Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

А здесь – он есть. И это вызывает как минимум сомнения.

Во-первых, вряд ли Ставский мог ему позвонить, чтоб разыскать Шолохова на конференции. Всё это было сложно и муторно.

Во-вторых, такие вопросы, как вспоминают писатели, всегда решались лично. Не та тема, чтобы по телефону её обсуждать. Опытный Ставский, сам бывший чекист, ни за что не стал бы так подставляться. Тем более что звонить пришлось бы непосредственно в ростовский партийный комитет и говорить по ведомственной связи.

Пастернак, чья подпись тоже стояла под этим письмом, рассказывал Ольге Ивинской: «Руководство Союза писателей приехало в Переделкино, но не ко мне, а на другую дачу, и меня туда вызвали. Ставский начал на меня кричать и пустил в ход угрозы. Я ему ответил, что если он не может разговаривать со мной спокойно, то я не обязан его слушать, и ушёл домой». Подписи Пастернак не поставил – но она всё равно появилась в газете.

Близкие другого писателя, чья подпись стоит под этим письмом, утверждали, что Леонид Леонов тогда – видимо, в тот же вечер, когда Ставский кричал на Пастернака, – не открыл двери визитёрам и тоже подписи своей не дал. А в газете и она была!

Ставский в этот раз особенно старался – под расстрел подводили героев Гражданской, на подвигах которых уже целое поколение было воспитано.

Шолоховская подпись могла появиться вовсе без его ведома.

Ставский знал про отношение Сталина к Шолохову. Он лично Сталину отчитывался о положении в Союзе писателей и поддержке литераторами сталинского курса. Подпись Шолохова являлась одной из самых весомых. Она была нужна Ставскому.

* * *

Шолохова знали на Верхнем Дону почти все.

Очень многие, в той или иной степени, видели и понимали ситуацию. Переживали о нём и о его товарищах.

Среди этих людей были и партийцы, и чекисты второго уровня. Шолохов никогда не назовёт их имена, и мы их, увы, не знаем. Тем не менее известно, что он получал весточки от Лугового и Логачёва.

Знал, что они живы, держатся, ждут.

В Москву Шолохов приехал 18 июня вечером или 19-го с утра.

Передал в сталинский секретариат записку.

«Дорогой тов. Сталин!

Приехал в Москву на 3–4 дня. Очень хотел бы Вас увидеть, хоть на 5 минут. Если можно, – примите. Поскрёбышев знает мой телефон.

М. Шолохов.

19. VI. 37 г.».

Замечательна шолоховская самоуверенность: вместо того, чтоб сказать вождю – буду ждать вызова сколько потребуется, – он определяет сроки. Но у него дела и встречи в Ростове, где сидят его товарищи. И ещё он волнуется о семье: о тесте, стареющем и порой не следящем за языком Громославским, о Володе Шолохове, о жене и её сёстрах. Ростовские руководители явно не собираются останавливаться и вот-вот арестуют ещё кого-то.

Сталину объективно не до Шолохова: на 20 июня был назначен пленум ЦК, с которым всё шло наперекосяк и пришлось его на два дня сдвинуть. Именно 19 июня был утверждён окончательный порядок работы пленума. Перед Сталиным стояла задача доказать в ЦК обоснованность происходящей в верхушке армии чистки и добиться исключения ряда членов и кандидатов в ЦК, потерявших доверие. Перед его противниками из «старой партийной гвардии» стояла задача противоположная – переиграть Сталина.

В книге Антона Владимировича Антонова-Овсеенко «Портрет тирана» рассказано: «В июне 1937 г. перед очередным пленумом ЦК на квартире… собрались несколько старых коммунистов – Пятницкий, Каминский… и Филатов… Сошлись на мнении: Сталина от руководства надо отстранить. На пленуме ЦК добиться осуждения политики террора и замены Сталина на посту генсека. Об этом совещании, получившем название “Чашка чая”, стало известно Хозяину. Донёс на товарищей Филатов».

Это было главной повесткой Сталина в тот день, когда он получил шолоховскую записку.

