Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Евдокимов не терял надежды, что у Шолохова не выдержат нервы и он оставит Вёшенскую.

* * *

В прежние времена Шолохов, чтоб лишний раз не беспокоить Сталина, мог бы обратиться к Генриху Ягоде. Ещё в 1936 году Ягоду с должности наркома НКВД перевели на руководство комиссариатом связи. Но он оставался влиятельным человеком. Имя его Шолохов время от времени вспоминал: может, хотя бы совета попросить у него?..

4 апреля центральные газеты СССР вышли с официальным сообщением за подписью председателя Президиума ЦИК СССР Михаила Калинина: «Постановлением Президиума ЦИК СССР от 3 апреля 1937 года ввиду обнаруженных должностных преступлений уголовного характера…

1. Отрешить от должности народного комиссара связи Г. Г. Ягода.

2. Передать дело Г. Г. Ягода следственным органам».

В тот же день, 4 апреля, был арестован Леопольд Авербах. В своё время он едва не доехал в гости к Шолохову. За шолоховскую честь заступался.

Огромного влияния был человек! Племянник самого Якова Свердлова. Жена Авербаха – Елена Владимировна – была дочкой Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича, секретаря и ближайшего помощника Ленина. Генрих Ягода был женат на родной сестре Авербаха Иде. Она занимала должность помощника столичного прокурора, писала брошюры о пользе трудового перевоспитания в тюрьмах. Сразу после ареста мужа её сняли с должности.

Целый клан распотрошили в одну неделю.

* * *

Тимченко продолжал наблюдение за шолоховским домом.

То жена Красюкова прибежит вся в слезах, то, следом за ней, жена Шевченко. Сразу было понятно, чего они ходят: умоляют Шолохова ехать в столицу, искать справедливости.

Теперь у Шолохова сидел мрачнее тучи Луговой и загибал перед закадычным другом пальцы:

– Красюков. Шевченко. Корешков. Лимарев. Слабченко. Все арестованы. Все в разное время работавшие со мной в Вёшенской и в Катарах. От них точно хотят показаний на меня. И, скорее всего, на тебя, Миша. Надо что-то делать.

2 марта Шолохов отбыл в Москву. Тимченко тут же вызвал Виделина: срочно нужен новый донос на Шолохова. Нужен повод для ареста.

Донос Виделина датирован третьим марта. Ничего нового сказать доносчик был уже не в состоянии, зато видно, как он старался, пытаясь вспомнить хоть что-то.

«Я в Вёшенской работаю с 1934 года. Мне пришлось быть свидетелем того, как в апреле и мае 1935 года Шолохов стал на защиту Лугового и Логачёва, когда Бюро Крайкома постановило снять Лугового и Логачёва с работы за ряд крупных ошибок. Шолохов ездил к тов. Сталину и добился оставления их на работе. На охоте в апреле 1935 года Луговой поделился, подвыпив водки, что Шолохов как-то рассказал ему один небольшой рассказ про старую кавалерийскую лошадь, выбракованную поставленную под возку воды. Привычка сильная вещь. И вот бывало, что лошадь везёт воду, а мимо проходит кавалерийский полк. Трубач заиграет, старая лошадь сворачивает с пути, вместе с бочкой становится в строй. Будто бы такими словами заканчивал своё повествование Шолохов.

Наверное, и сейчас Шолохов посчитал, что пора становиться в строй. Больно много наделано Луговым такого, что вновь нужно ехать в Москву.

Вчера Шолохов уехал в Москву.

Жена троцкиста Красюкова частый посетитель квартир Шолохова и Лугового. До последнего времени жена троцкиста Шевченко (бывш. Базк. ПредРИК.) пользовалась материальной поддержкой Шолохова, о чём говорила сама жена Шевченко, проживающая с сентября прошлого года в Вёшенской.

Я уже говорил и писал… о том, что когда в марте 1936 года окружком и оргпарткомитет постановили снять Шевченко с работы ПредРИКа, Шолохов написал записку Шевченко и он с ней поехал в Крайком (это было в первых числах марта). И Шевченко вновь остался на работе.

Был же случай на охоте (в первых числах августа 1936 г.), когда я, заругавшись с Шевченко, назвал его троцкистом, и тебя давно надо выгнать из райкома, Шолохов и Луговой стали меня урезонивать, говорить, что я резко выразился и тому подобное.

