Гипсовый трубач - Юрий Поляков

«Ненужно-тряпичным — это сильно! — мысленно похвалил себя автор. — И Набоков бы не побрезговал!»

С этими мобилизующими мыслями он снова возложил перста на алтарь клавиатуры, но теперь ему помешал местный телефон. В древней мембране задребезжал голос Жарынина — игровод был энергично пьян:

— Ну что, работаете, негритянище вы мой?!

— Работаю. А вы как? — холодно ответил «негритянище».

— Я? Бьюсь с расточителями русского единства! Только что взял Одессу! Новороссия почти уже наша. Сразу сделал русский язык государственным. На украинской мове теперь можно только петь!

— Поздравляю! — еще холодней отозвался Кокохов.

— Спасибо, коллега! Да, совсем забыл! Про «крепко сбитые кучевые облака» и «замученные кружки лимона» писать не надо. Про «маленькую беззащитную птичку» тоже не стоит! Синопсис должен быть прост и краток, как рапорт дебила. Никаких виньеток, миньеток и завитушек! Ясно?

— Ясно! — окончательно обиделся писодей. — Могли бы и не напоминать! Я же не напоминаю вам про «гавань талантов»!

— Ладно-ладно, — примирительно засмеялся режиссер. — Работайте! Помощь придет!

— Замовкны! — послышался пьяный бас Пержхайло. — Пый, гад! Б’емося за Луганськ!

Несколько минут писатель старался унять рвущуюся из сердца обиду и чуть не хватил кулаком в опасной близости от ноутбука. Особенно задело его оскорбительное в своей загадочности слово «миньетки». Но Андрей Львович быстро остыл. Во-первых, подумал он, если Жарынин до сих пор помнит про «крепко сбитые облака» и про «измученный кружок лимона», значит, кокотовская проза сильна, точна и незабываема. Во-вторых, кто мешает сохранить эту изумительную сцену про женщину под душем для новых сочинений? Никто. Повеселев, писодей открыл новый файл, назвав его «Гиптруб-3», скопировал туда написанное и довольно быстро упростил текст, даже получая удовольствие от воинствующего минимализма. Попутно ему пришла в голову великолепная идея: дочь Варвара, идя домой, покупает, повинуясь странному порыву, журнал с портретом своего биологического отца, которого никогда прежде не видела.

«Комната. Бедность со следами былого достатка. Звонит треснувший, обмотанный скотчем телефон. Красивая зрелая женщина принимает душ и не сразу улавливает звонок, а услышав, накидывает халат и спешит к телефону.

— Алло?

— Юлия Сергеевна? — спрашивает развязный мужской голос.

— Да!

— Передай своему уроду, что у него осталась неделя. Поняла?

— Это кто?

— Конь в пальто! Мы еще позвоним!

Короткие гудки. Женщина меняется в лице, устало садится на диван. Нет, она уже не молода, ей под сорок.

Входит дочь с покупками.

— Мама, можно телефон? — набирает номер. — Макс, я дома. Уже соскучился? Я тоже.

Не слушая этот щебет, Юлия Сергеевна останавливает взгляд на глянцевом журнале „Умный рынок“, принесенном дочерью. На обложке портрет ухоженного мужчины и шапка: „Борис Козлов в бизнесе и дома“. Она листает журнал. Как всегда, мало слов и много фотографий. Вот Козлов ведет совет директоров в роскошном офисе. Вот играет на корте с президентом. Вот ныряет в теплом море цвета свежего тосола (подумав, Кокотов стер это сравнение, но запомнил на будущее). Вот он ужинает при свечах с женой Ксенией…

Юлия Сергеевна закрывает журнал и долго вглядывается в лицо на обложке. Дочь как раз заканчивает разговор.

— Варя, ты стала читать „Умный рынок“?

— Нет, мамочка, просто мне понравилось это лицо. Захотелось взять с собой…

— Чем понравилось?

— Не знаю… Ты что сегодня такая?

— Они опять звонили.

— А где папа?

— Пытается получить кредит в банке.

— Получит?

— Не знаю, не знаю…»

Но тут вновь подала голос тоскующая Сольвейг.

— О, мой рыцарь! Что вы делаете?

— Работаю над синопсисом, — подавляя удушливый восторг, степенно ответил в трубку Кокотов.

— Наверное, я не вовремя?

— Нет, что вы! У меня как раз перерыв… на чай.

— Знаете, я, наверное, сегодня не приеду… — В голосе Обояровой зазвучали трагические ноты. — Придется ночевать в Москве. Мы с Эдуардом Олеговичем пишем новое заявление. Ах, как жаль! Мне с вами так интересно! Но звонил сам Гамлет Отеллович. Они теперь в прокуратуре все за меня. Торопят. Спасибо, спасибо, это все вы, мой спаситель! Как же я хочу отблагодарить вас…

— Ну что вы… — радостно смутился Андрей Львович.

