Порог греха - Юрий Францевич Курц

и употребил.

Вечер удался на славу! Алесь был на высоте от счастья: инструмент, лёгкий, звучный, празднично сверкающий голубым перламутром и розовым мехом, так и пел в его руках! Муж Риммы Семёновны, разгорячённый водкой, заказывал фронтовые песни. Знал он только по одному-два куплета, а потом замолкал и, кивая в такт мелодии головой, плакал, хотя и не всякая песня располагала к слезам. Сын не проявлял никаких чувств и, вжавшись в свою кровать, не спускал глаз с Павлинки.

При прощании Мерзляков подкатил на своей инвалидной тележечке к Алесю, обнял, расцеловал в щёки и хлопнул по корпусу аккордеона ладошкой.

– Владей, сынок! Весели народ! Чего он тут у меня ради украшения-то сохнет и портится? Инструмент работать должон! Ну, загоню я его, прогуляю денежки, и што? Да неизвестно, в чьи руки-то попадёт: можат, и не музыканта вовсе, а так – спекуляшки! И пойдёт эта красота по холодным рукам. А у тебя они, сынок, золотые! Играй! А иначе за што воевали-то, а? За вас, деточки наши, жизней не жалели, себя вот калечили! И не зря, не зря! А? Так ведь?

Римма Семёновна, заметив, как пошло пятнами лицо мужа, бросилась к нему с уговорами. Знала: войдёт в раж – контроль над собой потеряет, в замутнении рассудка и о гостях забудет. Криком своим вопрошающим «Не зря ведь калечились, а? Ради жизни калечились, а?» изойдёт до беспамятства. А в крике боль, а в крике безысходность!

Женщины общими усилиями успокоили фронтовика, и он, вытирая слёзы, попросил прерывающимся детским голоском:

– Вы токмо не забывайте! Приходите почаще… Ты, сынок, с музыкой этой! Ить как на душе-то… Вот всё так и переворачивается! – он не находил нужных слов, а только круговым движением ладони по груди показывал, как же музыка вывёртывает его сердце.

Аккордеон оставили на квартире Фаины Иосифовны, и Алесь приходил сюда репетировать.

В праздничный день в помещение столовой стащили из всех спален и кабинетов стулья, табуреты, кресла и скамейки. Расставили рядами. Первый, состоящий только из одних добротных кресел и стульев с мягкими сиденьями, предназначался для важных гостей из города. Их прибыло больше десятка! Среди них выделялись двое военных в офицерских мундирах с большими звёздами на погонах и одна женщина с пышной чёрной, химической завивки, шевелюрой, с золотыми серьгами-подвесками в ушах; золотой же оправой сверкали на её глазах круглые очки. В столовую она вошла не как все гости – без верхней одежды, а в дорогой меховой шубе до пят. Сняла её и положила на спинку кресла.

– Ценная, видать, вещичка! – не без иронии заметил Филька Жмыхов, наблюдавший за размещением зрителей в зале из-за кулис сцены. – Боится, что сопрут.

Сцена была закрыта красным ситцевым занавесом. Над нею три плаката, один под другим. Белыми буквами на красном фоне ярчились слова: «Да здравствует Первомай – день международной солидарности трудящихся!», «Слава Советской Армии – победительнице гитлеровского фашизма!», «Поздравляем с двадцатилетним юбилеем наш тёплый детский дом!» На краю сцены возвышалась трибуна, обитая красной материей. На ней – большой пузатый графин с водой.

С праздничным докладом выступил Чурилов. На нём был костюм стального цвета полувоенного покроя (похожий носил в своё время Иосиф Сталин, а Чурилов боготворил его, воистину считая вождём всех времён и народов). Наглухо застёгнутый ворот френча был тесноват и поддавливал толстую шею докладчика. Он то и дело оттягивал ворот то одной, то другой рукой. Выступление Чурилов начал с благодарности гостям, которые «нашли время разделить нашу радость». По фамилии и имени-отчеству назвал только военных – полковника госбезопасности и помощника прокурора области – и даму с пышной шевелюрой, заведующую областным отделом народного образования. Читал доклад Чурилов долго, монотонно и нудно, запинаясь, проглатывая некоторые труднопроизносимые фразы. Уже на первых минутах многие дети младшего возраста задремали. Непоседы постарше играли в «морской бой», листали книжки с картинками или рассказывали на ухо друг другу анекдоты.

Филька Жмыхов развлекал скучающих артистов:

– Читает как-то один, подобный нашему Графу, докладчик. Тишина в зале. Муха пролетит – услышишь. Закончил и спрашивает: «Вопросы будут?» «Будут!» – отвечает какой-то дедуська из первого ряда. «Слушаю вас!» «Вы не видели, кто мою шапку стибрил?» «Позвольте, – обижается докладчик, – при чём тут воровство, при чём ваша шапка?» «Дык все же спали! Один ты не спал, значитца, видел ворюгу!»

Ребята прыснули со смеху. Гости в первом ряду вздрогнули, заозирались по сторонам: тоже дрыхали с открытыми глазами, как зайцы. Уж им-то, приученным спать на заседаловках, опыта не занимать!

Доклад составляли длинные фразы, взятые из передовых статей газеты «Правда». Традиционно перечислялись успехи, которых добился советский народ под руководством Коммунистической партии Советского Союза, клеймился американский капитализм и весь капиталистический мир, готовящийся к новой мировой войне; назывались новые рубежи, которые необходимо взять. Немного места в докладе Чурилов уделил и детскому дому, истории его создания и развития. Горячо благодарил местную власть, помогающую приюту «держаться на передовых позициях коммунистического воспитания детей».

Голос у Чурилова сипел и прерывался. Несколько раз он дотрагивался рукой до графина и бросал просительные взгляды в сторону кулис: «Дайте стакан!» Не выдержал и стал пить из горлышка графина. Сосуд был тяжёлый, вода проливалась на френч докладчика. По залу покатились смешки. Наконец, из-за кулис выбежал мальчишка со стаканом в руке, поставил его на трибуну, резко повернулся и вытянулся во весь рост на полу. Зал разразился хохотом. Облегчённо заулыбался и Чурилов. И закончил доклад здравицей за «великую Коммунистическую партию и её вождя Никиту Сергеевича Хрущёва».

Под аплодисменты Чурилов, довольный собой, спустился со сцены и прошёл в первый ряд, где ему предназначалось место рядом с военными гостями. Расслабился зал. Зашумел. Но ненадолго.

Занавес открылся. Хор на сцене взревел: «Вихри враждебные веют над нами». Бодрящая песня! Кое-кто начал подпевать, помахивать в такт рукой. Потом грянула «Смело мы в бой пойдём за власть Советов». Алесь любил революционные песни, хотя не все слова в некоторых из них нравились: вот почему «и как один умрём в борьбе за это»? ну, если все умрут, то кто же за революцию-то воевать станет? Песни сопровождались действом: по сцене двигались буржуи, купцы, священники и белогвардейцы; красные бойцы в будёновских шлемах гнали их штыками. Завершил хор выступление «Священной войной»: на сцену выехал миниатюрный фанерный танк с чёрной свастикой на боку, на танке – человечек с вытянутой над собой левой рукой (в правой он держал громадный меч, по которому крупно, чтобы было видно из зала, змеилась надпись «Гитлер»); на него разом накинулись