Откровение в Галисии - Долорес Редондо

мальчик ночевал в комнате матери с тех пор, как вырос из колыбели, и первое помещение было скорее декорацией, соответствовавшей духу аристократического семейства.

На комоде Ортигоса обнаружил коробочку, в которой на голубом шелке покоился украшенный сапфирами серебряный ключ с инициалами Самуэля. Писатель вздрогнул, дотронувшись до металла, такого же холодного, как и дверная ручка. Немного подержал ключ на ладони, любуясь его красотой и ощущая какой-то первобытный страх из-за того, что прикасается к объекту, которому предназначено быть похороненным вместе с владельцем, потом сунул семейную ценность в карман. Посчитал ящики комода точно так же, как до этого считал двери, чтобы случайно не открыть не тот, и выдвинул нужный. Внутри обнаружилась папка с подшитыми результатами анализов на наркотики сеньоры Элисы Баррейро — всего примерно двадцать листов со штампом частной клиники. Самые старые приходились на период беременности, а последний был сделан месяц назад. Старая маркиза была весьма скрупулезна, и исследования проводились на все виды психотропных веществ — от героина и марихуаны до кокаина и транквилизаторов. Результаты всех анализов оказались отрицательными. Писатель закрыл глаза и выдохнул, со смесью облегчения и стыда вспомнив тот тяжелый взгляд, которым наградила его Элиса вчера вечером.

Накинув на голову капюшон куртки Альваро, он поспешил укрыться от дождя и чужих взглядов на обсаженной деревьями тропинке, ведущей к церкви. Тут его не заметят — по крайней мере, до тех пор, пока не придется пересечь открытое пространство перед входом в храм. Сначала Мануэль не мог открыть замок и уж было испугался, что семейная ценность — не более чем символ. Он вставил ключ до конца, нажал посильнее, и старинные пружины со щелчком поддались. Прежде чем войти, писатель обернулся и увидел Альфредо, старого садовника и по совместительству могильщика, который шел по тропинке под большим черным зонтом. Тот поднял руку — одновременно и в знак приветствия, и прося его подождать. Ортигоса прикрыл дверь, убедившись, что она не захлопнется, и убрал ключ Самуэля в карман.

Садовник подошел и поздоровался:

— Доброе утро, сеньор.

— Просто Мануэль, прошу вас. — Писатель протянул Альфредо руку, которую тот крепко пожал.

— Хорошо. У вас найдется минутка, чтобы поговорить? — Садовник обернулся и бросил взгляд на тропинку и на окна второго этажа особняка, видневшиеся над кронами деревьев. — Я хотел побеседовать с вами еще в день похорон, когда вы стояли у могилы…

Ортигоса кивнул. Он вспомнил, что у него действительно возникло ощущение, будто старик хочет что-то сказать, но потом писатель просто забыл об этом.

Альфредо снова посмотрел на дом и указал подбородком на вход в церковь.

— Может быть, поговорим внутри?

Мануэль толкнул дверь и сделал садовнику знак войти, ощущая себя немного странно: он приглашал собеседника туда, где ему самому не место.

Старик запер дверь изнутри. Хозяйским жестом Ортигоса предложил Альфредо сесть рядом с ним на последней скамье. Вероятно, из-за царившего в церкви торжественного полумрака садовник начал свой рассказ шепотом, но голос его звучал твердо:

— Я знал Альваро с детства. Точнее, все мальчики выросли на моих глазах, но со старшим братом у нас сложились особенно хорошие отношения. Сантьяго относился ко всем так же высокомерно, как его отец, а Фран был неплохим малым, но не шибко общительным. А вот Альваро всегда находил минутку, чтобы поболтать со мной, и даже предлагал помочь, если я был очень занят.

Писатель кивнул. Он начал подозревать, что садовник всего лишь хочет выразить соболезнования.

— Я много чего делаю в имении, и большинство моих обязанностей приятные, но самое тяжелое — выполнять роль могильщика. В тех печальных случаях, когда это требуется, я тружусь не один, а приглашаю еще людей. Мы работаем вместе, но именно я слежу за тем, чтобы все было сделано как надо. Когда хоронили старого маркиза, Фран не вернулся в особняк. Остался на кладбище и, пока я закапывал яму, сидел рядом на земле. Я отослал своих помощников, а сам долго не уходил, не желая оставлять парня одного. Он не возражал. Наверное, понимал, что я все равно не уйду. Фран больше не плакал. Перестал, как только гроб опустили в могилу. Жаль, лучше б он плакал. Не знаю, как объяснить, но я смотрел на него, и у меня сердце разрывалось на части. Затем я увидел на тропинке Альваро. Он сел на землю рядом с братом; несколько минут они молчали, затем Альваро заговорил. Он сказал Франу такие прекрасные слова, каких я в жизни не слышал. Я высоким слогом не владею и, боюсь, не смогу повторить в точности его речь. Он рассуждал о том, что значит быть сыном и всегда находиться рядом с отцом; о любви, которая превыше всего и вечно будет с тобой. А еще прибавил, что жизнь дает Франу замечательный шанс — самому стать папой и подарить своему ребенку такую же любовь и заботу, какими младший брат всегда был окружен. Альваро говорил, что малыш — это знак свыше, возможность изменить свою жизнь.

Мануэль медленно кивнул: именно эти слова Фран повторил позже, беседуя с Лукасом.

— Постепенно, слушая старшего брата, несчастный парень приободрился. Наконец он сказал: «Думаю, ты прав». А потом добавил: «Я рад, что ты здесь, Альваро. Я очень волнуюсь, ведь в нашей семье происходит нечто страшное, и я не могу избавиться от чувства вины, потому что, в конце концов, именно из-за меня появился этот демон». В тот момент начался дождь, и Альваро предложил брату продолжить разговор в церкви. — Альфредо замолчал и посмотрел в сторону алтаря, тускло блестевшего в скудном сером свете, проникавшем через крошечные окна под самой крышей. Затем он взглянул на Мануэля в упор и добавил: — Я рассказываю это вам, потому что теперь вы познакомились с их семейством. Несмотря на слухи и все, что говорят по этому поводу, вы должны знать, что Фран не собирался кончать жизнь самоубийством и Альваро не имеет никакого отношения к смерти брата.

Изумленный писатель широко распахнул глаза. Ему на секунду показалось, что всем каким-то образом стало известно о подозрениях, которые зародились у него в отношении мужа.

— В тот день, когда Альваро направил на отца ружье, свидетелями происшествия стали все работники имения, — продолжал садовник. — Но самое страшное то, что именно родители распустили слух о том, что мальчик опасен. Что тут скажешь, если маркиз при всех назвал сына убийцей? Что касается Франа, старик его обожал. Маркиза же терпеть не могла младшего сына. А уж когда тот вернулся с беременной девушкой, окончательно взбесилась. Слышали, как она