Выбор (СИ) - Дейс Джули

— Ты ничего не изменишь, — говорю я.

— Конечно, нет! — рычит отец. — Ты мне объяснишь, какого черта решил молчать; какого черта говоришь об этом только тогда, когда она родила; какого черта ты вообще творишь!

— Я не буду обсуждать, как это получилось. Прими это, потому что ничего не изменить, у меня и без того голова идёт кругом.

Вероятно, мама пользуется удивлением отца, который пялится на меня через экран, как на невменяемого. Она вырывает телефон из его рук, и я наконец-то вижу весь спектр эмоций на её лице.

— Почему так рано? Ещё месяц.

— Пришли плохие анализы и… пришлось. Я сам не знаю, меня не было. Я был на игре, когда позвонил Алестер.

— Я просто нахрен тебя убью! — гневно за кадром фыркает отец. — Твой брат ещё не стал отцом, зато ты лишился мозгов.

Это по щелчку пальцев заводит и поднимает ярость, которая успела скопиться внутри. Его лицо вовремя появляется на экране.

— И что, я теперь должен ждать, когда Мэйс обзаведётся внуками, чтобы просить разрешение на отцовство? Меня бесит, как ты реагируешь на это. При чём тут Мэйс? Вы можете наклеить друг другу звезду на лоб, если для тебя он настолько важен, что сейчас ты решил вывалить дерьмо собачье, а не помочь. Если ты не слышал, Эмма родила раньше срока, и сейчас моя дочь лежит под гребаной капельницей в реанимации, пока ты тут выплескиваешь всё дерьмо!

Впервые в жизни я разговариваю с отцом в подобном тоне, но не могу иначе. Он вправе злиться, но сейчас я растерян и единственное, что хочу — поддержки, потому что эти несколько дней сводят меня с ума. Я на грани, особенно в те минуты, когда могу их видеть и понимать, что ничего не могу сделать. Я абсолютно бессилен. Слова сами льются, как бы не старался заткнуть рот.

Мой голос оседает и становится хриплым.

— Я чувствую себя хреново, потому что ничего не могу сделать. Да, я не сказал, потому что для этого тоже есть причина: мы не вместе, но будем воспитывать нашу дочь. Это я не хотел, чтобы она делала аборт. Извини, если тебя это расстраивает или бесит, но мне плевать. Нравится тебе это или нет, у меня есть ребёнок. Прости, что не пускаю салюты, объявляя об этом. У нас были проблемы, из-за которых мы разошлись, и мы не собираемся сходиться ради ребёнка. Всё остаётся так, как есть. Если хочешь продолжать, то ради Бога, вываливай дерьмо дальше. Я справлюсь сам.

В горле пересыхает, и впервые в жизни чувствую, как жжёт глаза. Становится паршиво, как никогда раньше, но я стойко держу оставшиеся эмоции внутри, чтобы не расклеиться окончательно. Это ничем не поможет, вероятней всего, мне станет стыдно за самого себя. Я всегда держал маму в курсе того, что сообщала Эмма, но закрылся настолько, что даже не соизволил рассказать данную новость остальным. Они могут ополчиться на меня все разом, но даже это не заставит выдать всё произошедшее. Это моя жизнь, и никто не будет в ней третьим лицом. Мама тоже не стала тем человеком, который обо всём в курсе. Она знала только о беременности Эммы.

— Слушай, прости, — говорит отец, занимая место на соседнем шезлонге и вырывая меня из самобичевания прошлого.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Обращаю к нему взгляд и ещё раз прокручиваю диалог, который состоялся между нами последним. После него, мы не общались месяц. Я знаю, что он интересовался обо всём у мамы, которая сама об этом сказала, и я тоже жалел о сказанном. Я видел пропущенный от него, но не был готов и не желал любого общения, которое могло состояться между нами. Мне нужно было время, и я уверен, ему тоже. Сейчас мы тут, сидим напротив друг друга. В его руках моя дочь, которая протягивает крохотные ручки к лицу, пытаясь ухватиться за что-то. Ей всего пятый месяц, а моей любви к ней бесконечные и бездонные океаны. Я не знаю, кого могу и могу ли вообще любить кого-то настолько сильно, как её.

— Не думаю, что об этом стоит говорить, — качаю головой и встречаюсь со взглядом отца, который отводит его от Сары.

