Виталий Головачев и Мария Петровых: неоплаканная боль - Анастасия Ивановна Головкина

class="p1">«Политически Горелов-Горлэ был грамотным человеком, — вспоминает начальник литейного цеха Николай Поддьяков, передопрошенный в 1956 году на этапе пересмотра дела, — но в своих действиях он не умел оценить политической обстановки, сложившейся в то время. Антисоветски настроенным я его назвать не могу» [5:264].

Получается, что Горелов был каким-то чудаком не от мира сего, не способным оценить возможные последствия своих поступков. Позволим себе с этим не согласиться. Не имея доступа к материалам дела, свидетели событий не видели всей картины. А из материалов дела следует, что Горелов отчетливо понимал, какие задачи ставит перед ним сложившаяся на заводе ситуация. И свою позицию он выработал далеко не сразу, но с абсолютно ясной головой.

Свои слова в защиту Студнева, произнесенные вскоре после его ареста, Горелов тотчас взял обратно, направив в райком покаянное заявление о признании своей ошибки [5:16]. Возможно, он тогда и сам представить себе не мог, с какой речью он через полгода выступит на процессе своего бывшего коллеги.

«Студнева знаю по работе как хорошего и энергичного работника. Студнев жестко дрался за усовершенствование приспособлений и за другие мероприятия, был он невыдержан, груб подчас с подчиненными, он очень человек нервный. <…> Студнев был премирован раза два или три: за стахановскую работу один раз и за хорошую постановку дела. Он обладал организаторскими способностями, работал с энтузиазмом» [7:87об — 90].

Однако этой неприкрыто защитительной позиции предшествовал промежуточный вариант, сформулированный Гореловым в характеристике на Студнева, составленной им в конце декабря 1936 г. по запросу облпрокурора. Как и на суде, в этой характеристике Горелов перечисляет положительные качества Студнева:

«На работе гр-н СТУДНЕВ показал себя грамотным, вполне знающим свое дело, имеющим достаточный опыт и теоретическую подготовку. Под его руководством аппарат завода провел просчет оборудования и пересмотр старых норм на базе переработки норм стахановцами завода».

Отметим, что Горелов называет Студнева не товарищем, а гражданином, тем самым от него дистанцируясь. И далее следует поток отзывов уже совсем нелестных:

«Всю поручаемую ему работу он проводил очень энергично, но часто проявлял чрезмерную горячность, несдержанность, чем обострял взаимоотношения с ответственными работниками завода, как то: с Главным Инженером, Начальниками цехов и отделов.

Будучи самовлюбленным, он часто переоценивал свои достоинства как специалиста.

Гр-н СТУДНЕВ по совместительству руководил и Отделом ОПП (Отдел Подготовки производства), где должен был подталкивать Нач. цехов на выполнение ряда технических мероприятий, намеченных Заводоуправлением на основе рабочих предложений, обеспечивающих успешное выполнение новых норм. На этой почве у него происходили частые стычки, т. к. администрирование его выражалось в резкой форме.

<…>

Вследствие неумения гр-на СТУДНЕВА поставить свою работу в нормальные, строго деловые рамки, не обостряя взаимоотношения с руководящими работниками, он был освобожден от работы на заводе» [7:36].

Как видим, характеристика скорее отрицательная. «Защитой Студнева» это произведение уж точно не назовешь. Последний абзац вообще не соответствует действительности: Студнев уволился по собственному желанию, и Горелов прекрасно об этом помнит. Но здесь нет ни одного политического обвинения!

Горелов понимает, что он должен ругать Студнева, иначе сам пропадет. И он ругает его, ругает и так и сяк, но не может выдавить из себя политическое обвинение!

До суда над Студневым остался один месяц. За это время Горелов окончательно осознал всю бессмысленность своей половинчатой позиции. Даже если на суде он повторит ложь о том, что якобы он сам выставил Студнева за неумение выстраивать отношения в коллективе, это не избавит его, партийного человека, от необходимости характеризовать репрессированного с политической точки зрения. Выход из этого тупика Горелов находит лишь один: на суде он будет говорить только о том, чему сам лично был свидетелем. Неизвестных ему антисоветских выступлений Студнева касаться не будет, а с деловой точки зрения даст ему максимально объективную оценку.

«Студнева знаю по работе как хорошего и энергичного работника, — заявляет Горелов в зале суда уже с полной уверенностью. — Студнев жестко дрался за усовершенствование приспособлений и за другие мероприятия, был он невыдержан, груб подчас с подчиненными, — добавляет он, но и это свое замечание тут же смягчает: — он очень человек нервный.

<…>

Выступления Студнева на собраниях и совещаниях были здоровые. Не слыхал от него антисоветских разговоров» [7:87–89 и об].

И на вопрос суда об истинных причинах увольнения подсудимого, Горелов отвечает:

«Студнев уволился по собственному желанию» [7:90об].

Вспоминая слова Поддьякова, согласимся с ним в одном: у Горелова был выбор, которым он не воспользовался. Но он не был жертвой собственных просчетов и бессознательных внутренних импульсов. Он свою позицию выстрадал!

Помимо сугубо политических Горелову был предъявлен ряд обвинений в хозяйственных правонарушениях, основная часть которых была выявлена Главком еще осенью 1936 года. Но тогда помимо нарушений аналитики Главка отметили и ряд достижений в работе завода. Например, повышение качества выпускаемых заводом станков и перевыполнение плана по освоению новых моделей. За нарушения Горелову был объявлен выговор по служебной и партийной линии. Кроме того, Главк по свежим следам направил в дирекцию завода распоряжение с указанием мер по улучшению работы предприятия. Вопрос казался исчерпанным.

И вот почти год спустя эти же самые нарушения предъявляются Горелову в уголовном порядке. Добавляются к ним и новые. Так, вредительским был объявлен проведенный под руководством Студнева пересмотр норм и расценок, в котором следствие усмотрело попытку насаждения левацкой уравниловки. Здесь следствие выходит за пределы обвинения, предъявленного Студневу: он был осужден за антисоветскую агитацию, обвинений во вредительстве ему не предъявлялось, а значит, и Горелов не может быть соучастником Студнева во вредительстве.

«Вопрос: Вы признаете, что пересмотр норм на з-де в 1936 г. проведен вредительски?

Ответ: Проведенный пересмотр норм и расценок в 1936 г. вредительским не признаю.

Вопрос: Вы отрицаете очевидные факты вредительства при пересмотре норм, допущенные троцкистом Студневым, значащиеся по акту, с которым вы ознакомились 20/VIII — 37 г.

Ответ: Я считаю, что при пересмотре норм и расценок могли быть допущены отдельные ошибки, но не вредительство.

Вопрос: Считаете ли вы только ошибкой, когда по целому ряду работ для меньшей квалификации устанавливалась оплата более высокая, чем для более высокой квалификации (акт, стр. 4).

Ответ: Я считаю, что случаи оплаты работ низшей квалификации дороже, чем работ высшей квалификации при одних и тех же условиях, в одном случае это была ошибка, в другом случае это вызывалось необходимостью, может быть, тогда, когда выполнение работы не было обеспечено приспособлениями.

<…>

Вопрос: Актом комиссии