Твой путь (СИ) - Кононова Татьяна Андреевна

— Расскажи, откуда ты меня знаешь, — попросила Ивенн. — И о Хранителях, если тебе известно достаточно.

— Я не смогу рассказать тебе всего так, чтобы ты будто прожила свою жизнь заново, — начал Иттрик, переведя взгляд в сторону окна. — Подле тебя всё это время был не я, поэтому каждого дня мне, конечно, не упомнить. Но постараюсь. Когда мы встретились первый раз, мы были совсем ещё детьми — мне минул двенадцатый солнцеворот, тебе, кажется, восьмой. По правде говоря, я плохо помню тебя в те дни, я и себя-то толком не помнил. А встретились мы весьма необычным образом… Ты меня в лесу отыскала. Я бежал за помощью, хотел защитить своих родных от Астры…

Голос его дрогнул, и он на мгновение умолк, перевёл дыхание. Уж седьмая зима минула, а всё равно больно вспоминать, хоть и говорят, что время лечит, это не совсем правда.

— Астры?

— Ведьма, — пояснил он. — Рыжая. Тьмой владеет. Ученица самого духа Нави. С матерью моей не поладила, а за что — ветер знает… Как надо понимать, дойти до деревеньки сил у меня не хватило. Ты ходила за мною, я помню тебя, твои глаза, твои руки, — забывшись, он слегка сжал её тонкие тёплые пальцы, но она не отстранилась, только глаза опустила, — ты и твоя матушка. Но… я ушёл. Сюда. И всё это время надеялся и молился… всем богам молился, Сварогу-батюшке особенно… чтобы ты не пришла.

Навряд ли ты помнишь, но весь минувший солнцеворот вы собирали руны богов, чтобы соединить их в круг и в Ночь Серебра загадать желание. Вы хотели примирить Свет и Тьму, чтобы они стали единым целым. И ещё Йала говорил, что ты способна закрыть врата в Навь. Они только тех послушаются, у кого Свет и Тьма в сердце единовременно.

— Разве я одна такая? — усмехнулась Ивенн.

— Одна, — серьёзно ответил Иттрик. — Ну, не совсем… Ты и правитель Земель Тумана, лорд Эйнар Альд Мансфилд.

Девушка задумчиво потёрла переносицу, нахмурилась, пытаясь вызвать хотя бы какую-нибудь ассоциацию с этим именем, но — ничего. Раньше она его не слышала. Да и не могла слышать.

— Я думал об этом с того момента, как увидел твою тёмную силу, там, у водопада, — продолжал юноша. — Когда Тьма вырывается наружу впервые, она показывает того, с кем она тебя связывает крепче всего. Того, с кем у тебя одинаковая сила, того, кто сможет передать свою силу тебе. Лорд Эйнар мог бы стать твоим наставником… но, боюсь, он даже и не поглядит в твою сторону.

— Это точно, — улыбнулась Ивенн. — И последний вопрос. Если ты знаешь про Ночь Серебра — Уна и Йоханн мне не раз о ней рассказывали, — то я уверена, тебе и тайна моего сна должна быть известна. Почти каждую ночь я вижу одно и то же: лес, колдовской круг, какие-то знаки. Они светятся голубым пламенем. И в этом кругу стою я и кто-то ещё. А потом — Тьма, вспышка и пустота… И я просыпаюсь.

— Это Ночь Серебра, — уверенно отозвался Иттрик. — Вы собрали руны, зажгли свечу, только желание загадать не успели.

— Вы?..

— Ты и Ярико, друг твой. Я, конечно, всего не видал, но понял, что Астра вам помешала. Ярико спас тебя, а сам пришёл сюда. И ты пошла за ним, думая, что сможешь его вернуть, но… Ивенн, милая… Ты меня прости, об этом нелегко говорить… Отсюда нет дороги. Мы возвращаемся в Явь только раз: в день, когда появились на свет. И всё. Открывать врата Прави позволено только жрецам богов.

Девушка молчала. Даже в полумраке горницы Иттрик видел, что на её побледневшем лице лежат печальные, задумчивые тени. Она не отняла рук, но сжала его ладони так, что пальцы побелели у обоих. Под просторной рубахой было видно, как грудь девушки часто вздымается — она ещё некоторое время не могла совладать с собою. Она почти ничего не вспомнила, но многое поняла: на свете есть как минимум два человека, готовых отдать за неё жизнь, и один это уже сделал, а она, глупышка, так беспечно отнеслась к своей жизни и смерти… Рассказ Иттрика тронул её, растревожил, задел самые напряжённые струны, и, наконец, какая-то из них не выдержала, лопнула, надрывно зазвенела слезами в голосе:

— Так, значит, мы все мертвы? Это… другой мир?