На следующий же день Шолохов мне говорил: – “Зря ты Шевченко оскорбил, какой он троцкист”.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Буквально это же повторил и Луговой, беседуя со мной.

С ком. приветом А. И. Виделин».

Если коротко, то можно пересказать так: пожалуйста, посадите в тюрьму Шолохова, Лугового и Логачёва, а то мы даже не знаем, что делать, и нервничаем.

* * *

В Москве Шолохов поселился в гостинице, а не у Кудашёва. Васю незачем подводить под монастырь. В гостинице есть телефон, куда всегда позвонят – и Шолохову оставят записку.

Сходил к Фадееву. Аккуратно спросил про Ежова:

– Что за мужик-то этот новый? Коля.

– Да отличный мужик, – ответил Фадеев почему-то без всякой эмоции в голосе. Он ещё зимой 1937-го сделал про Ежова очерк «Сын нужды и борьбы». «Сталин выращивал его любовно, как садовник выращивает облюбованное им дерево», – писал Фадеев в этом очерке.

Шолохов попытался выйти на Ежова, но безрезультатно. Тот был очень занят.

Ходил по самым разным кабинетам, но никто не мог помочь.

Подумал о Ставском, который с 1936 года стал генеральным секретарём Союза писателей СССР. Среднего уровня литератор, зато – с 1918 года в Красной армии, командовал отрядом, служил в ВЧК. В 1927 году был редактором ростовского журнала «На подъёме», там Шолохов с ним и познакомился, но доверительных отношений у них не сложилось.

Решил, что Ставский всё равно не поможет.

Сталину писать не решился.

Вернулся из Москвы, ничего не решив, не выправив. Какими смешными стали на фоне происходящего все эти газетные разбирательства, критика, ругань завистников.

Что происходит вообще? Какую сталь здесь закаляют?

18 марта 1937-го был арестован ещё один бывший член РАПП, член правления Союза писателей России Иван Катаев – участник Гражданской, член партии – откуда его, правда, ещё в 1936-м вычистили, как «чуждый элемент». Тот самый Катаев, что сказал однажды: «Шолохов – единственный из нас, по-моему, кто – живёт как нужно, и иногда мне кажется, что он один работает за всех нас».

23 марта арестовали Макса Осиповича Станиславского, почётного работника ВЧК-ОГПУ-НКВД, мужа Эммы Цесарской.

19 апреля был арестован Сергей Иванович Сырцов, имевший когда-то шансы занять сталинское место, огромная партийная величина, а теперь – никто.

* * *

Апрель выпал наэлектризованный, тяжёлый, муторный.

Ни страницы Шолохов не написал.

Открывал рукопись – смотрел на текст. Буквы расползались в разные стороны.

«Гришка, Гришка, выручай».

Те страницы, где Мелехова выживает из Татарского озверевший Кошевой, Шолохов никогда бы не сочинил, если б не эта вот весна 1937-го.

Фамилии Чекалин и Виделин слипались в один ком, где маячили ЧК, дело, виденье, вглядыванье. Они улыбались при встрече, норовили похлопать по плечу, – мол, о чём задумались, товарищ Шолохов? Хотелось взять ружьё и порешить обоих за несусветную мерзость, в них кипящую.

Луговой в своих послевоенных, невероятно откровенных по тем временам воспоминаниях про Виделина писал: «матёрый волк и провокатор».

Чекалин вызывал вёшенский актив на разговоры, расспрашивал часами: ну, вспоминайте, вспоминайте – что ещё Луговой говорил, что Шолохов рассказывал? Как ругались на советскую власть, кого хаяли?..

Пытался сбить антишолоховскую группу. Но, пишет Луговой, «объединять было некого, поддержки Чекалин не получил, хотя много старался. Набралось таких – раз, два и обчёлся: Романов, Морозик, Афонин, Ядыгин… Всех их Чекалин держал на шворке, как цепных собак, – дёрнет одну – она и залает, дёрнет вторую – та тоже…».

Толковое дело, чтоб не стыдно было показать, у Генриха Люшкова пока не складывалось.

25 апреля Петра Акимовича Красюкова вызвал начальник отделения.

– Молчишь? Не даёшь показания, сволочь? Твои друзья сидят. Шолохов сидит. Будешь молчать – сгноим и выбросим на свалку, как падаль!