Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник) - Мэри Рено

– Что с тобой? – спросил Эдип. – Тебе плохо или больно.

Нет смысла строить из себя что-то, когда дыхание бога прикасается к твоей шее, и я ответил:

– Я боюсь. Мы уже близко.

Он с благодарностью пожал мою руку, не ведая страха; Эдип давно уже миновал пределы, в которых он обитает.

– Это всего лишь предупреждение, – объяснил я. – Все пройдет, когда бог скажет свое слово.

Глыбы, между которых поднимались ели, становились все ближе. Мне было бы легче смотреть на свою будущую могилу. Никогда не доводилось мне настолько бояться смерти; воспитание заставляло всегда быть готовым к ней: кто знает, когда богу потребуется жертва? Это был не страх перед чем-то, с ним я бы справился. Это был просто страх сам по себе, подобный жгучей лихорадке, которая заставляет тебя сотрясаться от холода. Но голос Эдипа более не скрежетал в моих ушах; напротив, он словно бы нес утешение.

– Ты унаследуешь плоды моей смерти. Я не могу даровать ее моему народу. Наш род был послан в Фивы как наказание. Бог позаботился не даровать детей моим сыновьям. – В голосе Эдипа слышалась ненависть; на миг он представился мне в расцвете сил – огненно-рыжий муж с блеклыми яростными глазами. Но пламя тут же погасло. – Тебе, Тесей, твоей земле я отдаю мою смерть и благословение.

– Но, – прошептал я, – эти люди побили тебя камнями у алтаря…

– Я заслужил казнь, – отвечал он спокойным и рассудительным тоном. – Ведь это моя рука убила моего отца.

Мы оказались уже между глыб, он находил путь между ними, не нуждаясь в особой помощи, – как будто ощущая еще до прикосновения. Страх из головы моей уже опустился в желудок. Отойдя в сторонку, я опорожнил его и почувствовал себя чуточку лучше. Вернувшись назад, я направил Эдипа на более ровное место и сказал:

– Рок владел тобой. Ты не знал, что делаешь. Многие люди удостаивались меньшей кары за худший проступок.

Эдип улыбнулся, вселив в меня этим трепет:

– Так я сам всегда говорил, пока не достиг зрелости.

Мы добрались до края низины, похожей на отпечаток конского копыта, и страх во мне говорил: «Будь где угодно, только не здесь». Опустевшая голова моя уплывала куда-то; говорят, так чувствуют себя женщины перед обмороком. Я подумал: «Я не могу больше терпеть, сейчас бог или возьмет меня, или оставит. Я в руке его». И я оперся на камень, имея не больше сил стоять прямо, чем выжатая тряпка. Но Эдип все говорил:

– Меня воспитал сын Полибия, но я никогда не любил его; об этом говорили, я сам слыхал. А потом я обратился в Дельфы, к оракулу, и бог послал предупреждение: «Ты убьешь засеявшего твое семя и возделаешь поле, тебя породившее». Вот так. Разве я не знал, что каждый мужчина и женщина старше сорока должны были стать для меня моим отцом и матерью? Я знал это. И когда рыжебородый воин обругал меня со своей колесницы и ткнул копьем, а женщина рядом смеялась, разве я забыл об этом? О нет! Но гнев был для меня слаще. Всю свою жизнь я был не в силах справиться с гневом. «Только один раз, – думал я, – боги подождут один день». И я убил его вместе со слугами, потому что боевая ярость дала мне сил справиться с троими. Женщина в колеснице дергала поводья. Я помнил ее смех и, стащив вниз, бросил на тело мужа.

Слова его устраивались в моей голове, словно вороны на засохшем дереве. И у меня уже не оставалось сил даже поежиться.

– Ну а потом, когда я въехал в Фивы победителем, выбритый, умытый и в венке, она поглядела в мои глаза и ничего не сказала. Она видела меня только в гневе; кровь, ярость, дорожная пыль преображают мужчину. Она не была уверена. Ну а ласковый взгляд волчицы на нового вожака стаи… Фиванский закон велит, чтобы царство передавалось браком. А стать царем, стать царем… я приветствовал ее как незнакомец. И никогда не говорил ей, она тоже не задавала вопросов. Только перед самым концом.

Я слушал эти жуткие слова; плачущими детьми приближались они ко мне. Присутствие бога сжимало мой череп, дрожь от Скалы через подошвы и бедра проникала в тело. Я распрямился, словно бы повинуясь руке его. Страх мой утонул в трепете. Я более не был собой, превратившись в натянутую струну, готовую прозвучать, и понимая в полной мере, каково это – быть жрецом и царем.

Слепец оставался на месте, куда я привел его, – неподалеку от края священного отпечатка копыта; лицо свое он опустил к земле. Я сказал:

– Будь свободен. С миром изыди в дом Аида. Отец Посейдон, Земледержец, прими приношение!

И тут птицы взлетели в небо, дружно завыли псы. Я увидел, как Эдип простирает руки к земле, молясь подземным богам, а потом он исчез из моих глаз. Глубоко под землей середина холма дрогнула и заскрежетала. Я не мог более стоять и заскользил меж глыб вместе с покатившимися камнями, потом сумел ухватиться за корни ели, торчащие вверх из земли. Рядом раздался гул, что-то растворилось, а потом тяжело захлопнулось. И тут хворь сразу оставила меня, сердце мое успокоилось, в голове прояснилось. Я словно бы пришел в себя после ночного кошмара и торопливо позвал:

– Где ты? Ты ранен?

Никто не ответил мне. Цепляясь за ель, я поднялся. На краю следа копыта появился разлом, заполненный огромными глыбами. С почтением я поклонился богу и подполз к краю трещины на четвереньках, но глубины оставались спокойны.

Вдалеке жители Колона выкликали имя бога и дули в бычьи рога; одинокий осел воззвал к небесам, словно бы все, кто страдает, поручили ему укорить за это богов.

Глава 8

Прошло более года с тех пор, как я видел Пирифоя; он похоронил отца и стал царем в Фессалии, что заставило его на какое-то время осесть на месте. Но потом он явился, и снова морем; в запятнанной солью одежде, потрепанный штормами, обросший, как его люди, и звенящий золотом. Он обчистил Самос, пока люди его царя воевали в другом месте, и захватил дворец. Пирифой привез для меня в подарок девицу и даже сохранил ее девственность.

Я тоже не пребывал в праздности и за это время покорил Мегару.

Война была вызвана необходимостью сохранить Истмийскую дорогу. Старый царь Нис, с которым мы договорились о свободной торговле, умер, не оставив после себя сына. Он был моим родственником, а чужой мне наследник не проявил должной осмотрительности. Всех путников из Аттики он обложил налогом, оправдывая себя тем, что, когда Нис договаривался со мной, я был всего лишь элевсинским царем, словно бы любой человек чести не должен был уважать меня, очистившего дорогу от разбойников. Поначалу, когда я присылал к нему, он вежливо отвечал и возмещал ущерб, потом вежливо отвечал и извинялся. Потом ответы стали короткими. Это было глупо с его стороны. Я начал подумывать, как поступил бы на моем месте всякий царь, желающий, чтобы его имя запомнилось, о том, что, завладев Мегарой, смогу отодвинуть границы Аттики к Истмийскому перешейку.