Земная оболочка - Рейнолдс Прайс

Грейнджер поднялся на ноги и подошел к нему без улыбки, пропустив вопрос мимо ушей. В руке он держал маленькую коробочку. — Мне нужно поговорить с тобой, — сказал он. — Садись вот тут, пожалуйста. — Сам он подошел к своей узенькой кровати и сел на краешек.

Роб сел в качалку. — Ну как, пришел в себя? — спросил он.

— После чего?

— После вчерашнего. Я уж думал, ты взбесился. Вижу, что тебе лучше.

Грейнджер сидел, внимательно вглядываясь в Роба; затем сказал: — Я всю ночь проспал напролет — впервые за три месяца. Да, мне… — Он замолчал и протянул коробочку — белую картонную коробочку, перевязанную накрест.

— Там что, змея? — спросил Роб.

— А ты открой — увидишь.

— Ты еще спой мне: «С днем рожденья поздравляю!»

— Твое рождение в марте. Да и потом, это вовсе не тебе, — но он продолжал протягивать коробочку.

Роб взял и взвесил на ладони — легкая, как пух. Он развязал веревочку и приподнял крышку — сверху лежал слой ваты, до которой он не дотронулся.

— Вот болван! Приподними вату.

Под ватой обнаружилась золотая монетка, поменьше четвертака. Роб взял ее, провел пальцем по ребристому ободку и перевернул. Пять долларов, 1839 г. Он с улыбкой посмотрел на Грейнджера: — Вы арестованы! Хранение золотых монет запрещено вот уже десять лет.

— Это Хатчу, — сказал Грейнджер. — Тебе для Хатча.

Роб снова прикрыл монету ваткой и протянул назад Грейнджеру. — Так и отдай ему сам, он скоро встанет.

Грейнджер дважды мотнул головой. — Это значит — давить на него, — сказал он. — А я не хочу на него давить. Будет он меня любить или не будет — сам решит. Ты обменяй ее потихоньку и купи ему какой-нибудь подарок, что ему приглянется в поездке.

Роб кивнул и взял коробочку, закрыл ее и снова перевязал. Затем сделал движение встать: завтрак, дневные заботы.

Грейнджер поднял правую руку, растопырив веером пальцы, призывая его задержаться немного. — Тебе, наверное, интересно, откуда она у меня?

— Нет, не интересно, — сказал Роб, — золото у многих было.

— От мистера Роба, твоего покойного дедушки, — сказал Грейнджер. — Когда я родился, он послал монетку папе в этой самой коробочке и написал: «Грейнджеру, на счастье!»

Роб встал, засунул коробочку в карман брюк. — Ну и как, по-твоему, приносила она тебе счастье?

— Грейнджер подумал: — Когда да, когда нет. Так же, как и ему. Ему ее тоже подарили на рождение; какая-то двоюродная сестра прислала. Чеканка как раз того года. Мистер Форрест говорил мне, что он умер завидной смертью.

Роб сделал два шага, но вдруг обернулся. — Ты что, о смерти подумываешь?

— Не так, чтобы очень, — ответил Грейнджер.

Роб вернулся, подошел вплотную к кровати и остановился, возвышаясь над ним. — А я вот думаю, — сказал он, — последнее время все больше и больше.

Грейнджер сказал: — Ты еще дитя, у тебя зубы только-только прорезались.

Роб показал ему два нетронутых ряда зубов — показал совершенно серьезно, без шуток. — Когда Иисусу Христу было столько лет, сколько мне, он уже семь лет и несколько месяцев был покойником.

— Если он вообще умер.

— Умереть-то он умер. Вопрос в том — воскрес ли?

— Вопрос в том, что ты имел в виду, говоря, что думаешь о смерти.

Роб еще ниже склонился над ним. — Мы с Хатчем сегодня уезжаем. Если что случится, если тебя позовут приехать и помочь — приедешь? Скажи мне сейчас.

Грейнджер спросил: — Как помочь? — Теперь они говорили шепотом. — Что может случиться?

— А вдруг я запью в Ричмонде. Или сорвусь с нарезок. Да, господи, я умереть могу.

— Нарочно себя жизни лишить, ты хочешь сказать?

— Я не думаю об этом, нет; но ты же сам понимаешь, что ждет меня там — мне предстоит перерыть все бумаги, оставшиеся от Форреста Мейфилда.

— Ты вернешься сюда. Устроишь себе жилье. И я помогу тебе, если мисс Ева сможет обойтись без меня.

Роб кивнул. — Только ответь, пожалуйста: приедешь, когда тебя позовут?

— Если ты будешь живой, — сказал Грейнджер. Он положил руку на грудь Роба и прослушал сердце. — Пока что ты очень даже живой. Но если за мной пришлют и скажут, что ты мертвый, я воздержусь. Пусть за тобой мисс Рина едет.

