Сокровища - Джоанна Кингслей

Он кивнул.

— А мне следовало бы слушать повнимательнее и понять, с какой любовью ты относишься к этой работе. И ты доказала правильность своего выбора.

Неужели потребовалось так мало, чтобы уладить их спор и забыть о нем? Пит все еще занимал вопрос, почему он сказал о сумасшедших предрассудках, объясняя свое отношение к ее выбору профессии.

Но она не стала задерживаться на этом. Ей совсем не хотелось, чтобы неизвестно откуда вспыхнул новый спор и опять развел их в стороны.

— Расскажи мне о себе, — попросила она.

Он посмотрел на нее, потом в боковое окно.

— Я могу показать и рассказать, дать тебе воздушную автобиографию. — Он направил штурвал вперед, и самолет, наклонив нос вниз, стал снижаться. — Так случилось, что я родился и вырос в Коннектикуте, мы сейчас как раз начинаем пролетать над землями Сэнфордов. Прямо под нами место, где я плавал на лодке, когда был ребенком, а там Стэмфорд, где я вырос, а если ты посмотришь немного вверх над берегом, то увидишь Нью Хевен, где находится моя дорогая старая альма-матер, Йель.

— Что ты изучал в колледже? У них нет курса по изобретательству.

— В то время я не мог еще решить, чем буду заниматься. Я всегда преуспевал в электронике, но отец оказывал на меня давление, чтобы я изучал предметы, которые помогут мне делать деньги. Он не хотел платить за мое образование, если я не последую его совету. Мне надоело с ним спорить, я все бросил и пошел в армию.

Пит уловила в его тоне легкий привкус горечи. Он поменял тему разговора, давая ей понять, что хотел бы услышать о ее происхождении.

Когда земля мелькала под ними, она без всяких усилий и застенчивости рассказывала о прошлом. Что-то заставило ее не торопиться с рассказом о бабушке и драгоценностях. Она чувствовала, что он может не отнестись к этому с пониманием. Но она рассказала ему все остальное — начиная с того, как ее отец оказался в Соединенных Штатах, как познакомились ее родители, расколотый алмаз и все разрушительные последствия этого для ее семьи. Время от времени он задавал ей вопросы, уточнял детали. Пит ощутила, что он глубоко сочувствует ей. Однако она поняла, что Люк едва коснулся своего собственного прошлого, и чем больше он выспрашивал у нее, тем меньше у нее был шанс узнать о нем.

Они летели над восточной частью побережья недалеко от клиники, когда Пит смогла перевести разговор вновь на него.

— Я тебе рассказала почти все, что сформировало меня. Ну а тебя? Что делает человека изобретателем?

— Изобретать — это значит создавать что-то новое, что не существовало раньше. Может быть, я хочу этим заниматься, потому что… мне так много не нравилось в моем воспитании, в том, как жили мои родители и к чему это привело. Я захотел изобрести для себя новую жизнь, с этого я и начал.

— Люк, неужели все было так плохо? Ты говорил мне, что у тебя была лодка и ты плавал на ней; когда пролетали над Стэмфордом, он мне показался очень милым.

Улыбка, с которой он посмотрел на нее, сделала его лицо еще печальнее.

— Пит, я вырос среди множества игрушек и не только в одном очень милом месте. В Стэмфорде я жил до развода родителей. После этого я оставался с матерью до ее смерти.

— Где?

Он помедлил, потом направил самолет в мягкий вираж, опускаясь к земле.

— Прямо под нами, — спокойно произнес он, глядя через ветровое стекло.

Внизу в тысяче футов Пит увидела красивый особняк из известняка, перед которым была холмистая лужайка, заканчивающаяся у пляжа. Вокруг были разбросаны многочисленные строения.

Она так часто видела его с земли. Вид сверху настолько отличался, что Пит не сразу поняла, что смотрит на клинику Коул-Хаффнера.

Он заранее заказал такси, и оно ждало у аэродрома. Во время поездки Люк заполнил большинство «белых пятен». Сэнфорд — это фамилия отца, Коул — его матери. Она никогда не была счастлива, сказал Люк, но иногда он думал, не было ли ее состояние связано просто с отсутствием смелости. Она впала в депрессию, позволив себе оставаться в ловушке условностей ее класса, отягощенная пустыми обязательствами, налагаемыми богатством — владение несколькими домами и управление ими, быть хозяйкой для партнеров мужа в банковском и инвестиционном бизнесе.

— А ей хотелось заниматься еще чем-нибудь? — спросила Пит.

— Она никогда не думала об этом, — ответил Люк. — Или, если она и думала, то никогда и никому не говорила. Она просто… без всякого интереса, по необходимости, была богатой, ее обслуживали, она никогда не пошевельнула пальцем, чтобы подстричь живую изгородь или вытащить сорняк. Когда она покончила с собой, все говорили, что это произошло потому, что у нее было умственное расстройство. Но иногда мне кажется, что ей все просто до смерти надоело.

После самоубийства Люку пришла в голову идея передать дом и участок земли вместе с фондом лечебному заведению.

— Я тогда был во Вьетнаме, и такой большой белый дом мне был не нужен или я просто не хотел жить в нем. А Робби уже сошел с рельсов и сам нуждался в заботе. Я подумал, это будет самая лучшая память о маме — нечто полезное. И никогда не жалел.

Теперь она поняла, что он имел в виду, говоря о своих «сумасшедших предрассудках», вставших между ними. Он не доверял богатству и роскоши, они не принесли ему счастья в жизни.

Когда такси остановилось у подъезда, Люк схватил ее за руку, прежде чем она вошла в клинику. Он так близко притянул ее к себе, что она могла почувствовать его тепло. Прижав рот к ее уху, он сказал:

— Во время нашей прошлой встречи, Пит, у тебя были проблемы с твоей мамой. И я никак не мог найти нужный момент, чтобы рассказать тебе о моих проблемах; вместо этого я наговорил глупостей, которые отдалили нас. Это было безумием с моей стороны, потому что я хотел тебя с самого первого момента, как увидел. Помнишь? — Он кивнул в сторону берега.

— Я помню, — нежно ответила она, прижавшись к его широкому плечу. — Когда я подумала, что ты пациент.

Он улыбнулся и немного отстранился, чтобы заглянуть ей в глаза.

— Иногда мне самому это кажется. Вот сейчас, например, я чувствую себя сумасшедшим, что так долго ждал, чтобы позвонить тебе. Но я боялся…

— Боялся?

— Вспомни, как мы встретились — здесь, сведенные вместе, потому что оба дети матерей, потерявших связь с реальным миром. Временами меня волнует, а может быть, это у меня в крови, и я не захочу, чтобы любимому человеку пришлось иметь с этим дело. Я никогда не сомневался, что полюблю тебя, я только сомневался, смогу ли сделать тебя счастливой так, как кто-то другой. Вот поэтому я сторонился тебя, пока наконец это стало невыносимым. А увидя твой «Глаз любви», я понял, что вся твоя страсть прошла через него, даже на фотографии.