Шаг во тьму. Дилогия - Иван Тропов

Но не пробил.

Постепенно ее атаки стали медленнее, слабее… и ледяные щупальца совсем пропали.

Я открыл глаза. Да, наши занятия не улучшили настроения Дианы. Она едва сдерживалась.

Значит, мне не показалось. В самом деле била в полную силу. Старалась пробить меня — не для галочки, для себя, старалась изо всех сил — и не смогла. Это хорошо, что не смогла. Плохо, что никак не унимался червячок сомнения. В полную ли силу? Не сдержала ли она себя пару раз?..

А может быть, я зря накручиваю себя. В такой компании запросто можно спятить. Может быть, червячок сомнения — он вовсе не из тренировки вылез, а пораньше…

У меня из головы никак не шли те две фотографии. Спросить ее напрямую? Но я слишком хорошо запомнил урок, который она преподнесла мне вчера. Урок, который Гош, оказывается, так и не вдолбил в меня, как ни старался. Знание — половина силы.

Я налил ей большой бокал вина до краев. Терпеливо ждал у камина, пока она смаковала вино, и налил ей еще. Присел за стол, на свое привычное место в противоположном конце стола.

Она, все еще хмурая, пригубила вино. Кажется, не удивилась моей щедрости…

— Диана, а когда построили этот дом?

Она оторвала хмурый взгляд от бокала. Вскинула брови:

— Странное любопытство. Зачем вам это?

— Так… Средняя зала, — я кивнул на двери столовой, где за холлом начиналась череда залов, — она ведь для балов? Наверно, здесь были роскошные балы когда‑то…

Диана долго смотрела на меня, прежде чем ответить. Даже про вино забыла. Наконец чуть улыбнулась:

— Не знаю, мой господин… Первых хозяев дома я не застала.

— А кто же здесь жил до вас?

— Кто только не жил…

Диана опять пригубила вино. Я подождал, но она не собиралась продолжать.

Я вздохнул:

— Когда‑то здесь танцевали… А потом поселились вы. И вместо балов — холмики на заднем дворе… Вы каждое полнолуние приносили жертвы?

— Каждое полнолуние?.. — усмехнулась Диана, не отрывая глаз от рубиновых пучин бокала. Вдруг посмотрела на меня. — Это комплимент, мой господин? Или, напротив, отравленная шпилька в пуховой перине?

Пока я соображал, что она хотела этим сказать, она сделала глоток и подняла бокал перед собой. Крутила его в пальцах, глядя на меня сквозь темное стекло и колышущиеся рубиновые волны.

— Каждое полнолуние… — повторила она с невеселой усмешкой. — Мой господин видит меня таким бессердечным чудовищем?

Не каждое полнолуние? Но тогда… Шесть десятков холмиков… Если бы она делала жертвоприношения каждый месяц, то это было бы пять лет. Пять лет после девятнадцати‑двадцати, когда начинаются настоящие жертвоприношения, а не ягнята‑поросята. Если же реже…

— Раз в три луны?

— Мой господин жесток…

— Раз в полгода?..

Что‑то в лице Дианы изменилось. Ставшее после двух бокалов вина прозрачным для ее настоящих эмоций, оно вдруг опять закрылось. Тут как тут — участие во взоре и кроткая, чуть насмешливая, но по‑приятельски улыбка, которым я уже научился не верить. Что‑то ее насторожило.

— Мне казалось, мой господин и без меня знает так много… У вас ведь есть книги. И они все еще доступны вам, мой господин, вы даже пообещали мне привезти одну… Может быть, мой господин уже привез ее, да забыл отдать? Для моего господина это такой пустяк, я понимаю, но для меня… Я же не могу поверить, что мой господин пообещал, но не в силах выполнить свое обещание…

Только ее глаза говорили обратное. Она очень надеялась на это. На то, что это должно было значить…

— Книга будет у вас.

— Когда же?

— Завтра, если она так вам нужна.

Мне снова снился ворон. Черная птица хрипло кра‑кра‑кракала, неутомимо, однообразно, будто пыталась что‑то выговорить, и у нее получалось, что‑то она выговаривала, все четче и четче…

Я пытался разобрать, что это за слово, и ворон чувствовал, что я хочу это знать. Только почему‑то не хотел, чтобы я узнал.

Он и кто‑то еще. Чья‑то холодная злость на меня за то, что я почти понял это слово… Блестящие бусины глаз зло глядели на меня. Он не хотел, чтобы я понял. Но он должен был это выговорить. Хотя бы раз. И он выкрикивал, все яростнее и все быстрее, все четче и понятнее. И наконец у него получилось, я понял это и в тот же миг понял, зачем он выкрикивал это, но тут огромный клюв ударил мне в руку, вонзился в мякоть между большим пальцем и указательным, плюща, выдирая…

…Я вскочил на кровати.

Рука пульсировала болью, сотни крошечных игл вонзались в глубину ладони, отдавая болью до самого запястья, а в ушах будто звучало еще эхо какого‑то звука.

Я кричал во сне? Стараясь не тревожить руку, я тихонько взял ее в левую и стал баюкать, как ребенка, тихонько растирая подушечку большого пальца, снизу и поверх ладони, пытаясь добраться до того места, где рождалась боль, где жалили сотни игл, снова и снова…

И холодно. Чертовски холодно. Когда ложился, я поставил фрамугу в режим проветривания, оставил крошечную щелку, но ночью фрамуга соскользнула с запора и приоткрылась, и холодный воздух лился внутрь. Выморозил комнату. И меня. Я дрожал.

Надо бы закрыть чертову фрамугу. Надо было вообще ее не открывать. Уж лучше призрачный запах духов и платьев Дианы, пропитавший комнату, чем этот холод и эта боль…

Она отступала. Медленно, но отступала. И теперь кроме боли я опять чувствовал странную скованность в основании большого пальца. Особенно если отводить его назад и вверх…

В доме было тихо. Снаружи — тоже совершенно беззвучно. Даже ветер не шуршал в ветвях.

Сон все еще кружился в голове, но быстро истаивал. Я помнил маленькие глазки и клюв, чью‑то злобу… Он что‑то пытался выговорить — и я помнил, что в итоге он это выговорил. Но вот что именно он выговорил, этого я не мог вспомнить, хоть убей…

И отчего меня так мучают эти вороны? И во снах и наяву… Будто проклятие какое‑то. Будто сделал я им что‑то когда‑то — и весь род их теперь мстит мне… Даже в сны прокрадываются… Что же, мне теперь везде эти проклятые птицы будут мерещиться?

Или это было предзнаменование?

Глава 5 ВОРОНОВЫ ВЕСТИ

— Вот этот дом. — Ногтем мизинца Катя прочертила в бумаге канавку.

Прошлый раз мне показалось, что она духами вообще не пользуется. Но теперь, когда мы сидели внутри моего небольшого «козленка», закрытые от ветра, и воздух был теплый и полный привычных запахов машины, я чувствовал в нем едва заметный чужой привкус. Едва‑едва. Такой слабый, что я никак не мог ухватить его и разобрать, и почему‑то он казался мне прозрачно‑холодноватым, северным. Какая‑то ягода?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});