— Я готовлю вам сюрприз.

— Какой?

— Роскошный!

— А все-таки?

— О, не торопитесь, не торопитесь, мой рыцарь, узнаете! До встречи, до встречи, и никогда не забывайте о том, что вы герой моих первых эротических фантазий! Целую, целую, целую…

— До встречи… — обнадеженным эхом повторил автор «Кандалов страсти».

После такого разговора он с четверть часа недвижно сидел, блаженно разглядывая в окошке луну, почти оранжевую, словно утиный желток. Наконец, очнувшись, писодей вернулся к синопсису и даже по инерции написал еще несколько фраз про Костю, который вернулся из банка с отказом и заплакал в отчаянье, но это сочинительство напоминало мучительное выдавливание из пустого тюбика последних миллиграммов пасты. Кстати, неверная Вероника язвила, что после бережливого Кокотова и мыши почистить зубы нечем. А когда Костя ни с того ни с сего набросился на Юлию и грубо овладел ею на полу, писатель понял: с творчеством на сегодня надо завязывать. Прощальные «целую, целую, целую», стремительно и бесчисленно размножаясь, будто опасные космические споры, заполнили все его сознание, вытеснив, изгнав оттуда остальные слова и даже мысли.

Но тут, к счастью, позвонил старик Мотыгин и вывел создателя семнадцати женских эротических романов из мечтательного ступора.

— Слушай, не хочешь больше писать для «Лабиринтов страсти» — не надо. Я понимаю, нельзя всю жизнь оставаться Аннабель Ли. Но есть другое предложение. За две недели надо сгондобить продолжение этой тянучки «Ничего, кроме мозга». Платят фантастически. Половину — под чернильницу!

— Но ведь это же проект Рунина, — возвращаясь на землю, отозвался Андрей Львович.

— Правильно!

— А что же он сам? — спросил Кокотов, унимая в груди щекотливое предчувствие легких денег.

— Он в депрессии, — вздохнул Мотыгин. — Отказался писать. Читатель ждет. Издатель бесится. Мерчендайзеры в панике. Мне поручили сбить бригаду. Пять человек уже есть. Если ты в игре, на твою долю достанется всего восемьдесят страниц. Тьфу! Неделя работы, но деньги большие!

— А что все-таки с Руниным? Влюбился?

— При чем тут это! Ты про Ализонские руны слыхал?

— Не припомню…

— Тогда слушай!

Глава 65

Ничего, кроме мозга

История Владилена Рунина (в дописательстве — Чердынина) напоминала судьбу самого Андрея Львовича. Правда, в отличие от простолюдина Кокотова, происходил Владилен из видного научно-исследовательского клана Чердыниных-Рунге, давшего стране двух академиков, пятерых членкоров, множество докторов, а также нескольких знаменитых диссидентов. Так уж сложилось: талантливые отпрыски клана занимались седой древностью. Не шибко способные ребята химичили помаленьку с новейшей историей: до девяносто первого славили, а после девяносто третьего клеймили большевиков. Ну, а совсем уж неудачные побеги родового древа отходили в правозащитную отрасль.

Высокоодаренный Владилен с университетской скамьи страстно увлекся мертвыми языками и поклялся расшифровать руны побужских ализонов — загадочного арийского народа, упомянутого вскользь отцом истории Геродотом. Руны были начертаны примерно в пятом веке до нашей эры на медной табличке, случайно обнаруженной в 1958 году в Кимрском краеведческом музее во время плановой инвентаризации. С тех пор множество ученых безуспешно бились над загадкой ализонских рун. Считалось, текст содержит сакральные знания, которые, будучи разъяснены, прольют свет на истоки и тайный смысл мировой цивилизации…

Объединив научные усилия со своим другом-однокурсником Сашкой Блиновым, Владилен на несколько лет с головой ушел в праиндоевропейские языковые пучины. И вот после упорных исследований молодые лингвисты пришли к смелому выводу: первое слово загадочного текста есть не что иное, как обращение, вроде нашего «Внимание!» или «Не проходите мимо!» Это яркое открытие легло в основу двух блестящих кандидатских диссертаций, и перспективных соавторов пригласили в штат Института лингвистических исследований (ИЛИ), где под пуленепробиваемым стеклом хранилась легендарная медная дощечка. Получая хорошее жалованье и регулярно выезжая за рубеж на научные конференции, друзья засели за докторские. Вскоре Чердынин женился на милой аспирантке Даше, получил трехкомнатную квартиру (дополнительные 20 кв. метров полагались за степень) и без промедления стал счастливым отцом, не переставая при этом биться над расшифровкой рун.