Алхимик - Питер Джеймс

С растущим беспокойством она набрала номер их лаборатории. Вполне возможно, что он все еще там; она сама не раз убеждалась, что отец может работать всю ночь.

«Папа, пожалуйста, подними трубку, — молила она. — Прошу тебя».

Раздался щелчок, а за ним — ее собственный голос на автоответчике. Она повесила трубку и заторопилась к машине.

— Вы не знаете, где ближайшая контора по аренде машин, которая открыта в этот час? — спросила она водителя.

— Думаю, что рядом с аэропортом. «Авис», «Херц», что-то в этом роде. Я знаю, что «Херц» работает круглосуточно.

— О'кей, — сказала Монти. — Отвезите меня туда. И как можно скорее.

94

Северный Лондон. 1953 год

Ложка вывалилась из металлической руки матери и, задребезжав, упала на линолеум. Дэниел, сидевший напротив матери по другую сторону кухонного стола, даже не шевельнулся, чтобы поднять ее. Да и в любом случае, мать была страшно самолюбива и не хотела, чтобы ей помогали. Бог причинил ей увечье, а теперь Он же дал ей силы, чтобы преодолеть его. Она думала, что сама себе напоминает Иова Многострадального.

Особенно тяжело поднимать предмет с пола. Две металлические кисти слишком жесткие, и такой маленький предмет, как суповая ложка, особенно трудно поднимать с плоской поверхности.

Пока мать возмущенно смотрела на упавшую ложку, от ее тарелки с коричневым консервированным супом поднимались струйки пара. Затем головой вперед она нырнула под стол, и несколько прядей волос, которые теперь она стригла коротко, встали дыбом. Дэниел испытывал неподдельное удовлетворение, наблюдая за стараниями матери. Он слушал, как ее руки скребли по полу, дождался звяканья, а потом наступило молчание, когда она медленно и сосредоточенно поднимала ложку.

Он позволит ей пронести ложку полпути, а затем пустит в ход свои способности, и мать снова уронит ее. Брякнувшись на линолеум, ложка издаст музыкальный аккорд, а мать скорчит гримасу. Дэниелу надо только не терять сосредоточенности. Думать только о ней, держать ее в центре внимания, и он может играть с ней, как с рыбой на крючке, — чем он теперь и занимался все время. Вот!

Ложка упала в тарелку, и горячий суп выплеснулся на нее.

— О, черт бы ее побрал! — вскричала мать, вытирая с лица капли супа. Но тут же прижала руку к сердцу, к бледно-голубому кардигану, который связала еще до несчастного случая, и виноватыми глазами посмотрела на Библию, которая лежала рядом с ее тарелкой. — Прости меня, Господи, — сказала она. — Даруй мне Свое милосердие, Господь. — Она снова наклонилась, и, пока ее не было видно, на лице ее сына расползлась глумливая ухмылка.

«Практикуйся!» — приказал ему Магистр Храма. Дэниел подчинился. Стояли летние каникулы, он был свободен весь день и мог отрабатывать ритуалы в своей комнате. Он добился, что теперь ему было куда легче концентрировать силу и управлять ею, но он пока еще не знал пределов ее. Сегодня он решил это выяснить.

Деньги. Магистр Храма сказал, что, если он хочет стать великим магом, ему понадобятся груды денег. Но тут не было проблемы, деньги скоро потекут к нему.

На этот раз он позволил матери поднять ложку, терпеливо подождал, пока она вытерла ее передником, опустила в тарелку, а затем медленно и осторожно поднесла ко рту. Главное — точно рассчитать время. Что он и сделал — ложка вот-вот должна была коснуться ее губ, и мать смотрела только на нее. Периферическое зрение. Надо убедиться, что это появится в поле ее периферического зрения. Губы матери раздвинулись, и она подула на суп.

Время!

Он материализовал крысу. Большую коричневую крысу, которая выползла по стенке раковины, словно она только что появилась из сливного отверстия; она прыгнула на сушильную доску и замерла, как бы оценивая ситуацию.

Результат был тот, на который Дэниел и надеялся. Когда мать завопила, горячий суп выплеснулся ей на подбородок, на шею и потек под блузку. Она в ужасе вскочила, больно стукнувшись коленом о край стола, и суп из обеих их тарелок расплескался по столу.

— Убирайся! — завопила она. — Пошла вон! Это дьявол! Убирайся отсюда!

Крыса спрыгнула на пол и помчалась в кладовку. Мать застыла в дверях, истерически крича:

— Там продукты! Выгони ее оттуда!

Дэниел неторопливо направился в кладовку, улыбаясь про себя. Крыса исчезла — просто потому, что он ослабил ту мощь, которая и заставила ее материализоваться, но ничего не сказал, а терпеливо подождал, чтобы потянуть время.