Роб сжал сухую жесткую руку Грейнджера и улыбнулся. — Кушать подано! — сказал он с почтительным поклоном.

19

После завтрака, пока Ева укладывала вещи Хатча, Роб пошел к Кеннерли, жившему метрах в трехстах. Автомобиль его тетки Блант (единственной женщины в семье, умевшей водить машину) уже не стоял около дома, грузовичка Кеннерли тоже нигде не было видно, и когда Роб, стукнув дважды в затянутую сеткой дверь парадного входа, вошел, никто не вышел ему навстречу — в холле было темно и прохладно, на стенах висели картины Блант: заросли кизила, молящийся индеец, архангел Гавриил, спускающийся с небес с лилией в руке. Роб громко позвал: — Аврелия! (так звали кухарку — издалека, из кухни, доносилось ее пение — неизменные псалмы).

Ответа не было.

— Есть тут кто-нибудь?

— Старый дядюшка тебя устроит? — В гостиной оказался Кеннерли. Он говорил, что уедет с рассветом осматривать промысловые леса.

Роб пошел к нему. Кеннерли сидел, уткнув нос в газету. — Я был уверен, что ты будешь к этому времени весь покрыт клещами.

— Я тоже так думал вчера, но потом посчитал за лучшее дождаться тебя.

Роб засмеялся. — Я, по-моему, еще не выпил ни капли твоей крови.

Кеннерли протянул ему руку. — Пей на здоровье, — сказал он. — Что уж от остальных отставать. Может, тебе на пользу пойдет.

Роб уселся на низенькую скамеечку неподалеку от дяди. — Прости, что оторвал тебя от дела, — сказал он. — Я думал, ты просто оставишь Блант талоны на бензин.

— Я так и хотел, но потом встретил Торна и решил повидать тебя, послушать, что ты скажешь.

Роб кивнул. — Как угодно. — Но в объяснения не пустился.

— Ты хочешь вернуться домой?

— Хочу зарабатывать на хлеб; я остался без работы.

— Почему так? — спросил Кеннерли.

— Торн же сказал тебе?

— Нет, и я не стал спрашивать.

— Тогда не спрашивай и меня, пожалуйста, — сказал Роб. — Время я пережил скверное, но зла никому не причинил, а теперь хочу найти работу поблизости от родного гнезда.

Кеннерли кивнул. — Одно только скажи мне — ты не попортил какую-нибудь девчонку, а?

Роб улыбнулся. — Не путай меня с Форрестом Мейфилдом, — я Роб!

— Его сын.

— Совершенно верно, его сын, который очень его оплакивал. Даже пропустил школу, оплакивая его. Мы, черные ребята, уж оплакиваем, так оплакиваем, не то что вы, белые. У нас сердца кровью исходят от переживаний: и уж если выпадает случай поплакать, мы его не упустим.

Шутливый тон подействовал на Кеннерли. Он переменил разговор. — Ты приводишь в порядок наследственные дела?

— Наследства, собственно, нет, — сказал Роб. — Домик неподалеку от негритянской слободы и кипы бумаг.

— Он оставил все тебе?

— Завещания нет.

— Тогда частично это пойдет твоей матери. По закону она его вдова, единственная. Что говорит по этому поводу закон Виргинии?

— А нужно ли ей это? — спросил Роб. — Скажи мне со всей определенностью: имеют ли для нее сейчас какое-то значение несколько тысяч долларов?

Кеннерли покачал головой. — Она вполне обеспечена. Отец хорошо ее обеспечил. Но если что-то принадлежит ей по праву, то отчего нет?

— Тогда будем считать, что по праву это ей не принадлежит, — сказал Роб. — Несправедливо, если она получит от него хотя бы одну копейку. Ты же живой свидетель. Она свою жизнь сама выбрала.

— Не она, а наш отец.

— Но она согласилась на нее с улыбкой на устах. Дом должен отойти Хэтти: он когда-то принадлежал ее отцу, и экономке Форреста: она его заработала за сорок с лишним лет.

— Так отдай его ей, — сказал Кеннерли. — Ева к нему и близко не подойдет. Значит, ты возвращаешься сюда?

— Торн сказал, что это возможно?

— Да.

— А ты как считаешь?

— Роб, ты еще ни разу в жизни не последовал ни одному моему совету. Что же я буду зря воздух сотрясать?

— Нет, ты скажи, — настаивал Роб. — Ты хорошо знаешь меня. Так скажи мне сейчас свое мнение.

— Ты всего лишь незначительная часть того, что я знаю, — сказал Кеннерли. — Да, конечно, я наблюдал за тобой, но не потому, что это был ты. Просто ты находился в поло моего зрения; я наблюдаю за всеми членами нашей семьи.

— Так скажи мне эту незначительную часть.

— А ты воспользуешься тем, что я тебе скажу?

— Если смогу.

— Вернись к жизни, — сказал Кеннерли, ни на минуту не задумываясь.