КОШМАР : МОМЕНТАЛЬНЫЕ СНИМКИ - Брэд Брекк

*****

2-го февраля 1995-го года мой друг Фрэнк покончил жизнь самоубийством, и его друзьям из Калгари потребовался месяц, чтобы пролить свет на детали беды, потому что он обставил дело как Джон Доу*, неизвестная личность.

Последние 10 лет он постепенно скатывался под откос, хоть и не пил. Его потихоньку выжили с работы, и в 1985-ом году он ушёл из нефтяной компании, проработав в ней картографом 16 лет. Он намеревался немного побездельничать и пожить на пособие, прежде чем решить, что делать дальше. У него было много каких-то странных предложений, и одно время он даже держал собственное дело по стрижке газонов : после смерти Джойс, весной 87-го, я помогал ему.

Джойс и я – мы много общались с Фрэнком. Для нас он был членом семьи. Выезжая на пикник или собираясь в турпоход, мы звали его с собой, и он всегда шёл с нами : иногда с подружкой, чаще сам. Мне кажется, он тоже чувствовал в нас семью. Он провёл детство в мрачном баре лондонского Ист-Энда в полном соответствии с описанными Диккенсом ужасами, включая жестокости и сексуальные домогательства в тамошней католической школе : сегодня такие истории не редкость. В 18 лет он вырвался из этого круга с массой проблем – с сексуальными расстройствами в том числе (у нас у всех такие проблемы в той или иной мере) – и начал колесить по миру : несколько лет жил в Австралии, потом в Новой Зеландии и, наконец, в 1969-ом году осел в Канаде.

Смерть Джойс больно ударила по нему, потому что она было для него матерью – матерью, которой у него никогда не было. Тем же летом я уехал в городок Белла-Кулу, что в Британской Колумбии, после 12-ти лет нашей тесной дружбы, а дружба эта началась ещё в 1975-ом, когда мы вместе поселились в одном домике на двоих хозяев. Это я привёл его в АА, всячески поддерживал и давал денег. Мы много бывали вместе, но он всегда был очень замкнут и никогда ни с кем не говорил о своих детских травмах, которые ему выпало пережить в лапах святош. Стыд глубоко засел в его душе, а он всё скрытничал и не давал ему выхода, потому и не мог прийти к согласию со своей жизнью.

В Калгари у него была девушка, они время от времени встречались, но, в конце концов, она бросила его, хоть и осталась ему другом. Когда я перебрался в Белла-Кулу, а потом и в Вильямс-Лейк, мы часто перезванивались с Фрэнком по телефону.

После смерти Джойс, в это страшное скорбное время, он один был рядом со мной : таскал меня в китайский ресторанчик и старался развеселить. Тогда, в 1987-ом, мы ещё поднимались в горы, много ходили с рюкзаками и катались на велосипедах. Осенью 92-го он устроился по контракту внештатным картографом в Калгари, но по налогам задолжал государству 10 тысяч долларов, так что с финансами у него было туго. Он продал дом в Калгари и в 30-ти милях к югу от города, в местечке под названием Блэки, купил трейлер. В ту же осень он решил собрать вещички и уехать в Англию. Он продал трейлер, пристроил своих собак, раздал вещи и – блудный сын – улетел в Лондон с надеждой примириться, наконец, с семьёй, начать жить по-новому и, если повезёт, устроиться на работу. Перед отъездом он отдал мне свой рюкзак, палатку и спальный мешок. Он позвонил ещё один только раз – это был последний раз, когда я слышал голос Фрэнка…

Позвонила его подруга и сказала, что Фрэнка больше нет. Умер. Свёл счёты с жизнью. Он пробыл в Англии около полугода и весной 93-го, полностью подавленный, вернулся в Калгари. Семья не приняла его, не хотела слышать о нём, и работы он не нашёл ни в Лондоне, ни в его окрестностях. Наверняка он понял, что приезд на родину был ошибкой. Ещё до его отъезда я говорил ему, что, имея на руках канадский паспорт, он всегда сможет вернуться, несмотря на долги, потому что сейчас в долговую тюрьму не сажают.

По возвращении в Калгари денег у него оставалось совсем немного, в то же время подруга встретила другого человека и вышла за него замуж, и это добило его окончательно. Ему нечего было ловить в Англии, но и Калгари теперь его ничто не держало, и девчонка его дала ему от ворот поворот.

В поисках работы он бродил по улицам, стучался во все двери, только бы пережить этот чёртов кризис, но не нашёл ничего. Вскоре деньги кончились, и он стал жить на пособие – 350 долларов в месяц, перебрался в меблирашки Ист-Энда, от которых его воротило, и всё ближе подходил к пропасти.

