Донные Кишотки - Геннадий Владимирович Руднев

знаний не требовала от согдийского рода никакого напряжения, смекалки или счастливого случая (куда там до призрачного прогресса!). Тем более, что отнимать у них это богатство никто не собирался: соседние племена поживали не хуже, а то и лучше согдийцев, – каждое в своём огороженном скалами мирке.

Дикие звери, ядовитые гады и насекомые-паразиты были давно истреблены. Когда, в редких случаях, случались болезни самих согдийцев или домашних тварей, подозрительных особей бросали сразу в костер, чтобы не разносили заразу. Камней и палок вокруг валялось в достатке. А климатические условия не собирались изменяться, так же, как и вера местных жителей в непогрешимость уклада собственной короткой жизни и жизней своих бессмертных учителей (пропади они пропадом!).

Вода, вернувшаяся на Землю, забившая ключами и реками из недр, уж скоро должна была поглотить сушу. Очередного потопа ждать оставалось недолго. Да и скорее бы! Долина Согдианы с трудом вмещала в себя аборигенов.

Мысль о спасительном ковчеге для бессмертных давно уже посещала Йошку. Она с трудом подбирала форму для кочевья. Подводный «Наутилус» вроде подходил, но по техническим показателям был далёк от возможностей каменновековых согдийцев. Твари по паре требовали пищи. Еды на сто лет, пока схлынет вода, хватило бы лишь в том случае, если бы они ели друг друга при непрерывном воспроизводстве. Количество скота для еды в разы превышало спасаемых. Спасаемые тут же подпадали под следующий уровень поглощения. И в результате самых смелых подсчетов выходило, что в выживших остались бы опять Йошка, Циля да пара ослюдов. К чему тогда и огород городить?.. Однако, с рождением бессмертных мог выпасть и другой вариант. Его она и пыталась разыграть.

Первую мутацию Ос (от ослюдов и согдийцев) она скрыла от евнухов, когда её пару раз укусили злые полосатые насекомые. Следующей были Ослы. Потом – Верблюды, независимые, но тупые животные. Люди попадали в редкую категорию мутаций. Этимологическую. Казалось, не назови Йошкины предки этих гужевых тварей ослюдами, и Люди бы от этого словосочетания не образовались.

Всем похожие на согдийцев, Люди не умели думать. Вернее, они думали, что умеют делать это, но результат их мыслей редко подтверждался. Тогда они начинали думать о том, почему это произошло. А так как ничего дальше не происходило, они думали, почему так получилось. И так – повторяясь, они как бы и думали о чем-то, а получалось – ни о чем. В конце концов, Люди останавливались на мысли: а зачем они вообще думают? И закономерно возвращались в развитии к ослюдам. Иногда – к Осам. Но чаще всего – к Ослам. Те, в свою очередь, и не пытались объяснять ни свои мысли, ни поступки.

Тем не менее у Людей была перспектива: они нравились Богам, то бишь Йошке. Обладающие немереной сексуальной привлекательностью, молодые самцы Людей были так вкусны, что поглощать их в малосоленом виде, чуть теплыми, свежими и потными, чуть приглушенными дубинкой по голове, смаковать их, начиная с подмышек и паха до гениталий, еще способных выдавить молоки для соуса, – от такого блюда отказаться становилось выше её запредельных сил.

Случалось это скорее всего от того, что со временем к Йошке, как и к Циле, начали возвращаться зачатки обоняния и вкуса на уровне определения феромонов, (соленое они ещё не сильно отличали от сладкого, а кислое – от горького; сероводород – от аммиака, озон – от азота), плоть противоположного пола влекла и возбуждала их теперь не только цветом кожи и звуком голоса. Гастрономическое наслаждение разными частями тела самцов Людей стало их тайным пороком. Потому и остатки трапезы приходилось зарывать глубоко в почву, чтобы не смущать непосвященных в свой ритуал согдийцев. Особенно после странного случая на капище у костра, когда один из полоумных огромных евнухов в танце выбил могучей пяткой из выжженной земли обглоданный человеческий копчик и засветил им в глаз другому евнуху. Глаз вытек. Копчик остался торчать из глаза. Это было настолько чудесно, что раненного евнуха тут же нарекли святым и посадили в глубокую яму, прикрыв её от дождя листьями. На удивление, евнух остался жив и ещё долго принимал благодарные плевки от проходящих мимо, пока не умер с голода. Тратить еду на святых у согдийцев было не принято. Считалось, что слюна, как и моча («божья роса») дарят святость – шаг в бессмертие. И, чем раньше оплеванный святой помирал, тем совершеннее он был в своём святом предназначении при жизни.

Страх перед смертью был изжит в Согдиане уже давно. Все согдийцы были убеждены, что раз времени (конкретного времени жизни) не существует, то они никогда и не рождались, а жили во времени смерти всегда и это должно продолжаться бесконечно. Так же, как бесконечно будет всходить и заходить солнце, течь вода, увядать и расти трава, поэтому всё окружающее их останется неизменным и вечным. Да, соглашались согдийцы, время имеет цикличность дня и ночи, но не более того. Есть цикл существования растений и животных. Но этот цикл другой, свой, чуть длиннее, чем круговорот приема, переваривания пищи и последующего опорожнения. Потому что он входит в цикл роста, когда из общего навоза непременно появится новое растение, которое сожрут новые животные, а согдийцы в результате съедят подросшее мясо со свежим гарниром. Не всё же мальчиками питаться?..

Но какого-то страшного конца этому движению нет, и он невозможен. Потому что Боги вечны. А всё вокруг, включая самих согдийцев, и есть маленькие части тех самых Богов, которых никто не видел. Оно и правда: как может часть увидеть целое, в которое она включена? А Йошка и Циля видны только в качестве отражения этих Богов на поверхности согдианских луж. Прекрасное, всезнающее и мудрое их отражение. Которое несет согдийцам красоту и память Вселенной…

Решив отказаться на этом основании от нетонущего ковчега, Йошка выбрала другой путь спасения.

Она, прикинув своим математическим умом, что уровень вод потопа не достигнет и тысячи метров над всей сушей, принялась за строительство Араратской горы и переселением на её вершину всего живого.

***

Хвам отправлялся на стройку века со своей бригадой палачей из Соседней Долины. Малик и Ишта, его теперешние покровители, давно ждали чего-то подобного. Собирая, наконец, Хвама на подвиг, Ишта сказала напутственно:

– Вот тебе топор. Береги его. Смотри, не затупи! Он не для костей, а для плоти.

Малик добавил:

– Сам можешь не возвращаться. Но топор верни. Он священный.

– А на… зачем он мне тогда?! – возмутился Хвам. – Таскать такую тяжесть… Я мясо рукой рублю.

– Э-э, нет… – сказала Ишта. – Когда они построят гору до