Террористический акт, захват заложника, бандитизм - Михаил Павлик

3) для воровства, разбоев, вымогательств или мошенничеств;

4) для приобретения, принятия на хранение, сокрытия, заклада или сбыта чужого имущества, добытого заведомо посредством преступного деяния;

5) для водворения контрабанды, – предусматривалась и в главе двенадцатой «О нарушении постановлений, ограждающих общественное спокойствие» Уголовного уложения 1903 г. (ст. 279)[138].

За данные преступные деяния устанавливалось наказание в виде заключения в исправительном доме, если виновный не подлежал за преступное деяние, шайкой учиненное, более строгому наказанию. Такому же наказанию подлежал виновный в том, что давал пристанище заведомо участнику такой шайки или доставлял средства для учинения преступных деянии[139].

Как отмечал А. Жиряев, шайки преступников при постоянном стремлении к преступлениям, составляющим неизменную цель их деятельности, скрывают в недрах своих неиссякаемый источник опасных замыслов и, подобно вечно дымящимся вулканам, грозят каждую минуту гибельными взрывами. Уже само образование шаек, указывал он, и вступление в образовавшиеся, хотя эти действия представляют собой собственно одно лишь приготовление к преступлениям, в положительных законах признаются преступными именно по причине опасности, содержащейся в них для спокойствия граждан, из которых каждый при неопределенности предмета преднамеренных ими преступлений может сделаться жертвой их замыслов[140]. Таким образом, шайка признавалась «наиболее важным видом преступного соучастия»[141], так как продолжительная преступная деятельность, опытность, знание места и лиц, удобных для сбыта «плодов, добытых преступными деяниями»[142], облегчали учинение преступлений и давали наибольшую возможность скрыть следы содеянного и скрыться самим от преследования. Поэтому наличность шайки служила основанием для усиления ответственности за учинение некоторых преступных деяний[143]. Например, по Уложению 1903 г. виновный в похищении чужого имущества с целью присвоения посредством приведения в бессознательное состояние, телесного повреждения, насилия над личностью или наказуемой угрозы (разбой) подлежал наказанию в исправительном доме на срок не ниже трех лет (ст. 589). За учинение разбоя шайкой предусматривалось более строгое наказание – срочная каторга[144].

До 1917 г. уголовное законодательство об ответственности за общеопасные преступления не подвергалось каким-либо изменениям. В последующем периоде развития законодательства можно выделить несколько этапов. В первые годы Советской власти не существовало кодифицированного уголовного законодательства, и ответственность за наиболее тяжкие преступления предусматривалась декретами. Не являлись исключением также и рассматриваемые преступления. Однако подходы законодателя к оценкам деяний и, главное, к описанию конкретных составов были различны. Так, ответственность за бандитизм в современном его понимании предусматривалась декретом ВЦИК от 20 июня 1919 г. «Об изъятии из общей подсудности в местностях, объявленных на военном положении»[145]. В этом декрете не только называется такое преступление, как бандитизм, но и впервые дается описание признаков состава: «участие в шайке, составившейся для убийств, разбоя и грабежей, а также как пособничество такой шайке и укрывательство ее». Ответственность за организацию скопища, участие в нем и подстрекательство к нему не предусматривались. Однако встречается упоминание о другом деянии – «погромах». В одном из первых воззваний Военно-революционного комитета Петрограда говорилось: «Воровство, разбои, нападения, погромные попытки будут немедленно караться. Виновные в этих преступлениях будут беспощадно судимы военно-революционным судом»[146]. В декрете СНК от 4 мая 1918 г. «О революционных трибуналах» указывалось, что наряду с контрреволюционными преступлениями трибуналы рассматривают также дела по борьбе с погромами, взяточничеством, подлогами, неправильным использованием советских документов и хулиганством[147]. Конкретные признаки этого преступления в законодательстве этого периода не определялись, однако, как следует из смысла самого термина, речь шла о наиболее опасной форме деятельности скопища – применении насилия к личности, уничтожении и повреждении имущества и т. п. действиях. Установление особого порядка применения репрессий, а также особой подсудности дел об этих преступлениях свидетельствовало о серьезной угрозе анализируемых деяний для основ общественной безопасности и государства.

В Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. (в гл. I «Государственные преступления») уголовная ответственность за бандитизм – «организацию и участие в бандах (вооруженных шайках) и организуемых бандами разбойных нападениях и ограблениях, налетах на советские и частные учреждения и отдельных граждан, остановки поездов и разрушения железнодорожных путей, безразлично, сопровождались ли эти нападения убийствами и ограблениями или не сопровождались», – предусматривалась в ст. 76. Данное преступление каралось высшей мерой наказания и конфискацией всего имущества, с допущением по смягчающим обстоятельствам понижения наказания до лишения свободы на срок не ниже трех лет со строгой изоляцией и конфискацией имущества. Теми же наказаниями (с допущением понижения наказания до лишения свободы на срок не ниже двух лет со строгой изоляцией и конфискацией имущества) карались «пособничество бандам и укрывательство банд и отдельных их участников, а равно сокрытие добытого и следов преступления»[148].

Аналогично была сформулирована ст. 594, предусматривающая ответственность за бандитизм, в Уголовном кодексе 1926 г., вступившем в действие с 1 января 1927 г.[149] Однако в этом же году было принято и утверждено Постановлением ЦИК СССР от 25 февраля 1927 г. Положение о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для СССР опасных преступлениях против порядка управления). В ст. 17 Положения бандитизм определялся как «организация вооруженных банд и участие в них и в организуемых ими нападениях на советские и частные учреждения или отдельных граждан, остановка поездов и разрушение железнодорожных путей и иных средств сообщения и связи»[150]. Законодатель исключил термин «шайка», который с этого момента использовался в юридической терминологии в качестве квалифицирующего признака иных преступлений[151]. Новая редакция нормы об ответственности за бандитизм, соответствующая ст. 17 Положения, была введена в Уголовный кодекс (ст. 593)[152]. Существенным нарушением принципа законности в законодательстве первых десятилетий Советской власти являлось применение аналогии и расширительного толкования уголовно-правовых норм, причем такая судебная практика санкционировалась высшими судебными органами. В частности, в разъяснении по делу Чупятова, совершившего ограбление почты совместно с другим, скрывшимся от суда лицом «по предварительному с ним уговору», Президиум Верховного Суда РСФСР указал, что участие в этом преступлении двух лиц достаточно для признания наличия банды в смысле, указанном в ст. 593 УК РСФСР 1926 г. (протокол № 5 от 7 марта 1927 г.)[153]. В другом разъяснении Президиум Верховного Суда РСФСР рекомендовал квалифицировать по аналогии со ст. 593 УК со всеми вытекающими последствиями в отношении репрессии «кражи личного домашнего имущества у находящихся на полевых работах колхозников, совершаемые организованными группами или классово враждебными элементами» (протокол № 43 от 4 августа 1933 г.)[154]. В постановлении № 45 Пленума Верховного Суда СССР 1933 г. рекомендовалось квалифицировать «случаи самосуда (самочинных действий, направленных против действительных или мнимых преступников и совершаемых лицами, не уполномоченными непосредственно принимать те или иные меры воздействия), когда он носит особо издевательский характер и по специальной принадлежности участников является классовой вылазкой или актом мести со стороны классовых врагов, хотя бы он был учинен не группой, а отдельными лицами» по аналогии, как бандитизм по ст. 593 УК РСФСР и соответствующим статьям уголовных кодексов других союзных республик[155]. На практике даже имели место случаи, когда как бандитизм квалифицировалось изнасилование, совершенное большим количеством вооруженных преступников (чубаровское дело в Ленинграде)[156]. Как отмечал А. А. Пионтковский, вышеприведенные указания Верховного Суда РСФСР (СССР) были обусловлены стремлением усилить наказуемость особо тяжких преступлений, которые в тот период наказывались недостаточно сурово[157]. Аналогия и расширительное толкование некоторых уголовно-правовых норм применялись и при квалификации других представляющих повышенную общественную опасность деяний[158]. Так, в постановлении Президиума Верховного Суда РСФСР от 17 марта 1935 г. (протокол № 14) было указано: «Суды должны… усилить репрессию против хулиганов, применяя к злостным хулиганам лишение свободы. Как бандиты должны караться те особо опасные хулиганы, которые совершают хотя бы одиночные нападения, но связанные с убийством или вооруженным сопротивлением органам власти (насилия, ранения и т. п.), с квалификацией этих преступлений по ст. 16 и 592 (массовые беспорядки) УК»[159].