Живой Журнал. Публикации 2008 - Владимир Сергеевич Березин

давняя традиция наслаждения контролируемой бедой).

Так вот, настоящая жизнь груба и уныла, а вот успешный, товарный рассказ о ней — совсем другой. Это как история про Оскара Уайльда, который увидел на улице нищего, отвёл его в магазин, купил костюм, и по-новой, эстетически правильно, прорезал в нём дырки.

Так и горьковские герои — такие, да не такие. С Прилепиным ещё сложнее — он вполне состоялся, да только (это мне кажется) каждая следующая его книжка слабее предыдущей. Я для себя делаю разницу между "успешнее" и "лучше". У меня другое ощущение, хотя, понятно, что мы вторгаемся в тонкую область личных ощущений.

Мне кажется, что чем дальше, тем больше я ощущаю внутренний диалог "читатель ждёт уж рифмы розы? — так нате!".

Я, в отличие от Авена, говорю об этом без тени неприязни — я, то в отличие от бывшего министра, сидел с Прилепиным за столом, нос не воротил, не кочевряжился, и другие люди там сидели, мне вполне приятные.

Но Авен, впрочем, увидел важную вещь. Это называется "заигрывание" — и оно применяется не к писателю, а к публике. Писатель только поставщик этой услуги.

Вообще с радикальным заигрывают часто. В одном детективном романе моего детства, что печатался из номера в номер в журнале "Вокруг света", был такой образ богатой девушки, что должна была записаться к маоистам, чтобы позлить папу.

Были люди, что заигрывали с простым народом, и начиналось хождение в народ, довольно комично описанное Лениным.

Были люди в обеспеченных европейских семьях, что заигрывали с коммунизмом, додумывая его.

Нет, конечно были и настоящие идейные люди, вне зависимости от социального происхождения, в чьих глазах горел огонь веры, и что шли до конца, отстреливая патроны, как говорится, до железки. Но всякому движению такого рода сопутствует куда больший по объёмам торговый поток. На два джедайских меча приходятся вагоны игрушечных детских мечей — батарейки и сменные лампочки прилагаются.

Одни хотят позлить папу, другие находят романтику, третьи — возвышаются над обывателем. Мало ли мотивов.

Но дело в другом — бомбисты очень романтичны, романтичны кожанки и белые офицеры в кино. И купившийся обыватель думает, что можно купить романтику отдельно от крови и грязи. Что нищета, которая приходит за революционным потрясением необязательна, а если что — можно пожаловаться в общество защиты потребителей. Что людей в кожанках поставят к той же стенке, куда они ставили своих романтичных коллег бомбистов.

Что сабельная атака или городская геррилья романтичны, а медленное умирание в ночь у взорванного моста не очень, как и сломанные жизни случайных жертв "Красных баррикад".

Но отчего-то Авен, говорящий в общем-то правильные вещи "вообще", мне не люб. И хочется сказать "чья бы корова мычала", да как-то это неверное возражение. Что-то другое надо возразить — потому что мне кажется, что я имею дело с ускользающим тонким веществом литературы, и вот это — трагедия — когда исчезает некоторое откровение, передающееся через слова и строчки.

В общем, жизнь, как всегда, сложнее литературы.

Извините, если кого обидел.

18 октября 2008

История про курс рубля

Много я чё видел, а вот помню это:

— Что я должен сделать?

— Ничего особенного.

— Но все-таки?

— Повторите вот эти сигналы.

Монте-Кристо достал из кармана бумагу, на которой были изображены три сигнала и номера, указывавшие порядок, в котором их требовалось передать.

— Как видите, это не займет много времени.

— Да, но…

— Уж теперь у вас будут гладкокожие персики и все что угодно.

Удар попал в цель: красный от возбуждения и весь в поту, старичок проделал один за другим все три сигнала, данные ему графом, несмотря на отчаянные призывы корреспондента справа, который, ничего не понимая в происходящем, начинал думать, что любитель персиков сошел с ума.

Что касается корреспондента слева, то тот добросовестно повторил его сигналы, которые в конце концов были приняты министерством внутренних дел.

— Теперь вы богаты, — сказал Монте-Кристо.

— Да, — сказал чиновник, — но какой ценой?

— Послушайте, друг мой, — сказал Монте-Кристо, — я не хочу, чтобы вас мучила совесть: поверьте, клянусь вам, вы никому не сделали вреда и только содействовали божьему промыслу.

Чиновник разглядывал кредитные билеты, ощупывал их, считал; он то бледнел, то краснел; наконец, он побежал в свою комнату, чтобы выпить стакан воды, но, не успев добежать до рукомойника, потерял сознание среди своих сухих бобов.

Извините, если кого обидел.

18 октября 2008

История про АКАДО

Сергей зиму зачинает. Заиндеви дубравы, обели отавы». А я посылаю лучъ брезгливого недоумения своему вышепоменованному провайдеру, который полтора месяца не додаёт продукта..

Спонсор этого поста АКАДО

Извините, если кого обидел.

20 октября 2008

История по следам классики

— Так вы хеджируете?

— Обязательно хеджирую.

— Значит, хеджируете?

Хеджирую, хеджирую, непременно. Я тебе хеджирую, старый идиот. Так хеджирую, что своих не узнаешь.

Извините, если кого обидел.

20 октября 2008

История про футурологию 1939 года

"…Это будет через несколько лет…

Восточный экспресс миновал станцию Голутвин. Промелькнули гигантские корпуса Коломенского завода, залитая светом трансформаторная станция и высокие ажурные мачты электропередачи "Куйбышев — Москва". На запасных путях теснились десятки только что выпущенных советских электровозов "ВМ" — "Вячеслав Молотов".

Иван Артемьевич Герасимов, председатель колхоза "Красная поляна", ехал в Москву на съезд партии. Несколько лет он прожил в деревне. Последний раз он был в столице в 1939 году.

В купе всё располагало к покою, но Ивану Артемьевичу не сиделось. Накинув на плечи шубу, он вышел на площадку, приоткрыл дверь и, взявшись за холодные поручни, выглянул наружу.

Ветер сердито рвал с него шубу. В мелькающей тьме носились клочья снежной замети. Где-то вдали мелькнул и исчез огонек.

Экспресс, громыхая на рельсовых стыках, легко взял небольшой подъем, и вдруг за поворотом возникло бесконечное море огней. В самом центре этого мерцающего огненного половодья, далеко в высоте, над миллионами светящихся точек, рядом с тучами, вырисовывался туманный силуэт колоссальной человеческой фигуры. Гигантская рука статуи была простерта над мировым городом…

— Ленин… — прошептал Иван Артемьевич. — Дворец Советов…

В шесть часов вечера экспресс подошел к перрону Казанского вокзала.

Иван Артемьевич вышел на хорошо знакомую ему Комсомольскую площадь и… не узнал её.

Не было больше нависшей над площадью старой, безобразной эстакады. Близ вокзала высился грандиозный монумент. На пьедестале его горели слова: "Ленинскому комсомолу". По обеим сторонам площади, вдоль широких тротуаров, серебрились