Иттрик молча кивнул. Ивенн вдруг беззвучно разрыдалась, прислонилась лбом к прохладной спинке кровати, спрятала лицо в ладонях. Ни стона, ни вздоха не нарушило тишины. Её худенькие плечи вздрагивали от всхлипов. Иттрик не выдержал, не спрашивая позволения, развернул её, осторожно взяв за плечи, притянул её поближе, обнял, прижал к себе. Она уткнулась в его плечо и затихла. Он неловко провёл рукой по её волосам, заплетённым на ночь в короткую растрёпанную косичку.

— Ну что ты, Ивенн, милая, не надо, — растерянно прошептал он, гладя её по голове и чувствуя, как её волосы щекочут щёку. — Ивенн… перестань…

Они просидели так довольно долго. Спустя некоторое время девушке наконец удалось взять себя в руки. Она была бледна, в тёмных глазах появилось что-то совсем новое, непривычное.

— Спасибо, — тихо промолвила она, коснувшись его руки и поднявшись с постели. — Спасибо тебе… я… даже не знаю, что и думать…

Она замолчала, боясь, что слёзы снова подберутся к глазам.

— Давай я твой плащ заштопаю и рубаху, гляди, совсем изорванные, — добавила она, с трудом улыбнувшись. Не дожидаясь ответа, подхватила со стула его одёжу и направилась к двери.

— Спать не будешь?

— Да какой мне сон теперь, — вздохнула Ивенн и неслышно выскользнула из горницы.

Она вернулась к себе — её горница была прямо за стеною, забралась на постель, разложила перед собою длинный серый плащ и простую льняную рубаху. При тусклом свете свечи и серебристом отблеске месяца, почти совсем недавно рождённого, видно было хорошо. Девушка растянула серую ткань на коленях, вдела нитку в иголку (кончик языка на верхней губе) и принялась за шитьё.

Рукоделие она всегда любила с тех пор, как Уна напомнила ей о нём. Неторопливая, размеренная, кропотливая работа успокаивала, помогала собраться с мыслями, на время отвлечься от внешнего мира. Тонкая, длинная игла легко ходила в ткани, прорехи исчезали, швы становились совсем незаметными. Не худо было бы и постирать — вон как поиспачкался да истёрся в дороге…

Откуда-то из приоткрытого окна потянуло сквозняком. На дворе был уже почти вересень-месяц, и прохладный ветерок играл со ставней, пробирался под одёжу. Немного подумав, Ивенн набросила плащ Иттрика себе на плечи. Ему всё равно, а ей хоть немного, да теплее… Согрев замёрзшие пальцы, девушка принялась за рубаху. У многочисленных посетителей трактира, да и у самого Йоханна она видела алые, белые или чёрные — в зависимости от цвета самой одёжи — узоры-обереги, а здесь, ни на вороте, ни на запястьях подобных узоров не было. Рубаха была весьма грубого покроя, очень простая, свободная. Решив, что хозяин одёжи не будет серчать на неё, девушка поменяла нить с белой на алую и принялась за узор.

За окнами уже начало светлеть, когда Ивенн закончила, оборвала нить и отложила иглу. Ей никогда ранее не приходилось вышивать обереги для кого-то, однако пальцы словно сами вспоминали необходимые движения, игла была послушна рукам, узоры вышли такие, равно как она и хотела: ровные, вьющиеся по воротнику и запястьям, словно лоза. Иттрик говорил, что его покровитель — Сварог, и Ивенн вышила на рукавах знаки Сварога, переплетающиеся восьмиугольные фигуры. Немного полюбовавшись на свою работу, она вдруг неожиданно для себя самой поднесла ткань к лицу и вдохнула её запах. От неё пахло льном, дикой мятой и — совсем немного — дождём.

8. Чёрная лента

Во дворце Реджетто царило давно не виданное оживление, но не яркая, пёстрая предпразничная суета. Все, кто был хоть немного приближён к трону светлейшего, понимали, что произошло что-то непоправимое, что-то, что должно изменить доселе привычный уклад жизни. Асикрит [1] императорского двора Витторио Дени был на ногах с часа более раннего, чем поднялось солнце, однако добраться до светлейшего и выяснить причину его такого поведения он до сих пор не смог. Витторио Дени знал, что светлейший никому так не доверяет, как ему. За два десятка зим, в течение которых он служил при дворе, ему удалось войти в доверие императора и подняться в сравнительно короткий срок до титула асикрита, первого человека при тайном кабинете двора. Витторио пользовался положением вовсю и знал секреты, слабые и сильные места императора — если не все, то, по крайней мере, хотя бы некоторые.