Донные Кишотки - Геннадий Владимирович Руднев

святым. И отправлять их на тот свет по назначению.

Призвание палача не менее свято, чем остальные возвышенные статусы человеческие. Оно символично. Ни время, ни случай, ни собственная воля тут не участвуют – человек убивает человека по прихоти сверху, по работе, планомерно, обдуманно и профессионально. Ему ничего от мертвеца кроме смерти не требуется. Палач его не съест, кровь не выпьет, не разденет и не разует, не украдёт последнее. Палач действует как художник. Высокое искусство это доступно не каждому. Убить публично – вершина искусства. И у палача всегда главная роль. И последняя…

Человек должен умереть принародно. На сцене жизни своей! И человека должен убить такой же, как он, человек. Тогда смерть оправдана. А естественная, от времени, смерть – на собственной кровати – противоестественна! Дурна! Позорна! Умирать не в своем уме стыдно. Умирать от болезни глупо. Вообще умирать самому нельзя! Хочешь подвига смерти – зови палача…»

ГЛАВА ВТОРАЯ

СОГДИАНА

Влага, пропитывавшая зелень, спускалась с гор короткими вечерами, затуманивала расплющенный в падении шар солнца, размывая его очертания, жара спадала, но дышать становилось всё трудней, будто с каждым вздохом вода в груди закипала, и выдохнуть её становилось всё тяжелее.

К этому времени занятия в согдианской школе подходили к завершению. Дети по очереди подходили к учительнице, Навапе, и складывали ей на стол сырые глиняные таблички с накарябанными на них рунами. Уставший преподаватель раскладывал их на каменном столе в правильные ряды по расчерченному на квадраты порядку, соответствующему количеству и положению учеников в классе: восемь на восемь, как в чатуранге. Сами ученики, белые и черные мальчики и девочки, очень похожие друг на друга цветом волос и кожи, смотря в каком ряду сидели, кланялись учительнице в ноги и пятились спиной в сторону выхода из огромного вигвама класса, не забыв перед уходом плюнуть на порог перед дверью.

– Пропади ты пропадом! – повторяли они друг за другом, обращаясь к Навапе.

– И тебе не встать наутро! – отвечала она каждому.

Оплетённый палиантными розами каркас вигвама солнечный свет пропускал с большим рассеянием. Знаки на табличках отбрасывали тени в не предугадываемом направлении: какое-то стило прорезало глину глубже, какое-то – вскользь и в сторону. А так как имён ученики ещё не заслужили, а только точки координат на учительском столе, винить их было не в чем. Равенство глины их объединяло. А школа должна была выучить их одинаковому нажатию, чтобы теперешние каракули превратились в образцы каллиграфии, понятные каждому согдийцу.

Темы сочинений были всегда свободными. Текст был ограничен только размерами табличек, которые нужно было заполнить относительно одинаковым количеством знаков по всей площади. И временем – темнело скоро и неостановимо.

Навапа, убрав волнистую рыжую прядь за ухо, принялась за чтение.

Е2 писал: «Лягушка потому прыгает и не тонет, что у неё задние ноги длиннее передних и всё тело холодное и липкое. Если бы на ней была шерсть, как на мыши, и одинаковые ноги, она бы бегала или ползала, а не ныряла. А мышь, если нырнет, утонет, когда намокнет шерсть. Мышь может только плыть очень быстро, пока шерсть не намокла. А гусь может плыть долго и медленно, потому что перья у него не намокают. И может нырять, хотя ноги его короче крыльев. А у воробья крылья короче, чем у гуся, но он летает над водой быстрее, чем гусь. И на воду воробей не садится, потому что маленький. Его снизу может съесть большая рыба, что живет под водой. У рыбы нет ни рук, ни ног, ни шерсти, ни перьев. Она голая, но только ест и не может жить на суше, как лягушка. А почему лягушка прыгает, я написал».

Навапа исправила пару загогулин на глиняной пластинке, плюнув в нужное место, затерев место пальцем и чуть коснувшись стилом ошибочного знака. Сочинение было выполнено по законам согдианской логики и цикличности, почерк был еще далёк от совершенства, но сравнительные характеристики были уже на высоте. Преподаватель смело выставила табличку на просушку.

Е4 писал: «Земля вертится вокруг луны на веревочке, привязанной к солнцу. На этой веревочке сохнут тучи. Солнце поднимается вверх и падает вниз, раскручивая землю вокруг луны. Поэтому на земле видна только одна сторона луны, а солнце видно со всех сторон. Потому что солнце прозрачное, а луна нет. Внутри солнца горит пожар. Зеркало луны отражает солнечные лучи на землю сначала с одной стороны, а потом с другой. А когда лучи попадают на зеркало наискось, на небе получается месяц. Его иногда ветром заносит за тучи, и тогда зеркало плохо видно. На небе поднимается волна из туч, они наползают друг на друга, и тогда слышен треск и гром. Это они ударяются о зеркало и высекают молнии. Искры молний падают на землю и будят вулканы. Вулканы – это такие большие горшки, в которых варится камень. Молнии срывают с горшков крышки, и жидкий камень течет из вулканов наружу. Когда он попадает в море, оно кипит и от него поднимается пар, который потом превращается в тучи. Из полных туч вытекает вода, потому что ветер их перекручивает и отжимает как мокрое бельё. Но всё отжать не может, потому что конец туч за горизонтом продолжает мокнуть в море. Поэтому тучи никогда не высыхают на веревочке. А откуда эта веревочка, я написал».

И эта табличка заняла своё место на расчерченном столе для просушки, претерпев незначительные исправления с помощью слюны преподавателя и её указательного пальца. Просмотрев остальные шедевры, Навапа выбрала один из них с наиболее убористым числом знаков и приступила к чтению, во время которого брови её иногда взлетали вверх от неподдельного удивления.

G1 писал: «Чтобы управлять людьми, нужно быть девочкой. У девочек так всё устроено, что только из них получаются люди. Чаще всего тоже девочки. А мальчики намного реже. Чтобы людей стало больше, нужно много девочек и в тысячу раз меньше мальчиков. Потому что мальчик нужен для того, чтобы оплодотворить девочку и забыть о ней на целый год, пока она выносит ребёнка и будет готова к новому оплодотворению. И если мальчик будет каждый день оплодотворять по девочке, которая потом родит девочку, то за двадцать лет девочек станет в семь тысяч раз больше, чем мальчиков. А если вдруг родится мальчик, его можно будет или сразу съесть, или немного раскормить на специальной ферме, чтобы он вырос потолще, и всем девочкам хватило мяса. А ещё всем мальчикам на ферме нужно отрезать яйца, чтобы они даже не думали о