Ветвления судьбы Жоржа Коваля. Том I - Юрий Александрович Лебедев

же источника:

«Начнем с Гарри Декстера Уайта – советника министра финансов и представителя США на Бреттон-Вудской конференции 1944 года, заложившей основы послевоенного финансового устройства. Позже Уайт стал первым директором Международного валютного фонда, но советским агентом он стал еще до начала Второй мировой. Через Уайта Кремль получал подробную информацию обо всех экономических планах Белого дома. Среди прочего Уайт передал СССР клише для печати оккупационных марок в американской зоне Германии. Американский Минфин оказался самым заполненным советскими шпионами и агентами влияния ведомством – по некоторым данным, их было несколько десятков. Получая должность в министерстве, советский крот тянул за собой единомышленников.

Еще одним просоветским ведомством стал учрежденный Рузвельтом в 1942 году Совет по военной продукции, отвечавший за мобилизацию американской экономики для нужд обороны. На высших постах в совете было около десятка советских шпионов, начиная с заместителя директора Гарольда Глассера и главы авиационного отдела Виктора Перло. Там же работал один из ключевых советских агентов Натан Сильвермастер, впоследствии перешедший в Совет по ведению экономической войны, помощником директора которого работал уже завербованный советской разведкой Франк Коэ. Множество агентов Кремля проникли в министерства обороны, юстиции, сельского хозяйства и даже в спецслужбу – предшественницу ЦРУ – Управление стратегических служб. Помогал СССР и советник Рузвельта по экономике в 1939–1945 годах Локлин Карри.

Не избежал общей участи и Госдепартамент. Сталину нужны были добросовестные информаторы в стане американской дипломатии, и таковые нашлись. Самым известным среди них был Алжер Хисс, директор политического отдела Госдепартамента, член американской делегации на Ялтинской конференции, одно время исполнявший обязанности генерального секретаря вновь учрежденной ООН».[1156]

Эти сведения, на которые ссылается мой конфиденциальный источник, подтверждаются документами разведки КИ того времени. О масштабах проникновения в государственные учреждения США можно судить по такой установочной шифротелеграмме Центра в Вашингтонскую резидентуру НКГБ:

«Ц – Ваш-н 28.3.45. “Считаем, что переключить на нашу работу всех имеющихся в правит-х учреждениях земляков-информаторов,[1157] как это предлагает ряд наших стажеров, нецелесообразным. Нужно поставить задачу иметь в основных учреждениях страны (в Госдепартаменте, Форин Экономик Администрейшн, УДВП, ФБР, УСС, Военном Отделе Департамента Юстиции) по одному-два информатора, выбрав для этого наиболее ценных из них. После проведения отбора сконцентрировать главное внимание на воспитании этих оставшихся источников полностью в нашем духе».[1158]

А число этих добровольных «земляков-информаторов» измерялось сотнями! В самой резидентуре порой не знали ни их количества, ни конкретики их связей друг с другом. Вот что пишет в шифротелеграмме от 20 марта 1945 года в Центр «Вадим»:

«Как-то в беседе со мной «Икс» заявил о том, что из разговоров с «Рейдом», "Таном" и др. он вынес впечатление, что в Вашингтоне находится около сотни таких нелегальных информаторов, знающих друг друга и друг о друге.[1159]

И это только в Вашингтоне! Так что в случае необходимости через эту сеть можно было запустить в американский социум любую «информационную бомбу», в том числе и об угрозе бактериологической войны со стороны Советского Союза в случае применения американцами атомного оружия против СССР.

Таким образом, в 1945–1949 гг. судьбы ядерного и биологического оружия переплелись в весьма причудливый клубок, точнее, образовали апокалипсический Уроборос,[1160] ядерная голова которого попыталась было съесть хвост биологического оружия, но вовремя осознала, что это – самоубийственная попытка.

Я не случайно указал 1945 год как год рождения «ядерно-биологического Уробороса». Именно в этом году он мог повернуть ход всемирного исторического процесса.

Дело в том, что ядерная бомбардировка Японии могла вызвать ответную реакцию с её стороны в форме бактериологической войны, которая охватила бы Дальний Восток и распространилась далеко за его пределы. Вот что говорит о причине, позволившей избежать этого мирового катаклизма, историк А. А. Кошкин:

«Не следует забывать и то, что в ответ на атомные удары японцы могли обрушить на США накопленное в расположенных в Северо-Восточном Китае японских секретных лабораториях в огромных количествах бактериологическое и химическое оружие. Эту грозящую всему миру опасность предотвратило вступление СССР в войну. Бывший командующий Квантунской армией генерал Отодзо Ямада признал на судебном процессе: «Вступление в войну против Японии Советского Союза и стремительное продвижение советских войск вглубь Маньчжурии лишило нас возможности применить бактериологическое оружие…».[1161]

Так что в начале существования «ядерно-биологического Уробороса» не осознание его «ядерной головой» самоубийственности укуса «бактериологического хвоста», а танковые лавины советской армии предотвратили страшную катастрофу.

Я не думаю, что советское командование и лично Сталин в момент принятия решения о вступлении в войну против Японии ясно осознавали, какую спасительную роль сыграет это решение для Японии, Китая, США и Советского Союза. Но при анализе хода проведённой кампании и получении точных данных о накопленном Японией «бактериологическом военном потенциале», Сталин должен был осознать всю важность этого средства противостояния с противником, имеющим атомное оружие, для стороны, его не имеющей.

И результат этого сталинского осознания становится всё более очевидным для современных историков. Так, видный англо-американский историк, профессор истории Института перспективных исследований в Принстоне Джонатан Хеслем пишет:

«…Сталин и его подчиненные не то чтобы не боялись Соединенных Штатов – хотя они боялись Соединенных Штатов гораздо меньше, чем хотели и считали западные демократии,[1162] – но все эти страхи существенно смягчались мнением, что самое значительное оружие в американском арсенале имеет крайне ограниченную ценность…»[1163]

Подчеркну, что, по моему мнению, фактор эффективности биологического оружия в глазах Сталина играл существенную роль в «ограничении ценности» американского ядерного оружия. Оно, в глазах Сталина в то время, выглядело отнюдь не более «стратегически эффективным», чем сибирская язва, туляремия или рицин, но при этом гораздо более дорогим и хлопотливым в изготовлении и применении.

Это понимали и компетентные западные эксперты. И, желая успокоить возбуждённое успешным испытанием советской атомной бомбы общественное мнение, они «проговаривались» об этом, наполняя реальным смыслом известный анекдот из серии «чёрного юмора»: «Пессимист утверждает, что данная ситуация такова, что не может быть хуже. Но оптимист опровергает его – может, и ещё как может!»:

«…ядерное оружие не может быть единственным решающим фактором возможной будущей войны, существует более страшное оружие – бактериологическое, по сравнению с которым, как заявил со страниц канадской газеты «The Ottawa Journal» первый генеральный директор Всемирной организации здравоохранения Б. Чисхольм, атомная бомба покажется детской игрушкой».[1164]

В итоге, как считает Хеслем, у Сталина

«в июле и августе 1945 г., когда бомба была испытана и затем сброшена