Попутно Шолохов придумал, как напомнить о себе Евдокимову с Люшковым. 22 июня в «Правде» вышла неожиданная публикация – Шолохов приветствовал Чкалова, Байдукова и Белякова в связи с их перелётом Москва – Северный полюс – Америка на самолёте АНТ-25. Задумка была проста: чтоб ростовские заправилы раскрыли главную советскую газету и увидели его фамилию: Шолохов. «Я здесь, товарищи чекисты. Я всё ещё кое-что могу. Держите себя в руках».

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В тот же день Шолохов был в Большом театре на репетиции новой оперы Дзержинского «Поднятая целина». Быстро Иван Иванович её написал! С неменьшей скоростью подготовили постановку: а как иначе, если сам товарищ Сталин ждёт премьеры?

Спустя четыре дня «Литературная газета» отчитается о генеральном прогоне: «Прекрасно звучал оркестр Большого театра под управлением первоклассного мастера – народного артиста СССР орденоносца С. А. Самосуда. Всяческих похвал заслуживает работа постановщика заслуженного артиста Б. А. Мордвинова и художника П. В. Вильямса. После окончания репетиции коллектив Большого театра долгими аплодисментами приветствовал композитора И. И. Дзержинского, либреттиста, дирижёра, постановщика, художника, артистов. На репетиции присутствовал автор романа “Поднятая целина” – писатель М. А. Шолохов. Артисты театра и зрители устроили ему шумную овацию».

Дзержинскому – «долгие аплодисменты», Шолохову – «овацию».

Спектакль ему понравился больше, чем «Тихий Дон». Дзержинский внял Шолохову, насытив оперу традиционной казачьей мелодикой.

– Прекрасно прозвучала, например, казачья песня с присвистом, – рассказывал Шолохов корреспонденту. – Образ деда Щукаря не совсем доработан. А Нагульнов – очень понравился. Но Давыдова хотелось бы видеть более… энергичным.

Говорил это всё, ежесекундно помня, что прототипы Давыдова и Нагульнова сидят за решёткой, и вполне возможно, что сейчас их топчут сапогами, выбивая показания на Шолохова.

Фантасмагоричная, невыносимая жизнь.

Однако сама по себе возможность в душные июньские дни присутствовать на страницах главных советских газет снова подчёркивала его устойчивость.

В те же самые дни наиболее известных деятелей распущенного РАППа на страницах тех же газет били с оттягом, остервенело. Ещё 26 мая 1937 года исключили из состава правления Союза писателей бывшего секретаря РАПП Владимира Киршона. Его комедия «Чудесный сплав» была вторым по популярности спектаклем среди театров РСФСР и только в Москве шла сразу на шести сценах. Эту пьесу смотрели делегаты Первого съезда советских писателей в 1934-м и Шолохов в их числе. А теперь выяснилось, что Киршон без пяти минут – враг.

22 июня другого крупнейшего драматурга и бывшего рапповца Александра Афиногенова исключили из ВКП(б) и выдворили из Союза писателей. Он записывал в дневнике: «Взяли мирного человека, драматурга, ни о чём другом не помышлявшего, кроме желания написать ещё несколько десятков хороших пьес на пользу стране и партии, – и сделали из этого человека помойку, посмешище, позор и поношение общества…»

* * *

28 июня 1937 года «для ускоренного рассмотрения дел», как сформулировали в Политбюро, была создана первая региональная «тройка»: начальник НКВД, прокурор и секретарь крайкома.

2 июля было решено такие «тройки» запустить повсеместно.

В адрес краевых, областных и республиканских партийных организаций была направлена телеграмма: «ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников, с тем чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки…»

В Азово-Черноморском крае тройка была создана 10 июля: начальник УНКВД Люшков и два партийца.

16 июля Ежов провёл совещание руководящего состава НКВД – Люшков тоже там присутствовал, – на котором были отданы приказы о начале «массовой операции». Причём нарком предупредил региональных руководителей НКВД, что для начала они должны очистить органы от вражеских элементов, которые, «по имеющимся у меня сведениям, смазывают борьбу с врагами народа на местах».