Должно быть, ему было очень больно терять всё, что имел : сначала деньги, потом самоуважение; в конце концов, у него не осталось ни монет в кармане, ни жизни впереди.

Все его пожитки составляли чемодан да смена белья. Он сидел на пособии и искал работу, но ему отказывали везде, даже простую работу – разносить пиццу, например, – ему не удавалось получить. У него началась депрессия и с каждым днём становилась глубже и глубже. Он мужественно боролся два года, но в конечном итоге в его голове родилась мысль о самоубийстве : когда боль не утихает, такая мысль – восхитительна, знаю сам; скоро она превратилась в наваждение. Если жить становится невмоготу, у смерти всегда наготове вечный сон. Смерть – вот ответ, смерть – вот лекарство от боли и хронических неудач!

Видимо, он не вернулся к алкоголю, чтобы заглушить боль.

Смерть свою он спланировал. В этом последнем и постыдном акте жизни он хотел умереть неузнанным, просто человеком. Он не хотел, чтобы друзья и семья узнали о том, что он самоубийца. Он уничтожил все бумаги, которые могли указать на его личность. Лишь одну книгу удалось найти полиции в его комнате …

Книгу с названием "Как умереть". Последние приготовления его касались того, как он умрёт, что увидит он в последние секунды, перед тем как сорваться в туннель и предстать перед чудесным Белым Сиянием.

2-го февраля он прикатил на старом драндулете в долину Тэрнер-Вэлли, чудное место к юго-западу от Калгари, где открывается величественный вид на заснеженные Скалистые горы.

В виду этой панорамы Фрэнк присоединил один конец шланга к глушителю, другой вывел в салон машины, точно по инструкции в книжке. Запустил двигатель, выхлоп пошёл внутрь, а он держал на коленях кота Балло, глядел на горы, слушал любимую классическую музыку и ждал смерти, которая унесёт его туда, где он обретёт мир, которого ему так не хватало в жизни.

Мгновение – и их с котом Балло не стало. Навсегда.

Ему было 57 лет, здоровье его было прекрасным. Но что творилось в его душе – совсем другое дело. Он не заметил одну вещицу в своей машине – номерной знак, он-то и выдал его личность.

Хоть и с этим знаком полиции понадобился месяц, чтобы идентифицировать его. Субботним вечером бывшая подруга Фрэнка узнала об этом и позвонила мне, как давнему и близкому другу.

Грустная смерть, ибо жизнь Фрэнка была трагична и одинока, а сам он был одним из самых грустных людей, которых я знал.

Он всегда был сдержан со мной. Его принцип был таков: хранить неудачи в секрете и не обнаруживать стыда за потерю самоуважения, что уязвляла его гордость.

Если б мне знать, что он вернулся в Канаду, я бы попытался связаться с ним, потому что у него было бы больше шансов встать на ноги в Вильямс-Лейке, чем в Калгари, который сегодня стал очень тяжёлым городом.

Не знаю, смог бы я изменить ход событий, но мне жаль, что мне не выпало возможности хотя бы попытаться. А сейчас уже слишком поздно.

Фрэнка не стало, не стало и его проблем, но людям, которым он был дорог, надо было как-то справляться с этой утратой, с этой скорбью и – жить дальше. Я чувствовал себя опустошённым. Какая грустная и одинокая смерть : один, в машине, горы вдали, любимая музыка и – кот, ждущий, что из этого выйдет. Мне понадобилось время, чтобы смириться с этой смертью, чтобы дни мои снова прояснились.

Таков средний возраст : друзья уходят один за другим, с неумолимой последовательностью, затем наступает твоя очередь, и никого не остаётся.

Пока были деньги, ему жилось прилично, но вот бедности пережить он не смог : после лёгких денег тяжко давит железная пята нищеты.

Помимо всего прочего, мы сейчас в том возрасте, когда мужчина за 40 уже никому не нужен. Он отработанный материал, мусор для свалки человеческих отходов.

Я сам столкнулся с этим, когда мне минуло 40. У меня в жизни не было проблем найти работу, но когда я плавно перевалил через этот возрастной рубеж, вдруг выяснилось, что канадским газетам я больше не нужен. И дело было не во мне или моих журналистских способностях, причина была в числах, в возрасте, в предубеждении больших компаний против белых мужчин, посмевших пережить свою юность.

Господи, сколько моих друзей-товарищей умерли или покончили с собой. Сколько у меня фотографий мёртвых людей. Зато я теперь точно знаю, что не молод, и сомнений никаких…

И вот смерть – и разговоры о смерти – по-прежнему преследует меня : начиная с Вьетнама и кончая днём, когда Фрэнк отключил фары в долине Тэрнер-Вэлли. Настанет день – и придёт моя очередь, но для начала мне нужно ещё 50 лет, как минимум 50 лет!

Фрэнк обрёл покой.