Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

сел вместе с другими в «пожарную машину», так они называли красный джип и поехал от дома на улице Взлётной в направлении больницы, где последний раз видели Биса. С собой он взял пачку сигарет, несъеденный с вечера пакет чипсов, бутылку апельсиновой газировки и заряженный «Калашников» калибра пять сорок пять. В течение получасовой поездки он ни разу не взглянул на тех, с кем ехал, не проронил ни слова и не насвистывал, что делал часто на зло всем, мечтающим о деньгах. На одном из участков пути, по правой стороне, ополченцы заметили девушек в летних лёгких платьях и принялись дружно представлять их в своих пошлых фантазиях, но Николай даже не удостоил их взглядом. Однако его привычная и, на первый взгляд, скучноватая сдержанность резко исчезала, когда речь заходила о собратьях, развязавших эту ненужную войну, с которыми у него, судя по всему, и до этого были непростые отношения. В своей грубой запальчивости и часто безосновательной подозрительности Злой, как многие коротко его называли, в каждом событии и человеке видел угрозу и заговор не меньше государственного и ни минуты не сомневался в своих чувствах. Утром ему исполнилось двадцать восемь, но он был из тех, кто с возрастом не матереет и не успокаивается будто им вечно семнадцать и весь белый свет ополчился на них, что порой в безобидном и немощном старике он мог разглядеть соперника. Поначалу его поведение казалось театральным и напускным вероятно сперва ради образа серьёзного бойца, затем ради поддержания сложного имиджа и прозвища, а после это получалось так же естественно, как вдох и выдох. Он был не сдержан, задирист, горяч до дела и безоговорочно верил в какое — то особое чутьё. Из-за своего вздорного характера никто не давал ему его серьёзный возраст и вряд ли бы кто — то знали о нём, если бы Коля не козырял им всякий раз, когда речь заходила о вещах и делах, в которые ему не позволяли совать нос. Ростом он был под метр восемьдесят, весом около восемьдесяти килограммов, атлетического сложения, с голубыми глазами и короткой стрижкой. Срочную он служил в первом батальоне морской пехоты военно — морских сил Украины в Феодосии, в бывшем сорок первом отдельном и носил причёску какую у морпехов требовалось заслужить. Ярким впечатлением о службе остались учения мобильных сил реагирования НАТО «Северное сияние» в Ирландском море в сентябре две тысячи третьего с последующим десантированием на побережье Шотландии с французских средних транспортных вертолётов. В общем, было о чём вспомнить. А теперь он мечтал схлестнуться со своими в бою за Донецк и узнать, чего стоит нынешний призыв, но, как назло, те не спешили.

Возникающие на пути препятствия Злодей досматривал с пристрастием — оружие на изготовке, агрессивная стойка. Ему это нравилось. Он был неплохим солдатом, но без практического боевого опыта, спрос на который здесь оставался высоким. В этом смысле силам самообороны оставалось рассчитывать только на «гумпомощь» из России, зачастую затыкая дыры в обороне кем придётся. Пожалуй, именно этим и отличался ментально настроенный и неопытный контингент сепаратистов. Таких здесь было много, кто верил, что пока в них пылает огонь ненависти всё будет в порядке или как часто говорил Злой: «всё будет чикибамбони». Это был его излюбленный быстрый ответ. Само слово означало «все круто», но Злодей часто путал его значение с выражением «тяп — ляп». Впрочем, это его не смущало. Невзирая на малоопытность и незрелое желание мгновенного торжества правосудия Злой был готов к войне: действовал осторожно, трезво оценивал обстановку и собственные силы. «Осторожности не могло быть слишком много, особенно сейчас», часто повторял он вслед за ротным. Сейчас Злодей не очень понимал с чем столкнулся, но был готов ответить по ситуации. И всё же его не покидало предчувствие чего — то, чего он ещё не понимал, но чему безоговорочно доверял настолько, что, приблизившись к трансформатору изготовился и отправился в обход. Продвигаясь вперёд, он контролировал всё: и собственный пульс, который ощущал в голове, и ширину шага, и пространство впереди и слева от себя, но фигура, возникшая ниже линии прицеливания, прямо под стволом, застал врасплох. Это был человек, заметив которого в последний момент, Злой, конечно же, оценил иначе.

Противник оказался к напружиненному стрелку спиной. К тому же стоял на коленях, склонившись над человеком, быть может трупом, быть может, тем самым, разыскиваемым.

— Эй! — в половину голоса окликнул Злой. — Не делай резких…

Но незнакомец небрежно и проворно обернулся, Злодей мгновенно спустил курок. Выстрел не был случаен, скорее даже закономерен. Злой был готов это сделать и, собственно, это сделал. Ни раздумий, ни колебаний, ни замешательства в его действиях не было, чего не было и после выстрела, вслед за которым он бросился к подстреленному человеку.

— Обыщи его! — приказал он бойцу с позывным «Муха». — Есть оружие?

— Кажется, нет, — обшарил Муха раненого. — Откуда у бомжа оружие? Ты нахуя вообще стрелял?

— Он дёрнулся — я пальнул!

— Куда ты его?

— Кажется, в плечо…

— Специально целился?

— Нет. Я в башку стрелял.

— Долбаёб?

— Сам долбаёб! Бинт дай. И Медведю звони!

Медведчук приосанился, прищурил глаза, оторвал взгляд от телефона и напряжённо посмотрел в небо, будто мог по внешним признакам и оттенкам голубого и серого определить, где он прогремел. Конечно, он ждал звонка.

Прогремевший как гром среди ясного неба выстрел застал Фомиченкова в момент, когда он подобрался к невзрачному серому недострою в окружении жилых домов из чьих окон, веяло холодом и запустением. Подобные места Фома встречал часто, они всегда были похожи друг на друга, но имелись и различия. Одно дело необитаемые места, куда не ступала нога человека и совсем другое, где обитатели оставили после себя упадок и разруха. От подобного зрелища возникали скверные мысли, а воображение рисовало унылую жалкую картину. В сущности, этот недострой мог быть привычным домом с жильцами, детьми и машинами во дворе, стиранным бельём на балконах и музыкой из радиоточки, транслируемой в открытое окно. Но что — то пошло не по плану, помешало строительству — тяжёлые времена или худой городской бюджет, а может, ни первое и не второе, а что — то третье. Может, сам человек.

— Проверять будем? — обратился Некрасов к командиру.

Весь путь Некрасов непристойно шутил, чем прилично утомил Фому, вёл себя так, будто отправился в тур по публичным домам, а не задание. И Андрея это некоторым образом раздражало.

— Да, а что? — сказал он.

— Пачкаться не охота. Сколько здесь этажей?

— Шесть или семь… — бросил