Пляска в степи - Виктория Богачева

о чем они условились. Но что-то явно пошло не так, как задумывалось, и теперь ее отец и рус перекладывали друг на друга вину.

— Терем Ярослав не покинул, — Саркел вновь заговорил, не дождавшись ответа Багатур-тархана.

Он с такой силой сжимал кубок в правой руке, словно хотел сломать. О, он злился, этот тархан русов, как же он злился. Иштар его ярость угадывала безошибочно: успела насмотреться. Вот и теперь он прожигал ее отца требовательным, недовольным взглядом и скалился в натянутой, лживой улыбке. В какой-то момент он посмотрел на нее, и Иштар испуганно отпрянула. Она уже успела позабыть, как сильно не любила его глаза.

— Нашей вины здесь нет, — Багатур-тархан похлопал себя по бедрам и развел руками. — К чему вспоминать теперь минувшее?

Быстро же ее отец пошел на попятную.

— Именно поэтому я и приехал к тебе. Мы не будем ничего вспоминать, пришло время действовать. Пришло время ударить по робичичу, — Саркел грохнул кубком о низкий, деревянный стол, и от удара жалобно зазвенели круглые тарелки с яствами. В его взгляде разгоралось пламя.

— Нет, — Багатур-тархан покачал головой. — Ты хочешь отомстить за мать, и я это понимаю. И уважаю. Почитать матерей — священный сыновий долг…

Иштар едва не фыркнула вслух, но вовремя опомнилась и заставила себя подавить усмешку в последний момент. Говорящий о сыновьем долге отец — что за невероятное зрелище. Словно с женщинами, матерями в каганате хоть кто-то считался. Словно не видели в них лишь бессловесные сосуды для наполнения своим семенем и продолжения рода.

— … не воюем зимой…

Отец так упирался, что Иштар поневоле заподозрила неладное. Даже она, глупая женщина в глазах всех мужчин, понимала, что едва ли Саркел просил отца задействовать все его войско. Выходило, отец не хотел отдавать даже его часть… Вкупе со слухами о смуте в Хамлидже и нахождением в странном становище, непонятно, где разбитым, это рождало у Иштар подозрения, что Багатур-тархан многого, очень многого не рассказывает тархану русов. Могли ли его изгнать из столицы, если бунт не удался? Могли ли его отправить в ссылку или в дальние земли, как в наказание?..

«Интересно, если я выведаю отцовские тайны и передам их Саркелу, он разозлится настолько сильно, чтобы его убить?» — Иштар прикусила краешек губ. Мысль показалась ей весьма занятной.

— … хватит, если только он покинет терем…

Задумавшись, она невольно потеряла нить их беседы, а когда вновь начала прислушиваться, то поняла уже немногое.

— … выманить непросто…

— … мне откроют ворота…

— … чтобы его не было поблизости…

— … есть верные мне люди…

— … тогда я смогу ударить… обезглавленная дружина не удержит терем…

Иштар переводила бездумный, затуманенный взгляд с отца на Саркела. Она чувствовала, что устала. Ноги налились ужасной тяжестью, а внутри головы словно стучала дюжина железных топоров. Смысл услышанного ускользал от нее, и она не могла сосредоточиться, как бы сильно ни пыталась. Конечно же, она не до конца оправилась после заточения в шатре, потому и испытывала сейчас слабость и головокружение. Лицо Саркела буквально расплывалось у нее перед глазами.

Она впала в странное оцепенение и наблюдала за пиром будто со стороны, словно она парила над длинным столом где-то под самым куполом шатра. Когда отец коснулся ее локтя, показывая, что пора уходить, она посмотрела на него, не вполне осознавая, что от нее хотят, и Багатур-тархану пришлось схватить дочь за плечи и, встряхнув, поставить на ноги насильно. Саркел не отводил от нее требовательного, вопросительного взгляда, но отец решительной, твердой рукой увел ее за собой, не позволив ни разу обернуться. Как будто она собиралась! Иштар могла покляться, что ей вслед прозвучал разочарованный, горестный вздох.

Багатур-тархан до синяков сжимал локоть дочери, буквально волоча за собой Иштар, ноги которой заплетались. Она едва поспевала их переставлять, пытаясь окончательно не отстать от отца. Спину прожигал прощальный взгляд Саркела. Наверное, он так и стоял на своем месте и смотрел ей вслед, сжимая в бессильной злобе кулаки. Интересно, до чего они договорились с отцом? И почему он не отдал ее русу, как делал уже множество, множество раз?.. Торгуется с ним? Показывает свою власть? Хочет подразнить дерзкого, вспыльчивого Саркела?..

— Можешь быть умницей, когда захочешь, — с удивлением бросил ей напоследок Багатур-тархан, передав из рук в руки солдату, охранявшему ее палатку.

Тот обвязал лодыжку Иштар веревкой и позволил ей скользнуть под полог шатра. Она так устала, что тотчас рухнула на подстилку из дубленой кожи и зарылась носом в меховое покрывало, блаженно прикрыв глаза. Через какое-то время головокружение ее отпустило, и Иштар смогла приподнять голову. Она жалела, что оказалась слишком слабой и не смогла вникнуть во все, что обсуждали Багатур-тархан. Жалела, что собственное тело ее предало, и их разговор запомнился ей обрывками неполных фраз. Прошли те беспечные времена, когда она легкомысленно не прислушивалась к разговорам мужчин.

Ей хотелось пить, и Иштар привстала на локтях, оглядываясь. В шатре рабыни оставили на ночь кувшин с водой и ненавистные лепешки. Она уже собралась встать, когда раскрытой ладонью нащупала что-то в меховом покрывале. Секунда, и у нее в руках оказался цветок, неведомо как появившийся в шатре. Она судорожно огляделась, словно человек, который его принес, каким-то чудом еще мог быть внутри.

Конечно же, рядом с ней никого не было.

Иштар осторожно погладила нежные лепестки кончиками пальцев и расплакалась впервые за все время, прошедшее со дня, как ее поймали люди Багатур-тархана.

* напоминание о том, что Барсбек иногда называет Иштар Чичек, а Чичек переводится как «цветок».

Девка в тереме VII

За хлопотами Звенислава не заметила, как прошла осень и наступила зима. Казалось, только недавно водили последние хороводы*, прославляя Макошь*, а уже того и гляди, вот-вот наступит Карачун*.

У нее изрядно прибавилось забот с того дня, как в терем из разоренного княжества приехали ее двухродные брат с сестрой, потому не мудрено, что Звенислава совсем замоталась и потеряла счет времени. С Рогнедой у них так ничего и не наладилось, лишь хуже стало. Она решила оставить сестру. Коли любо той в горнице сидеть день деньской да от людей прятаться, добро. Звенислава ей мешать не станет.

Хранила она в сердце робкую надежду, что гордая, неуступчивая княжна отойдет со временем, обогреется. Да одумается, за слова все дурные свои прощения попросит. А вот с младшим братцем, ныне князем Желаном Некрасовичем, она, напрочь, немало времени проводила. Он присоединялся к их с Чеславой конным прогулкам пару раз в