Пляска в степи - Виктория Богачева

седмицу, как было меж ними давно заведено, и они степенно объезжали густой ладожский лес. Звенислава частенько приходила в избу, которую заняли остатки некогда большой дружины князя Некраса, туда же заглядывал живший в тереме Желан, и вместе с воеводой Храбром и его сыном они вспоминали давние, славные времена.

Вот так незаметно, за привычными хлопотами, и настала пора долгих зимних посиделок. Каждый вечер открывались ведущие в терем ворота, и кмети с отроками выскальзывали с княжьего подворья, направляясь в городище, где в избах их заждались любушки да подружки.

Звенислава улыбалась, наблюдая за ними, и немного, самую малость, завидовала. Из прежней девичей жизни больше всего она скучала по бесконечным зимним посиделкам, когда рано темнело, и парни с девушками набивались друг к другу в избы, коротая за работой и забавами долгие вечера. Теперь же ей оставалось лишь украдкой вздыхать, когда со двора порой доносились взволнованные, радостные голоса спешащих в городище кметей.

— Хочешь, сходи и ты, — как-то раз предложила она Чеславе, когда они обе оказались вечером на крыльце.

Звенислава заметила внимательный взгляд, которым воительница одарила гомонящих кметей, и решила, что может, ей хочется присоединиться ко всеобщему веселью.

— Только всех из избы распугаю, — равнодушно отозвалась Чеслава и поправила повязку на лице.

Княгиня лишь вздохнула.

На вторую седмицу зимы Ярослав велел провести Посвящение, и выдержавшие испытание отроки стали отныне кметями. Был среди них и Горазд, за которого Звенислава от души порадовалась. Она еще помнила, как давно-давно, в дядькином тереме, он спутал ее со служанкой и велел принести чистых повязок для своего князя. А потом краснел и бледнел, не решаясь посмотреть ей в глаза, и извинялся, все пытаясь выведать, как ее зовут. Теперь же она стала княгиней и вручала ему, отроку, прошедшему Посвящение, дар вслед за тем, как Ярослав своими руками в первый раз затянул на нем мужской воинский пояс.

Целая череда испытаний поджидала отроков в тот день. Они и ныряли в ледяную реку, и стреляли по целям с наскока без седла, и бежали через лес в сторону терема, преодолевая преграду в виде гридней, которые поджидали их на тропинках и в глухой чаще. А в самом конце, коли им удавалось продраться к терему, на княжьем подворье их встречал князь с обнаженным мечом. И отрокам надлежало выстоять против него в поединке.

За Горазда Звенислава, прознавшая про его рану от Чеславы, переживала особенно сильно. В какой-то момент Ярослав ударил отрока как раз в тот самый бок, и княгиня с шумом втянула воздух и вскинула к лицу руки, словно девчонка. Но Горазд устоял на ногах, и вскоре князь первым опустил меч, показывая, что испытание отрок выдержал.

А под вечер, разумеется, в гриднице справили шумный, многолюдный пир — первый со дня, как нашли в горнице омертвевшую княгиню Мальфриду. В тереме вновь звучали смех и громкие голоса, и хмельной мед переливался за края чарок у разошедшихся кметей. Пока искали да так и не нашли знахарку; пока разбирался Ярослав с зарвавшимися боярами да людом, требовавшим с него ответов на вече; пока, мрачнея лицом, выслушивал вести о Святополке; пока толковал с воеводами, решая, что делать с разоренным степным княжеством, было уж не до пиров. Но нынче князь велел отпраздновать Посвящение отроков не скупясь, и потому теснившиеся один к одному в гриднице столы ломились от еды да питья.

Бывших отроков усадили, против обыкновения, поближе к князю, чтобы сподручнее их было чествовать, и Звенислава улыбалась всякий раз, смотря на краснющего, смущенного Горазда. Да и прочие, сызнова родившиеся кмети немногим от него отличались. Гридни подшучивали над ними, но беззлобно, и то тут, то там за столами раздавался громоподобный хохот.

Было уютно и тепло, и не только потому, что к вечеру жарко протопили терем.

— … как он спутал тогда, где у него копье, а где бабье веретено, — гридни припоминали, как кто-то из бывших отроков с завязанными глазами не смог отличить древко копья от палки.

Смущенный кметь зарделся и пробормотал, что было все совсем не так, как говорят.

— Это еще что, — Ярослав усмехнулся и поглядел на Горазда. — Горазд вот однажды спутал княжну с теремной девкой. А теперь княгиней ее величает, — и он накрыл своей ладонью руку Звениславы на столе, повернувшись к ней полубоком.

Выходит, не только она помнила тот забавный случай. Гридница содрогнулась от хохота, а бедный, вновь покрасневший Горазд не знал, куда деть взгляд.

Муж сжал пальцы Звениславки, и она улыбнулась.

— Он уже готов сквозь землю провалиться, — сказала она, поглядев на Ярослава.

Тот улыбался — умиротворённо и расслаблено, как не улыбался уже давно. А потом она перехватила жгучий, недобрый взгляд с другого конца стола и приложила немало усилий, чтобы не вздрогнуть и не выдернуть руку.

— Ништо, — добродушно усмехнулся князь. — Пусть обвыкается.

— … лишь бы в битве нас с хазарами не перепутал, — слово взял воевода Крут, решивший, что на долю Горазда в тот день выпало недостаточно испытаний.

— Да уж молодые куда зорче тебя будут, дядька Крут! — Стемид обнажил в улыбке белые зубы, и воевода погрозил ему кулаком через стол. — Сам гляди, не перепутай!

— Поговори мне тут, давно сам в отроках бегал, беспортошный да бесстыжий.

— Так сотник беспортошным и остался! — развеселился кто-то из старшей гриди. — После девок портки едва вздевать поспевает, диво, что без них еще ни разу к князю не явился!

— Без девок али портков?

Звенислава залилась густым румянцем и опустила голову, поджав губы, чтобы не рассмеяться ненароком. Кмети совсем позабыли, что не одни за столом сидели.

— Тот беспортошный, а ты безголовый, — дядька Крут выразительно постучал себя кулаком по лбу, кивком указав в сторону зардевшейся княгини.

— Жениться мне давно пора, — смиренно закивал сотник. — Остепениться.

И покосился. На Рогнеду. Та и на самую малость головы в его сторону не повернула, зато заерзал на скамье братец Желан.

Звенислава закусила изнутри щеку. Ой, что будет…

— Женись, женись! — донеслось одобрение с середины стола. — Вон, князь наш как оженился, какой нарядный ходит, каждую седмицу в новой рубахе! Скоро сам боярин Гостивит ему позавидует, еще одно вече созовет!

Звенислава покраснела бы сильнее, коли б было куда. Теперь уж настала пора Ярославу выразительно стучать себя кулаком по лбу, но развеселившуюся гридь это не угомонило.

— Не слушай их, дурней, — склонившись, прошептал он на ухо жене, пощекотав шею теплым дыханием.

Его взгляд блестел лукавым весельем. Звениславка даже не думала раньше, что Ярослав может так глядеть — словно вовсе он и