Мать крикнула из-за двери:

— Ты поймал ее? С тобой все в порядке, Дэниел? Будь осторожен, они разносят бешенство!

Дэниел беззаботно съел холодную булочку с подноса, приготовленного для встречи дамского церковного комитета. Потом еще одну.

— Не подпускай ее к пирожным, которые я испекла! — закричала мать.

Дэниел прожевал последний кусок и заорал:

— Ну, иди сюда, сволочь, давай иди сюда, маленький ублюдок! — Он выскочил из кладовки.

Мать лихорадочно обшаривала глазами кухню.

— Где она? Я ее не вижу!

Дэниел остановился в насмешливой растерянности.

— Должно быть, удрала.

Мать стояла рядом с пирамидой горшков и кастрюль, и он увидел свой шанс. Собравшись с силами, он заставил этот стеллаж задребезжать; заколыхались и зазвенели сковородки. Она, чуть не сойдя с ума, повернулась и отступила.

— Она там, внизу! — завопила мать.

Он опустился на колени и сделал вид, что смотрит под полку.

— Давай-ка, крысеныш, выползай.

— Он там? Ты его видишь?

Дэниел создал огромную крысу и в прыжке послал ее прямо на мать. Та, крича от ужаса, вылетела из помещения и помчалась вверх по лестнице; он позволил крысе пробежать до половины лестницы, ослабил силы заклятия и стал свидетелем, как она растворилась в воздухе.

Да, он обладает мощью!

И сегодня она велика.

Хлопнула дверь материнской спальни.

Но выброс энергии опустошал его. Вот в чем и была проблема: он изматывался до мозга костей и порой так, что несколько дней не мог прийти в себя; чем мощнее была приходившая к нему сила, тем больше она требовала от него.

«Пользуйся ею мудро и продуманно, и она будет служить тебе все дни твоей жизни, да и потом, в вечности. Пустишь ее в ход не подумав — и развяжешь самые необузданные силы во Вселенной. Поэтому так важно практиковаться, учиться, как обуздывать эту мощь, смирять ее и заставлять работать на себя. Теперь у тебя есть дар жизни и смерти. А Сатана не так легко дарует его».

Пустив в ход свое дарование, он представил себе серебряное распятие, которое мать носила на шее. Он напрягся и сосредоточился. Бог нанес поражение Сатане. Символ распятия — это символ власти Бога.

Но впредь так не будет.

Яхве!

— ДААААНННННИИИИЕЕЕЕЛЛЛЛ!

Этот вопль проник сквозь стены дома. Дверь спальни матери с грохотом распахнулась, и, споткнувшись, она рванулась на верхнюю площадку лестницы, царапая и разрывая себе грудь.

— Дэниел! О, Господь, помоги мне! Это горит!

Из груди ее тянулся дым. Он отчетливо видел, как на ее шерстяной кофте затлело крестообразное дымное пятно. Тлеющая линия протянулась от плеча до плеча, а по вертикали до голой кожи на шее и вниз — до пупка. Дым уплотнялся и рос, затем сквозь него ударило пламя, и она стала похожа на огненный крест ку-клукс-клана, который он видел в книжке с картинками.

— ДААААНННННИИИИЕЕЕЕЛЛЛЛ!

Ее волосы встали дыбом, как копна сухого сена. Пламя как бы вздохнуло, после чего яростно взревело, и вся ее голова превратилась в огненный шар, который издавал дикие крики, стоны и вопли. Огонь дополз до складок ее юбки и до нейлоновых чулок.

Он заставил ее оставаться на месте.

Она стояла на верхней площадке лестницы, раскинув руки, как он и приказал ей, напоминая какую-то чудовищную жертву на алтаре. Сгорая заживо, она испытывала всю эту боль, но была не в силах сдвинуться хоть на дюйм.

Ноздри Дэниела были полны запахами ее горящей одежды, едким дымом крашеного дерева, зловонием расплавленного нейлона и сладковатым запахом ее зажаренной плоти.

Он никогда еще не напрягался с такой силой, чтобы заставлять ее руки оставаться распростертыми, чтобы не позволять ей прожечь лестницу. Он хотел, чтобы она оставалась стоять в этой позе, и мог это сделать — надо было только вспомнить слова, которые были ему сказаны, соблюсти их последовательность и вспомнить, как выплеснуть ту огромную мощь, дарованную ему великим божеством. Сатаной.

Теперь вокруг матери пошли пузырями и затрещали тлеющие обои. От жара над ее головой взорвалась лампочка, осыпав ее крошками стекла. Лицо почернело, вздулось волдырями и стало распадаться кусками, но белки ее глаз еще оставались нетронутыми, и в них стоял молчаливый истошный вопль, с которым она продолжала смотреть на него. По выражению ее глаз Дэниел понимал, что она кричит: