Парфюмер Будды - М. Роуз

Или так лишь казалось.

– Профессор Ву еще сказал мне, что ты один из четырех выпускников, чьи работы отобраны для выставки в Европе. Это большая честь. Мы все тобой гордимся.

Се выразил еще одну благодарность.

Чунь вздохнул.

– Это все? Спасибо?

Се знал, что его молчаливость раздражала пекинского наставника, но если молчишь, то не можешь сказать ничего предосудительного. Или почти ничего. С тех пор, как Се попал в детский дом, он говорил очень мало.

Почувствовав запах дыма, Се подумал: зачем монахи зажгли жертвенные костры задолго до заката? Но, несмотря на желание разобраться, он не сдвинулся с места. Шестилетний мальчик, которого тогда звали Доржи, проживал в монастыре Цечен Дамчос Линг уже несколько месяцев, изучая искусство дзогчен. В сердце древнего и прямого источника мудрости царила дисциплина. Доржи медитировал. Ничто не должно было отвлекать его.

Но он не мог не слышать криков и бегущих ног.

– Доржи, иди за мной, – в дверях внезапно появился Рибур Ринпоче. – Быстро. Монастырь горит.

В коридоре было много дыма, пахнущего горелой резиной. Так пахло топливо. Огонь охватил стойла яков, как они теперь согреются зимой?

Снаружи Ринпоче усадил Доржи под деревом, окутанным снегом, и велел ученику держаться подальше от горящего здания.

– Это опасно, ты можешь быть ранен. Понятно?

Доржи кивнул.

– Если боишься, то повторяй мантру и медитируй.

Эти слова стали последними, перед тем как он убежал обратно к монахам, пытаясь спасти святилище, вековые рисунки танка, священные реликвии и редкие картины.

Ом мани падме хум.

Доржи повторял и повторял мантру, но она не помогала. Огонь поглотил крышу монастыря и добрался до священной Горы Кайлаш. Что происходило внутри монастыря? Прав ли Ринпоче? Почему он не выходил?

Потом рот Доржи зажала чья-то рука. Чьи-то пальцы сдавили его поясницу. Он попытался крикнуть, но губы накрыла чья-то ладонь. Он стал брыкаться, чтобы освободиться, но мужчина держал его слишком сильно.

– Мы спасаем тебя из огня, глупышка. Перестань сопротивляться.

Чунь и остальные верили, что пожар, жертвоприношение его учителей и последующее «спасение» мальчика, а именно так они называли похищение, травмировало его, и он почти онемел.

Они дали ему новое имя и спрятали в приюте под Пекином, но Се все знал. Однако ему было удобнее, чтобы они оставались при своем мнении.

Чунь пытался вызвать мальчика на разговор, предупреждая, что если он будет молчать, то никогда не женится и у него не будет детей. Угрозы не пугали Се, Ринпоче в Тибете предупредил его, что ему предназначена необычная судьба.

Теперь голос Чуня вернул Се в реальность.

– Профессор Ву сделал официальный запрос, чтобы тебе позволили съездить в Европу на выставку вместе с другими художниками. Именно поэтому я здесь. Чтобы поговорить с тобой об этом. Ты этого хочешь?

Се даже не моргнул, лицо его казалось совершенно безучастным, он продолжал смотреть на рисунок. Он обмакнул кисть в чернила и небрежным движением провел линию, изобразившую половину иероглифа. Дух буквы был подобен птице, летящей высоко над горами. Се знал, что Чунь ждет его ответа. Долго молчать было нельзя. Когда Чунь нервничал, то начинал злиться, а Се не хотел навлекать на себя его гнев.

– Если мое правительство хочет, чтобы я поехал, то буду рад.

Чунь улыбнулся. Предложение из десяти слов от Се было подобно поэме в устах другого человека. Словно в награду он достал из красного целлофанового пакета еще одну рисовую конфету и положил ее себе в рот, предложив по конфетке профессору Ву и Се, который принял ее с тихой благодарностью и положил на табурет.

В приюте было два типа детей. Одни принимали конфеты Чуня и сразу их съедали, поспешно и без промедления, пытаясь получить хотя бы какое-то утешение и удовольствие от угощения и особенности момента, хотя бы какого-то разнообразия в детдомовской рутине. Другие дети брали конфеты осторожно, словно те были сделаны из стекла, клали их в карман и сохраняли на потом.

Некоторые были умнее, копили конфеты и обменивали их на услуги. Другие сохраняли конфеты, чтобы потом, наедине с собой, вспомнить о временах, когда они жили в семье и знали любовь близких.

Се ничего из этого не делал. Когда кто-то из детей грустил, он дарил им свои конфеты. Его радовало, что на несколько минут кто-то становился счастливее.

Взамен он лишь просил детей не рассказывать об этом воспитательницам. Он боялся, что Чунь узнает о его доброте и заподозрит, что промывание мозгов не работает.

Ву верил, что каллиграфия не сможет выжить, а уж тем более процветать как современное искусство, если молодые мастера не будут приобщаться к новым интерпретациям и технологиям. Под его руководством студенты обучались не только поэзии, музыке и рисованию, но и осваивали западные материалы, цвета и концепции. Он поощрял креативные способности учеников, умение работать с формой и фактурой образов, которыми они пользовались. Он поощрял их смелость и пренебрежение правилами.

Но самым большим нарушением правил стали его ежегодные беседы с Се.

Перед тем как включить студентов в свою программу, профессор приводил их к водопаду в старинном парке и просил выполнить спонтанный рисунок, выражающий ощущение священного места.

Ву изучал, как перспективные студенты взаимодействовали с природой, кистью, чернилами, а потом, основываясь на их усилиях, уже решал, принимать или не принимать молодого художника в свою группу.

Когда Се закончил рисунок водопада, Ву похвалил его работу и пригласил к себе на занятия. Се склонил голову и сказал, что для него это большая честь.

Потом Ву положил руку ему на плечо. Это случилось впервые с того давнего времени, когда Ринпоче прикасался к нему таким же жестом.

– Я вижу в твоих глазах великое страдание. Сынок, что случилось с тобой?

Сдавленным, тихим голосом, заглушаемым шумом древнего водопада, Се, прежде никому не рассказывавший о пережитом в детстве, никого не пускавший в свое прошлое и молчавший о том, что знал о себе, рассказал профессору, кто он такой.

Позднее он удивлялся, что заставило его быть таким откровенным, почему он доверился старому человеку. Неужели он почувствовал родную душу? Или ему отчаянно хотелось встретить кого-то, кто бы помог ему? Или же это был просто забытый утешающий жест того, кто стремился к нему?

Раз в году Се и Ву отправлялись к водопаду и там под шум воды, заглушающей их разговор, обсуждали судьбу Се, вынашивая план. Не спеша, терпеливо.

– Вы говорили о бокале вина перед возвращением в гостиницу. Это еще в силе? – спросил Чунь профессора Ву.