— Я придерживаюсь другого мнения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Махнув рукой, отклоняюсь на спинку шезлонга и вновь обращаю взгляд к Саре. Когда она рядом, я не могу смотреть на что-то другое. Всё внимание приковывается к ней. Как показали несколько последних часов: ни я один мыслю с данном направлении. Мама, Мэди, Трикси и Эмма кружат над ней, как пчёлки наседки, уложив остальных спать. Конечно, среди четверых парней, Сара на вес золота, и мне страшно за того, кто захочет к ней приблизиться. Я всегда буду у неё на поводу, но вряд ли кому-то предоставится возможность пройти по головам четверых братьев, которые у неё есть. Это хуже, чем проходить все тяготы ада. Клянусь, лучше её будущему парню иметь крылья за спиной и нимб над головой, иначе ему легко свернут шею четыре всадника. И это тоже не самое страшное. Самое ужасное то, что они практически все ровесники, разве что Макс и Сара отстают от сыновей Мэди и Ди на год.

Несколько секунд смотрю в одну точку, после чего киваю.

— Ладно, давай.

— Я не хотел, чтобы так вышло. Вышел из себя, потому что ты молчал. Серьёзно, это не шутки. Я узнал о том, что ты стал отцом только тогда, когда ты им уже стал. Это дерьмово, ты должен меня понять. Когда твой сын или дочь не сообщат об этом, а просто позвонят и поставят перед фактом, ты меня поймёшь. Всё могло быть по-другому, если бы ты ничего не скрывал.

— Были причины.

— Какие могут быть причины? Я не могу придумать ни одну, чтобы скрывать беременность.

— Я не хочу, чтобы об этом кто-то знал. Это только моё и Эммы.

— Ладно, оставлю это, но какого черта происходит? Я не могу уложить в голове, как вы пришли к тому, что она с каким-то левым встраивает «семью» с твоим ребёнком.

Вопросительно выгибаю бровь, и отец сразу даёт ответ:

— Лиз. Она не хотела, чтобы я выдал что-нибудь не то.

Конечно, мама предупредила его, что устраивать нам примирительные мероприятия не стоит. Она слишком предусмотрительна.

— Это уже её право, я не вмешиваюсь и не хочу. Мы не вместе, она может быть с кем-то так же, как я. Есть наши личные жизни, есть Сара. Для неё мы будем родителями, остальное неважно.

— Она родила от тебя несколько месяцев назад, а у неё уже есть кто-то. Ты понимаешь, насколько это дерьмово?

— Хотя бы при моей дочери формулируй речь. Мы разошлись год назад, спокойно можно понять. Никто не ставит какие-то рамки, когда можно начинать что-то новое.

Его глаза образуют щелки.

— Ты тоже.

— Что?

— У тебя кто-то есть.

— Никого нет.

— Но был. Надеюсь, хоть на этот раз ты предохранился.

Молча киваю, потому что лгать бессмысленно.

— Она об этом знает?

— Мы не обсуждаем личную жизнь, сейчас они не зависят друг от друга.

— В твоей жизни творится полнейшее дерьмо.

— О, ну хватит, я же попросил.

— Ей всего пять, — усмехается отец, смотря на Сару. — Ей без разницы, что я говорю, надо только тон выбирать. Ты смеялся, когда я говорил, что всё идёт через задницу.

Вздохнув, качаю головой. Конечно, в этом он прав, Саре понятно только то, что это кто-то родной и его голос игривый.

— Давай просто забудем? — предлагаю я. — Я тоже был не прав.

— Согласен, — кивает отец, в ту самую секунду, как на горизонте появляется Мэйс с хмурым выражением лица.

Нутром чувствую, что-то не так, но стараюсь оставаться равнодушным. Это Мэйс, ему даже спичка не нужна, он может возвести фатальный пожар из ничего.

— Какого хрена? — начинает брат, на что вопросительно выгибаю бровь. — Объясни мне, какого хрена твоя девушка мило отчитывается перед каким-то типом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Лучше унеси Сару, — прошу папу. — Тебя можно остановить, его — нет.

Отец усмехается и довольно легко соглашается, направляясь в дом. Он оставляет меня с самим Люцифером, потому что в периоды гнева, Мэйса можно назвать только так, другое имя ему не подходит.

Брат глазами провожает спину отца и возвращает внимание ко мне.

— Она в отношениях, — говорю я.