Выбор (СИ) - Дейс Джули

С камнем на сердце, устремляю взгляд на Эмму, которая смотрит туда же, куда смотрел я и смахивает слёзы. Наверно, мне никогда не понять её чувства, потому что именно она ощущала её на протяжении всего прошедшего времени, а не я. Я лишь видел, как увеличивается её живот и не более того. Я не касался её физически, мне было доступно только визуальное.

Заключаю её лицо в ладони и поворачиваю к себе.

— Всё будет хорошо, — заверяю я, не желая принимать иные варианты. Я отказываюсь думать о других. — Слышишь? У неё будет всё самое лучшее.

Эмма всхлипывает, пока я смахиваю слёзы с её щёк и целую лоб, заключая в объятия. Я не хочу думать о том, насколько часто она приходит сюда и смотрит. Это кажется невыносимым. В таких случаях время будто замирает, стрелки часов перестают двигаться, а календарь больше не меняет даты. За эти несколько дней, я, вероятно, мог попросту сойти тут с ума, бросаясь из крайности в крайность и не находя покой. Даже сейчас мне хочется ворваться внутрь, оторвать все датчики от тела нашей дочери и вынести её из этого ада, но это будет похоже на стадию отрицания, ведь тут ей лучше, она получает должный уходит и, мало-помалу, крепнет.

Кровью обливается сердце, потому что я продолжаю слушать всхлипывания Эммы. Я держусь изо всех сил, но чем дольше мы стоим у стекла, тем сильней жжёт глаза, словно туда засыпали самый острый перец.

— Прекращаем плакать, все показатели на уровне и сейчас её здоровью ничего не угрожает, — улыбчиво сообщает мужской голос, на который я перевожу взгляд.

Мужчина склоняет голову на бок и поверх оправы очков рассматривает нас, хотя, в большей степени меня. Не думал, что кто-то сейчас предпочитает носить очки, а не линзы или же сделать операцию. Внешне, я мог бы сказать, что его возраст колеблется с отцовским, разве что разница в два-три года. Его густые брови расправляются, а приятная улыбка немного отогревает глыбы льда на душе.

— Я так понимаю, папа, — говорит он, получая мой кивок. — Отлично. Думаю, нам стоит поговорить в палате или моём кабинете.

— В кабинете.

Врач отклоняется в сторону, а я оставляю быстрый поцелуй на макушке Эммы, которая на эту минуту притихла.

— Вернёшься в палату или пойдёшь со мной?

— С тобой, — тихо отзывается она.

Принимаю её выбор и тяну девушку с собой, направляясь за врачом, что отдалился от нас на несколько шагов. Если сейчас он сообщит плохие новости, то я готов помочь ему больше никогда не улыбаться, предоставляя людям лишние надежды. Я предпочитаю правду, исключая в такие моменты лесть и улыбки. Это не иначе, как бред, сообщать близким больного или в нашем положении какие-либо новости с улыбкой. Данный метод психологии тут не работает, наоборот, является лишним. Вероятно, из меня действительно мог выйти никудышный врач, который нарушает псевдо этику.

Занимаю место на диване, Эмма делает то же самое, но не близко ко мне. Между нами остаётся расстояние, даже сейчас она предпочитает держать меня в стороне. Я бы отдал этому значение, если бы здоровье её и дочери не стояли на первом месте.

— Что ж, — начинает мужчина. — Дела действительно идут на лад. Никаких снижений показателей, это очень хорошо. Нужны некоторые дополнительные расходы на необходимые лекарства.

— Просто скажите сколько, — без всяких любезностей, говорю я. — Сколько необходимо на препараты, их пребывание тут и всё, что требуется. Не трогайте её страховку.

— Эйден… — сдержанно, но с толикой неодобрения, шепчет Эмма, и я отрицательно кручу головой, не желая слушать, что она хочет сказать.

— Не берите во внимание, что она говорит, даже если отказывается. Я сам всё оплачу.

Получаю короткую улыбку врача, который двигает ко мне лист, обозначив всё заранее, что является плюсом. Я не хочу затягивать это на неопределённое количество времени, выслушивая предложения. У меня назревает только одно условие.

— Никаких замен или аналогов, — отрезаю, смотря в его глаза.

— Это уже подготовленный список, есть с наименьшими расходами, но, как понимаете, есть разница.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Если там хуже, то можете его выкинуть.

