Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

из Москвы или уезжает в Москву? – спросил не у меня, а у послушника отец Василий.

– Уезжает, Геронда…

– А, вот когда приедет, тогда и поговорим, – усмехнулся старец, когда я целовал его руку.

– Вообще-то, ко мне в монастыре все относятся очень хорошо. – поведал мне Владимир, когда мы остались один на один. – Но есть такой монах среди братии, выдает себя за русского эмигранта из Южной Африки, – наверняка цэрэушник… Очень уж невзлюбил меня. Как-то в темном коридоре прохожу мимо него, а он прямо-таки шипит: «У, русская морда!» А я хвать его за рукав: «А в свою морду хочешь?» Теперь обходит меня стороной… Остальные монахи ничего себе, нормальные. Ну, бывай здоров, буду ждать весной! – Мы попрощались, помолясь вместе у Иверской иконы Матери Божией.

Но уйти просто так с Афона не позволяла душа. Оставалось несколько дней до отъезда, и я, не утерпев, быстрым шагом отправился вокруг Афона от Лавры к Панагии по своей самой любимой святогорской тропе. Уже вечерело, а до ночлега добраться не удалось, к тому же не хотелось на ночь глядя пускаться в пространные объяснения на плохом английском с келиотами. Когда я свернул в сторону, по направлению к морю, взгляд привлекла странная плоская каменная плита с непонятным желобком. Приглядевшись, я понял, что это древнее капище для языческих жертвоприношений. «Чего только не встретишь на Святой Горе!» – удивился я и поспешил убраться подальше от этого места.

При свете звезд на скалистом обрыве над морем мне удалось найти большую плоскую и ноздреватую, как губка, известняковую скалу. Пощупав ее рукой, я обнаружил, что скала еще хранит дневное тепло. Расстелив на ее грубой шершавой плоскости тонкий подрясник, я уселся поверх него с четками в руках. Далеко внизу светились красноватые огоньки рыбацких лодок и глухо шумело о камни засыпающее море. Чувство свободы от всего земного захватило и сердце и душу. Четки не понадобились, поскольку молитва, словно морские волны, сама поднималась и ниспадала в сердце, словно прилив и отлив. Затем она выровнялась и спокойным плавным течением охватила всего меня, словно подхватила душу на крепкие невидимые крылья. Слезы благодарности и любви к Пресвятой Богородице текли по щекам на грудь, промочив монашескую рубаху…

Проснулся от утренней свежести и розового сияния ранней зари на горизонте. Съежившееся тело затекло, и пришлось согреваться земными и поясными поклонами навстречу встающему из моря огромному светилу. Осталась в памяти безпокойная ночь: вроде что-то пыталось приблизиться из темноты и ходило вокруг да около, впрочем, без всяких нападений. «Ах, это капище „работало“!» – вспомнилось мне. Выбираясь из скал, я вновь наткнулся на него. При солнечном свете стало видно, что желобок на плите предназначался для стока крови. «Ну и гадость же! – передернул я плечами. – А все же со Христом везде хорошо!»

При подъеме к Панагии пришлось остановиться, чтобы пропустить быстро спускающегося сверху по узкой тропе крепкого энергичного парня в подряснике, по виду послушника, в греческой камилавке. Мне показалось, что он грек. Но тот внезапно остановился, пристально рассматривая меня:

– Хэллоу!

– Хэллоу! – обменялись мы приветствиями.

– Русский? – кратко спросил богомолец.

– Русский.

– А чего же мы по-английски говорим? Куда идешь?

– На Панагию помолиться, – так же кратко старался отвечать я.

– Давай присядем!

Мы присели на желтеющую осеннюю травку.

– Я тоже Матери Божией молился, чтобы управила жизнь мою. А теперь вниз иду, на Карулю. Там прячусь от полиции в пещере. Все-таки думаю в Лавру податься. Без документов на Афоне плоховато, полиция достает! Если будешь еще на Каруле, заходи. Меня Николаем зовут…

Я поблагодарил за приглашение, удивляясь странной встрече напоследок. Николай махнул мне рукой и крупно, размашисто зашагал вниз по тропе.

На Панагии уже не было грека-богомольца, и мне удалось вдоволь помолиться в храме Пресвятой Богородицы. Исследовав окрестности, я выяснил, что плато круто обрывается вниз уступами: «Так вот где, возможно, подвизались Афонские отцы – очень впечатляюще… Если Бог приведет, обязательно здесь побываю!» С таким решением спускаться вниз по тропе уже не было грустно. В душе укрепилось чувство, что я обязательно вернусь на Святую Гору, к Панагии, и оно уже не оставляло меня.

Престарелый игумен Иеремия и иеромонах Константин, несший послушание в канцелярии монастыря, привезли меня в Салоники на монастырское подворье в темном багажном отделении микроавтобуса, предназначенного для перевозки продуктов.

– Ты там не задохнулся? – спросил, улыбаясь, настоятель монастыря.

– Нет, батюшка, воздух был нормальный, только темно.

У подворья стояла дорогая машина, из которой вышла пожилая женщина-немка, благодетельница монастыря, прекрасно говорящая по-гречески и немного по-русски. Узнав, что я из России, она предложила вместе осмотреть все святыни города. Иеромонах Константин также присоединился к нам. Мы долго кружили по городу, пока не зажглись вечерние огни и не закружилась голова от впечатлений.