Живой Журнал. Публикации 2008 - Владимир Сергеевич Березин

уведомлением: что, дескать, жирный пингвин, прячешь тело робкое в утёсах? А придёт час, потащит тебя судьбы за ушко и на солнышко!

Оно, конечно, может и потащит, но советы автор давал вполне дурацкие.

Нет, всё это глупости: здесь и сейчас детей растить будем, работать будем, а придёт час — помирать будем. И суеты никакой не надо — всё равно героем американского постапокалиптического фильма не станешь, и красотку от каких-нибудь безумных мотоциклистов не спасёшь, да и что там — если что, роды у неё принять не сможешь.

Стой где стоишь. Делай, что должен и будь что будет.

Но я вот что скажу: дело это полезное. Что дурного в том, чтобы человек научился стрелять и(или) освоил навыки первой медицинской помощи? А что до психиатрии — так все мы люди психические, ответь честно на вопросы врача, так повяжут тут же.

Извините, если кого обидел.

15 октября 2008

История про главную улицу

Читая путеводитель Митрофанова по Тверской, я задумался о феномене главной улицы города. Есть города, в которых очевидно есть главная улица. Причём иногда это набережная — не знаю, в Каннах каких-нибудь. Или вот в Коктебеле главной улицей была не трасса, не шоссе, которое через него проходит, а именно набережная — боюсь даже теперь и глядеть, что от неё осталось.

Очевидно, что всегда существовала главная улица в Санкт-Петербурге, видал я разные улицы Ленина в разных городах, что были вполне главными — на них было больше жизни, чем на прочих, именно по ним выезжали 7 ноября тысяча девятьсот какого-нибудь года, шли Первомайские демонстрации.

В Москве такой улицей была улица Горького — именно так я называю Тверскую, потому что именно на улице Горького я вырос, и потому ещё, что она тогда была главной. улица Горького всё же была главной улицей Москвы при Советской власти — именно там были сконцентрированы места для променадов, несколько знаковых кафе, главное место встреч — памятник Пушкину и тому подобное.

Именно по ней ехали туда и обратно танки на ноябрьские праздники, именно по ней (правда, в самом начале нумерации) фланировали стиляги пятидесятых годов. На ней, в конце концов, находился Моссовет, а теперь — Правительство Москвы.

Но вот такое впечатление, что сейчас у Москвы главной улицы нет. Точек на карте Москвы, выполняющих функции, свойственне главной улице, стало гораздо больше. Вот есть две главные площади — Красная и Пушкинская, а вот феномен главной улицы как-то стесался.

Митрофанов А. Прогулки по старой Москве. Тверская. — М.: Ключ-С, 2006. 3000 экз (п) ISBN 5-93136-024-7

Извините, если кого обидел.

15 октября 2008

История про беседы

Ходил беседовать с вершителям судеб — не о нынешнем кризисе, впрочем, а о рыжковских временах.

Решил на всякий случай вооружится мемом "За Вашу реплику "я оплатил стакан, у вас не было денег" — мне стыдно просто". Теперь ношу эту фразу в кармане, будто кистень.

Извините, если кого обидел.

17 октября 2008

История про Прилепина

Все начали обсуждать рецензию Авена на Прилепина. Это именно рецензия на Прилепина — не на роман его, а на самого Прилепина.

Мне авеновский текст был интересен, хотя и вовсе не то, чтобы нравился сам Авен. Как-то не стал Авен в моей жизни нравственным ориентиром, да и слава Богу. И вот хочется сразу сказать, что если он против колхозов, то я — за. А сказать надо иначе — что-то вроде "чума на оба ваши дома". (Как всегда, очень обидно, что у обоих есть рациональные и верные вещи).

С Прилепиным — история интересная. Надо как-нибудь написать, да всё руки не доходят. С ним интересная история, потому что он действительно признан, и не на пустом месте получил несколько премий от "Национального бестселлера", до премии "Ясная Поляна". Был бы он какой надутый издательской рекламой пузырь, стал бы я сейчас стучать по клавишам? Вот как раз в Ясной Поляне я потратил целый вечер на разговоры с ним, потому что мне был интересен этот феномен. (Не столь мне важно было, что он скажет, сколь как).

Так вот, это очень интересный персонаж, такой гламурный босяк. Это такой второй Горький: писатель из народа (хотя он не из народа, да и не босяк, да и укак мне говорили не Захар, и не Прилепин — правда тут ниже, в комментариях, он сам говорит, что именно Прилепин, всегда Прилепиным был — так что разбирайтесь сами).

С Горьким у него было много общего, помимо родного города и (может быть) псевдонимности. Ведь Горький выходил к читающей публике и как бы говорил: вот сидите вы, интеллигенты, за своими крахмальными скатертями, со стаканами в подстаканниках, а там, вдалеке, на Волге, идёт совсем иная жизнь — настоящая. И читал интеллигент эти рссказы, и дрожал подстаканник в его неизнурённой работой руке, и звенела в стакане ложечка. Вот оно — русское, нутряное.

Меж тем, Горький на самом деле давал адекватный ответ на очень специфичный спрос, спрос на ницшеанских героев, почти декадентских (мы о раннем Горьком говорим) — впрочем, об этом много раз мы говорили с Басинским, и те, кто хочет, пусть читают написанную Басинским биографию Горького. Книга эта в конце скомкана, зато в начале хорошо и подробно говорит об этом феномене.

При этом Горький, конечно, должен был сделать свою биографию — быть пекарем, официантом, бурлаком и рабочим. Так и Прилепин — бывший милиционер и при этом закончил филфак Горьковского университета, бывший НБПшник и журналист. Однако ценность этого, мне представляется это частью ошибочного мнения о том, что "писатель должен знать жизнь".

Во-первых, никто никому ничего предварительно не должен.

Во-вторых, хуй его поймёт, как нужно знать жизнь, что в ней нужно знать — вон, Пруст из комнаты не выходил, а писатель вышел неплохой. Всё по-разному, и общих правил нет.

Тут важно понять, что тебе продают в художественном тексте — сам текст, или некоторую идею — этнографическую, к примеру. Или обслуживают некоторый психологический запрос — вот телевидение в своих упырских передачах о преступлениях и катастрофах обслуживает определённый запрос. (Речь идёт не об обычных новостях, а о подборках кровавых происшествий. Сидит обыватель у своего телевизора, а пакетик "Липтона" дрожит в его чайной кружке. на экране — смерть и перекорёженое железо, а тут сухо и тепло — и это