Получаю сдержанную улыбку и вижу, что лист, который покоился рядом, летит в урну. Так лучше.

— Мы можем взять её? — спрашиваю я.

Мужчина смотрит на часы, после чего согласно кивает.

— У нас десять минут, скоро вечерние процедуры, — он поднимается с кресла и жестом предлагает покинуть кабинет с его сопровождением.

Мужчина вновь предпочитает отдалиться на несколько шагов вперёд, и я пользуюсь возможностью завести диалог с Эммой, которая молчит с того самого момента, как я сказал не слушать её. Это только для неё и ради неё, отказываться и показывать какую-то гордость незачем. Мы оба понимаем, что правда на моей стороне. Даже если придётся оставить в клинике все накопления, я, не задумываясь, сделаю это, зная, что поступил правильно. Только она и наша дочь того стоят.

— Они хотя бы дают покормить её?

Эмма переводит на меня взгляд, в её глазах отчетливо видна печаль.

— У меня… Эйден, у меня нет молока.

Хоть и медленно, но киваю. Это должно быть плохо, и я уверен, что так оно есть, хотя в данном случае уже нет выбора, выход только один.

— Ты не должна из-за этого переживать, — говорю я. — Есть другой способ, а значит, всё будет в порядке. Его можно заменить.

— Это не то…

— Знаю, — вздохнув, соглашаюсь. — Но мы можем найти плюсы, да?

Эмма поджимает губы и кивает.

— Ты можешь спокойно учиться, найдём няню и будем покупать лучшие смеси.

— Учиться? — шепчет она.

— Да, ты не останешься без образования и не вернёшься в официантки, Эмма, чего бы это ни стоило. Из-за того, что ты не кормишь её, не означает, что она перестаёт быть твоей дочерью, я же это не делаю, но остаюсь отцом.

Клянусь, вижу тень, хоть и секундной, но улыбки на её губах.

— Это невозможно, не заложено природой.

— Но я всё равно имею с ней связь, и ты тоже. Мы всё решим по твоему обучению.

Получаю новый согласный кивок, и переступаю порог реанимационной палаты, куда нас приглашает пройти наблюдающий врач Эммы.

— Возьмёшь её первой? — предлагаю я, как бы сильно сам не желал быть таким.

Заглядываю в люльку, из которой мужчина поднимает нашу дочь и острожно вручает её Эмме, глаза которой начинают светиться. Новые слёзы скатываются по её щекам, и я стараюсь придерживаться мнения, что подобная реакция только благодаря счастью. Она смотрит на нашу дочь и улыбается, тогда я окончательно оттаиваю. Они смотрятся так гармонично, я моментально отдаю отчёт тому, что Эмма идеально подходит на роль мамы. Именно она будет той, кто приложит все силы для того, чтобы у нашей дочери не было её судьбы. И её действительно не будет. Я не брошу и никогда не осмелюсь поднять руку ни на одну из них, скорей, убью каждого, кто с негативом подышит в их сторону.

Когда Эмма поднимает голову и встречается с моим взглядом, она протягивает малышку мне, тогда совершенно новое ощущение тепла окутывает сердце, как только принимаю нашу дочь. Кажется, все проблемы отступают и становятся абсолютно ничтожными, когда её глазки изучающе смотрят на меня. В палате отсутствует яркий свет, и оттенок её глаз напоминает серый и голубой, но я знаю, что всё может поменяться в будущем, хотя, у Мэди остался небесно-голубой оттенок бабушки. Можно сказать, она является белой вороной в нашей семье кареглазых, предоставляя лишний повод для шуток Мэйса. Она невысокая, голубоглазая, недолюбливает спорт и не похожа на кого-то одного. Вероятно, это её проклятие, и наше общее, конечно. Мэйс найдёт любой повод, хотя, даже он не всегда нужен.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Понимаю, что вовсе не моргал, боясь, что наша дочь исчезнет из моих рук. Но она тут, рядом, её ручки в нескольких дюймах от моего лица, рассекают воздух и вскоре могут выдрать на теле все волосы, и это вполне позволительно только ей. Не знаю, стала бы она больше за несколько недель, которые не желала оставаться и дотерпеть до нужного срока, сейчас она, кажется, весит даже меньше шайбы, либо же меня так сильно переполняют различные чувства, что я совершенно не ощущаю её вес.