Две Дианы - Александр Дюма

— Однако вы не утратили своего могущества, — возразил Габриэль. — При дворе вас почитают, народ вас любит, иноземцы страшатся.

— Народ… иноземцы… это верно, но не говорите мне о почете при дворе! Король и его присные не только свели на нет плоды наших побед, но и подорвали исподтишка мое личное влияние… Вернувшись, я застал здесь в зените славы… Кого вы думаете?.. Постыдно побитого при Сен-Лоране Монморанси! О, как я его ненавижу!

— Наверное, не больше, чем я, — прошептал Габриэль.

— Этот мир, о котором нельзя говорить без стыда, заключен именно им! И заключил он его себе на пользу! Больше того… Вы же сами видите, что за спиной коннетабля стоит не добрая слава, а нечто такое, что посильнее самого короля! Вам должно быть понятно, что мои заслуги не могут сравниться с заслугами Дианы де Пуатье, гром ее разрази!

— Боже мой! — прошептал Габриэль.

— Что сделала с королем эта женщина? Вы себе представляете? В народе поговаривают о каких-то зельях, о колдовстве! Я же думаю, что их сочетала не только любовь, но и преступление. Я готов поклясться в этом!

При этих словах Габриэль вздрогнул.

— Разве вы не согласны со мной, Габриэль?

— Думаю, вы не ошиблись, — глухо ответил он.

— И для полного унижения, возвратившись из армии, я получаю личную благодарность: с меня слагают полномочия главнокомандующего!

— Возможно ли! И это все, чем вас наградил король? — воскликнул Габриэль, умышленно подогревая пламя в негодующем сердце герцога.

— А какую еще награду можно преподнести слуге, который больше не нужен? — процедил сквозь зубы герцог. — Я же не господин коннетабль, осыпанный королевскими милостями! Он ведь вполне заслужил их своими бесконечными поражениями! Но клянусь Лотарингским крестом: если снова грянет война, а меня будут умолять стать во главе армии, я пошлю их к коннетаблю! Пусть он их спасает! А что до меня, так я принимаю приговор и подожду лучших времен!

— Такое решение крайне прискорбно, и я глубоко сожалею о нем, — многозначительно заговорил Габриэль. — Но именно поэтому я и хотел вам предложить…

— Бесполезно, друг мой, бесполезно, — перебил его герцог. — Я уже решил. В мирное время о славе помышлять не приходится.

— Простите, ваша светлость, — возразил Габриэль, — но мое предложение и относится как раз к мирному времени.

— В самом деле? — заинтересовался Франциск Лотарингский. — Что же это? Нечто похожее по смелости на взятие Кале?

— Смелее, чем взятие Кале!

Герцог еще больше удивился:

— Даже так? Признаюсь, вы заинтриговали меня.

— Мы здесь одни?

— Совершенно одни. Нет никого, кто мог бы подслушать.

— Тогда вот что я вам скажу, ваша светлость, — смело заявил Габриэль. — Король и коннетабль решили обойтись без вас. Они лишили вас звания главнокомандующего — вырвите его снова из их рук.

— Но как? Объясните!

— Ваша светлость, чужеземные монархи боятся вас, народ боготворит, армия за вас, вы и сейчас больше король Франции, нежели сам король. Если вы осмелитесь заговорить как повелитель, вам все будут внимать как владыке. И я первый почту за счастье назвать вас «ваше величество»!

— Вот поистине дерзновенная затея, Габриэль! — с напускным изумлением улыбнулся герцог.

— Я преподношу эту дерзновенную затею великому человеку, — подхватил Габриэль. — Я говорю во имя блага Франции, а королем Франции должен быть именно такой человек. Вы повторите Карла Великого!

— А ведь Лотарингский дом происходит от него! — отозвался герцог.

— В этом никто не усомнится после ваших деяний, — заверил его Габриэль.

— Но где те силы, на которые я могу опереться?

— В вашем распоряжении две силы.

— Какие? Какие силы?

— Армия и протестанты, ваша светлость. Если хотите, вы можете стать военным диктатором.

— Захватчиком! — вырвалось у герцога.

— Скажем — победителем. Но можно и так — станьте королем протестантов.

— А как же принц Конде? — улыбнулся герцог де Гиз.

— У него очарование и ловкость, но величие и блеск — у вас. Кальвин не будет колебаться в своем выборе. Скажите слово — и завтра же у вас будет под началом тридцать тысяч избранных солдат.

— Я ценю вашу искренность, и, чтобы вам доказать это, я тоже открою вам свое сердце… Выслушайте меня. Я и сам не раз мечтал об этой… хм… затее, на которую вы мне сегодня указали. Но согласитесь, друг мой: поставив перед собою подобную цель, нужно быть уверенным, что ее достигнешь, а сделать такую ставку раньше времени — значит, потерять ее навсегда!

— Вы правы, — заметил Габриэль.

— Так вот. Такие перевороты нужно подготавливать долго и тщательно. Нужно, чтобы умы прониклись сознанием необходимости такого переворота. А разве вы можете утверждать, что ныне в народе созрела такая мысль?

— Привыкнут…

— Сомневаюсь, — ответил герцог. — Я командовал армиями, я защищал Мец, брал Кале, я дважды был главнокомандующим — и этого, однако, недостаточно! Недовольных, конечно, немало, но отдельные партии не представляют всего народа. Генрих Второй молод, разумен, отважен, он сын Франциска Первого. Да и опасности, кстати, не таковы, чтоб свергать его с престола.

— Итак, ваша светлость, вы колеблетесь?

— Более того, я отказываюсь. Вот если бы несчастный случай или какая-нибудь болезнь…

«И этот клонит туда же», — подумал Габриэль.

— А если бы такой случай представился, что бы вы тогда сделали?

— Тогда я стал бы регентом при юном и малоопытном короле. О, если бы это случилось, ваши предположения были бы вполне своевременны!

— Понимаю… Но если такого случая так и не подвернется?..

— Я решил терпеть.

— Это ваше последнее слово, ваша светлость?

— Последнее, — сказал герцог. — И пусть все это умрет между нами.

Габриэль поднялся с места:

— Теперь мне пора.

— Как? Уже?

— Да, ваша светлость, я узнал все, что хотел знать. Мне нужно было убедиться, что честолюбие герцога де Гиза еще не очнулось от спячки. Прощайте, ваша светлость!

— До свидания, друг мой.

И, опечаленный, растревоженный, Габриэль покинул Турнелльский дворец.

«Ну что же, — подумал он, — из двух земных союзников, на которых я рассчитывал, навстречу мне не пошел ни один. Кто остается? Бог!»

VII

ОПАСНЫЙ ШАГ

Диана де Кастро, вновь обосновавшаяся в Лувре, жила теперь в постоянной и смертельной тревоге. Она тоже выжидала, но это вынужденное гнетущее ожидание давалось ей, пожалуй, еще труднее, чем Габриэлю. Однако у нее сохранилась еще возможность получать некоторые сведения о Габриэле: раз в неделю паж Андре являлся на улицу Садов святого Павла и расспрашивал Алоизу о молодом графе. Правда, полученные вести не радовали Диану: граф де Монтгомери был молчалив, мрачен и подавлен. Рассказывая о нем, кормилица невольно бледнела и заливалась слезами.