Красная Страна - Джо Аберкромби

— Если это возможно. — Старик наклонился ближе, чтобы прошептать. — Но мертвым так же хорошо.

Джубаир кивнул. Он пришел к выводу уже давно, что Бог иногда говорит устами Никомо Коски. Непривлекательный пророк, кто-то мог бы сказать — вероломный, попирающий законы, розовый пьяница, который никогда не произносил слова молитвы за всю его длинную жизнь — но с первого момента, как Джубаир увидел его в битве, и узнал, что тот не ведает страха, он чувствовал в нем осколок божественного. Определенно он ходил в тени Бога, как Пророк Кхалюль прошел через дождь из стрел с одной лишь верой, защищающей его, и вышел нетронутым, и таким образом заставил Императора Гурков дать обещание и смириться перед Всемогущим.

— Вы трое, — сказал он, выбирая пальцем людей, — по моему сигналу идите в дверь. Вы трое, идите со мной.

Один из них, Северянин, потряс головой, его глаза были круглые как полная луна. — Это… он, — прошептал он.

— Он?

— Д… д…, — и в онемевшей тишине он зажал средний палец левой руки.

Джубаир фыркнул. — Тогда оставайся, глупец. — Он побежал вокруг форта, через тень, и глубокую тень, все едино для него, ибо он нес свет Бога внутри. Его люди смотрели вверх на здание, дыша тяжело, испуганно. Они думали, что мир сложное место, полное опасностей. Джубаир жалел их. Мир был прост. Единственная опасность — противиться замыслу Бога.

Щепки, обрывки и пыль были разбросаны по снегу перед зданием. Это, и несколько застреленных людей, один сидел у стены и тихо булькал, держа руку на древке, торчащем из его рта. Джубаир проигнорировал их и тихо оценил заднюю стену форта. Он смотрел в разрушенный чердак, мебель была разбита, солома из тюфяков разбросана, признаков жизни нет. Он смел угольки и поднялся наверх, вытащил меч, металл блеснул в ночи, бесстрашно, праведно, благочестиво. Он двинулся вперед, наблюдая за лестничным колодцем, черным в тенях. Он услышал звук снизу, регулярные бум, бум, бум.

Он наклонился наружу к фасаду здания и увидел кучку из трех его людей внизу. Он зашипел на них, передний пнул ногой и прыгнул внутрь. Джубаир указал остальным двум на лестничный колодец. Повернувшись, он почувствовал что-то под подошвой его сапога. Рука. Он наклонился и оттащил доску вбок.

— Контус здесь! — крикнул он.

— Живой? — донеслось пронзительное блеяние Лорсена.

— Мертвый.

— Черт возьми!

Джубаир собрал то, что осталось от повстанца, и выкатил через неровный остаток стены; останки свалились в снег рядом со стеной здания и лежали, сломанные и окровавленные, татуировки порваны многочисленными ранами. Джубаир подумал о притче о гордом человеке. Правосудие Бога настигает и великих и мелких одинаково, все одинаково беспомощны перед Всемогущим, неизбежным и необратимым, и так оно и было, так и было. Теперь остался лишь Северянин, и каким бы ужасным он ни был, приговор уже был в сознании Бога…

Крик расколол ночь, снизу донеслись грохот, рычание и стоны, и царапанье металла, затем странный трескучий смех, и еще один крик. Джубаир зашагал к ступенькам. Теперь снизу донесся вопль, ужасный, словно грешный мертвец отправлялся в ад, рыданья перешли в тишину. Кончик меча Джубаира указывал путь. Бесстрашно, праведно… Он засомневался, облизывая губы. Чувствовать страх означало быть без веры. Человеку не дано понять замысел Бога. Нужно лишь принять свое место в нем.

Так что он крепко сжал челюсть и пошел вниз по ступенькам.

Внизу было черно как в аду, свет сиял лучами мерцающего красного, оранжевого, желтого, через дыры в стене фасада, создавая странные тени. Черно как в аду, и как в аду воняло смертью; такая сильная вонь, что она казалась твердой. Джубаир, спускаясь, наполовину задержал дыхание, шаг за скрипучим шагом, глаза постепенно привыкали к темноте.

Какое откровение?

Кожаные занавески, что разделяли комнату, висели порванные, окаченные и запятнанные черным, они немного шевелились как от ветра, хотя в комнате было спокойно. Его сапог задел за что-то, и он посмотрел вниз. Отделенная рука. Хмурясь, он проследил ее блестящий след к черной полосе; плоть, бесчеловечно искалеченная, была свалена в кучу, внутренности вытащены и раскиданы, и размотаны блестящими кольцами.

В середине стоял стол, и на нем была груда голов, и когда свет огней снаружи осветил их, они смотрели на Джубаира с выражением ужасной безжизненности, бешено скосившись, странно вопрошая, зло обвиняя.

— Бог… — сказал он. Джубаир устраивал резню именем Всемогущего, и до сих пор он не видел ничего подобного. Это не было описано ни в одном писании, за исключением, возможно, запрещенной седьмой из семи книг, запечатанной в раке в Великом Храме в Шаффе, в которой были описаны вещи, что Гластрод принес из ада.

— Бог… — пробормотал он. И пьяный смех забулькал из теней, шкуры хлопнули, и кольца, на которых они висели, застучали. Джубаир метнулся вперед, ударил, рубанул, резанул темноту, никуда не попал, кроме качающихся шкур, клинок запутался в коже; он поскользнулся на крови, упал, поднялся, повернулся, повернулся, смех был везде вокруг него.

— Бог? — промямлил Джубаир, и он с трудом мог выговорить священное слово из-за странного чувства, начинающегося в его кишках и надвигавшегося по его позвоночнику, его скальп зазвенел, а колени затряслись. Все самое ужасное лишь туманно вспоминалось. Детские воспоминания, затерянные в темноте. Потому что как сказал Пророк, человек, который познает страх каждый день, становится к нему привычен. Человек, который не знает страха, как он встретится с этим ужасным незнакомцем?

— Бог… — хныкнул Джубаир, шагая назад к ступенькам, и внезапно его схватили руки.

— Умер, — донесся шепот. — Но я здесь.

— Черт возьми! — снова огрызнулся Лорсен. Его заветная мечта представить печально известного Контуса перед Открытым Советом, в цепях и униженного, и покрытого татуировками, которые вполне можно прочесть как: «дайте Инквизитору Лорсену повышение, которого он так давно заслуживает», исчезло в дыму. Или растворилось в крови. За это светит тринадцать лет уголовной колонии в Англанде. Все скачки, все жертвы, все унижения. Не смотря на все его усилия, вся экспедиция обратилась в фарс, и он не сомневался, на чью не заслуживающую голову свалится вся вина. Он шлепнул в ярости по ноге. — Я хотел его живым!

— Как и я, замечу. — Коска, прищурившись, смотрел сквозь дым на разрушенный форт. — Судьба не всегда добра к нам.

— Вам легко говорить, — отрезал Лорсен. Что еще хуже — если это возможно — он потерял половину Практиков за одну ночь, и это была лучшая половина. Он хмуро посмотрел на Вайла, все еще суетившегося из-за своей маски. Как возможно для Практика выглядеть так жалко и не угрожающе? Этот человек определенно излучал сомнение. Достаточно, чтобы посеять сомнение в каждом вокруг него. У Лорсена было много сомнений за годы, но он делал то, что необходимо, и держал их втиснутыми в плотный маленький пакет глубоко внутри, откуда они не могли просочиться и отравить его цели.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});