Виталий Головачев и Мария Петровых: неоплаканная боль - Анастасия Ивановна Головкина

сила состоит в том, что партийный билет дает им политическое доверие и открывает им доступ во все наши учреждения и организации. Их преимущество состоит в том, что, имея партийные билеты и прикидываясь друзьями Советской власти, они обманывали наших людей политически, злоупотребляли доверием, вредили втихомолку и открывали наши государственные секреты врагам Советского Союза».

Доклад опубликован в номере «Правды» от 29 марта 1937 г. и в этот же день партком завода «Комсомолец» принимает решение об исключении Горелова из партии «за активное пособничество троцкистам, за двурушничество и за обман партии, за самоснабжение, за защиту махровых троцкистов-вредителей-шпионов» [5:17]. А меньше чем через месяц, 21 апреля, появляются первые свидетельские показания, которые будут подшиты к Делу № 16626 по обвинению Головачева-Горелова-Турапина [5:65–69].

Формально обвинение было предъявлено всё по той же статье 58.10 УК (Антисоветская агитация и пропаганда), но по факту объем обвинения выплывает далеко за пределы этого состава. Тут и вредительство, и шпионаж, и хозяйственные правонарушения, и какие-то деяния, ненаказуемые в уголовном порядке даже по законам того времени.

Значительная часть материалов дела, включая протоколы допросов, перегружена пропагандистской терминологией, что подчас сильно затрудняет понимание сути обсуждаемого вопроса. Например, если у официальных инстанций уже сложилось определенное мнение о ком-то из интересующих следствие лиц (в силу прежней судимости, партийного выговора, осуждения в печати и т. п.), то имя этого лица в материалах неизменно сопровождается соответствующим эпитетом: «двурушник Горелов», «махровый враг троцкист Студнев», «фашист Штадлер» и т. д.

Также в глаза бросается широкое использование в документах дела такого неконкретного понятия как «связь» одного фигуранта с другим. «Троцкисту Головачеву» вменяется в вину, что он «имел связь» с «двурушником Гореловым», а «двурушнику Горелову», в свою очередь, что он «имел связь» с «троцкистом Головачевым». Но остается неясным вопрос, в чем собственно состояла общественная опасность их «связи», каким образом проявился их общий преступный умысел. Никаких фактов совершения фигурантами групповых преступлений и вообще каких бы то ни было согласованных действий в материалах не зафиксировано. За исключением того, что они работали на одном заводе. Фактически каждому из них было предъявлено самостоятельное обвинение, а их «организационная связь» друг с другом так и осталась декларативной.

ФИГУРАНТЫ

Первоначально мы предполагали изучить только архивно-следственное дело 1937 г., по которому проходил В. Д. Головачев. Однако в процессе исследования мы пришли к заключению, что его невозможно рассматривать изолировано от ряда других политических дел, возбужденных против сотрудников завода «Комсомолец» в 1936–1937 гг. Поэтому в настоящей главе мы изложим не только обстоятельства дела № 16626 (Головачева-Горелова-Турапина), но и взаимосвязанных с ним архивно-следственных дел.

ГОРЕЛОВ

Биографическая справка

Горелов-Горлэ (Горлэ — партийная кличка) Константин Николаевич (06.03.1894–28.03.1941), урож. г. Москвы, из рабочих, русский, гражданин СССР, образование высшее техническое, в 1932 году окончил Московское высшее техническое училище (ныне МГТУ им. Баумана) по специальности «инженер-механик», член ВКП(б) с 1921 г., исключен в 1937 г. как двурушник, член профсоюза рабочих станкоинструментальной промышленности, с начала 1920-х годов — на руководящих должностях.

Состав семьи: жена — Цона Христовна Горелова, 1898 г.р., болгарка, трое сыновей: Леонид 16 л., Аркадий 14 л., Владимир 10 л.

Горелов был из тех людей, кто всеми своими достижениями обязан не семье, а врожденным способностям и личным усилиям. В институт он поступил, будучи уже далеко не юношей, через много лет после окончания школы. Это говорит о том, что все эти годы он много читал и самообразовывался. И после получения специальности тяга к новым знаниям в нем не угасла. Недаром на службе он старался окружить себя людьми образованными. Все его заводские «связи», — Студнев, Головачев, Клинг, — отличались культурным уровнем значительно выше среднего.

Руководителем Горелов был работящим, заинтересованным, включенным во все основные производственные коллизии. Из его показаний мы видим, что даже на следствии, в состоянии стресса и в отрыве от производства, он хорошо помнил, что происходило во время его директорства на совершенно не связанных между собой участках работы. А ведь завод «Комсомолец» в те годы был уже достаточно крупным предприятием со штатом порядка 1500 (полутора тысяч) человек.

В биографии Горелова присутствует ряд фактов, которые к середине 1930-х стали считаться нежелательными: служба в царской армии (до 1918 г.), членство в зарубежных компартиях (1919–1920 гг.) и жена-иностранка. Когда и по какой причине у него начались трения по партийной линии, сказать сложно. До 2031 года партийное дело Горелова будет закрыто для широкой публики [ГАРФ. Ф. А461. Оп. 2. Д. 9124]. Из имеющихся на данный момент документов мы видим, что за 15 лет членства в ВКП(б) у Горелова было одно партийное взыскание: в 1923 году — строгий выговор за пьянство и излишества (не конкретизируются) на посту директора Завода № 33 [5:181]. В первой половине 1936-го это взыскание было с Горелова снято, но в этом же году на его месте появились два новых: в августе — за Студнева и в октябре — за нарушение финансово-сметной дисциплины. Известно также, что на фоне процесса Студнева Горелов выступил с резкой критикой местного партийного руководства, но суть конфликта осталась за пределами страниц следственного дела.

Читателю наверняка интересно, какими были на самом деле политические взгляды Горелова, на чьей стороне были его политические симпатии. Это тоже не вполне понятно. В своих показаниях на следствии и заявлениях он избегает политических оценок. Однозначно, что до конца своих дней он считал себя коммунистом, советским патриотом, и исключение из партии было для него большой трагедией. В то же время Головачев был не единственным человеком с сомнительным политическим прошлым, кого Горелов взял к себе на работу. И Екатерина Сергеевна почему-то была уверена, что он не откажет в трудоустройстве ее не вполне благонадежному зятю. Это наводит на мысль, что Горелов сочувствовал какой-то части политической оппозиции. Во всяком случае, сочувствовал тому положению, в котором оказались оппозиционеры.

Принимая Головачева на работу, Горелов не был столь щепетилен, как его предшественник из сферы радиовещания. Он попросил Виталия предъявить справку об освобождении и не постеснялся задать вопрос о его нынешних политических взглядах. Разговор был достаточно откровенный. Виталию пришлось рассказать и о причинах запрета на проживание в Москве, и о вынужденном увольнении из ЦДХВД. По сравнению с Тенновым Горелов вник в ситуацию Виталия несоизмеримо глубже, но это его не остановило.

В связи с приемом на работу неблагонадежных лиц Горелов не раз получал от Бюро райкома ВКП(б) замечания о притуплении бдительности [5:16]. Но пик противостояния между Гореловым и партийной общественностью связан с процессом Студнева.