Выбор (СИ) - Дейс Джули

— Она скажет мне об этом сама. До тех пор, пока я нужен ей — я буду рядом. И не потому, что чувствую себя должным, а потому что сам этого хочу. Надеюсь, ты понял. Свали с дороги, дай мне увидеть свою дочь и девушку.

— Она не твоя девушка.

— Не твоё дело, кем мы друг другу приходимся. Если она захочет, она будет ей. Ни ты, ни кто-то другой не будет решать за неё. Сейчас она хочет свободу, я даю ей свободу. Но я всегда буду рядом, и ты последний, кто помешает.

Не желая терпеть его дальнейшие нападки и упрёки, открываю дверь и переступаю порог.

Палата уютная и просторная. Светло голубые стены постельного оттенка не режут глаза. Внутри только несколько компьютеров, датчики которые тянутся к Эмме, что занимает кровать, лёжа на боку и смотря в стену, рядом с ней капельница. У меня сердце уходит в пятки, потому что я не вижу ни люльки, ни нашей дочери в ней. Приходится немыслимым терпением сдерживать поток вопросов, что норовят обвалиться на Эмму.

Только когда подхожу к ней, становится в сотню раз хуже, потому что замечаю слезу, что скатывается по её щеке. Я вновь чувствую засуху в горле. Я больше не уверен, что могу говорить, и не уверен, что в силах найти язык во рту. Всё, что могу — взять её свободную ладонь, потому что вторая рука девушки с иглой в вене. Меня резко начинает тошнить от медицинского запаха.

Взгляд Эммы обращается ко мне. Она ничего не говорит, не кидается с распростертыми объятиями и сомневаюсь, что дело в капельнице. Она бы не сделала это, будь её рука свободной. Я вновь чувствую себя грязным после того вечера. Рядом с ней ощущения утраиваются.

— Я тут, — это всё, что могу сказать, потому что язык прилип к нёбу и не желает шевелиться.

Я получаю медленный кивок от Эммы, которая вновь устремляет взгляд куда-то в сторону. Я хочу сделать хоть что-нибудь: обнять её, оставить поцелуй, лечь рядом, но не могу. Не знаю, по какой причине, в голове засело «измена», только непонятно, почему, ведь мы не являемся парой. Практика показала, что секс не отвлекает, после него становится хуже, начинаешь копаться в себе и увеличивается степень вины.

Прочищаю горло и решаюсь начать хоть с чего-то.

— Что-то болит? Как ты?

— Рука… — тихо говорит Эмма, в эту самую секунду дверь открывается, вслед чему на порог заходит женщина в медицинском халате.

— Я же говорила посетителям оставаться в коридоре, — бесстрастно парирует она.

Моя шея делает резкий разворот, почти как у совы, а глаза впиваются в надзирательницу. Видя мое каменное выражение лица, она начинает хмуриться ещё больше.

— Что с моей дочерью?

Её лицо вытягивается, а брови заползают на лоб, вместе с этим, взгляд скользит по мне с головы до пят туда и обратно, словно меня изучают, как научный объект. Это уже привычно.

— Отец? — интересуется она, честное слово, если бы вежливости во мне не было, я мог закатить глаза и пойти на рожон первый.

Заставляю себя кивнуть, и женщина указывает пальцем на дверь.

— А там кто?

— Друг, — коротко завершаю я.

Она явно растеряна, но быстро собирается и вновь делает серьёзное выражение лица, словно оно может напугать. Я как минимум на две головы выше её, и единственный человек, который действительно может меня напугать — мама, хотя, это тоже спорно, по телосложению она ещё меньше женщины, вероятно, такого человека не существует в природе. Я вырос рядом с Мэйсом, что может быть страшней?

— Ваша дочь спит, — сообщает женщина.

Она проходит к капельнице и вытаскивает иглу из руки Эммы, по всей видимости, не желая продолжать диалог. Тем только хуже, потому что его не собираюсь завершать я.

— Хорошо, когда я могу её увидеть?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Получаю взгляд, напоминающий «Ты идиот?», который раздражает ещё больше. Я имею право задавать вопросы, а она обязана на них отвечать.

— Я хочу увидеть свою дочь и наблюдающего врача Эммы, — ещё настойчивей говорю я. Настроение не для милых бесед за кружкой чая, кроме того, я вовсе не пытаюсь быть вежливым. Сегодня я далёк от прежнего самого себя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Сейчас подойдёт, — буркает женщина, после чего покидает палату.

Её заменяет Алестер, глаза которого до сих пор светятся от злобы. Он проходит в палату и у устремляет взгляд на Эмму, точней, на её руку, туда же перевожу внимание я. Он не шутил, говоря о том, что её состояние желает лучшего. Сейчас она похожа на заядлого наркомана, рука которого исколота и имеет синие следы. Это выглядит не самым лучшим образом, от чего у меня сворачивается желудок. Врачом мне никогда не быть, сейчас это определено со стопроцентной вероятностью.

— Это ты виноват, — парирует Алестер, встречаясь с моим взглядом.

— Ты долго будешь предъявлять свои бредни? Это раздражает.

— Она такая только из-за тебя. Ты должен был принять, что мы пара и отступить.

— Пара, — с толикой отвращения, цитирую я. Они были далеки от того, кого можно назвать «парой». — А ты не думал, что тоже являешься причиной того, кто она есть?

— А кто она? — скалится Алестер. — Она бросила тебя.

— Отлично, потому что она оставила и тебя.

Меня передёргивает, когда закрывается дверь. Тут же обращаю взгляд к порогу, и не чувствую рядом Эмму. Постель пуста, мы оба были настолько заняты взаимными претензиями и перебранкой, что не заметили того, как она покинула палату. Поднимаюсь и спешу за девушкой, следом бросается Алестер, но я перекрываю ему дорогу.

— Ни ты, ни кто-то другой не залезет в нашу семью, — отрезаю я.

— У вас нет семьи.

— Есть, даже если такая, это уже делает нас семьей. У нас общая дочь, ты ничего не изменишь. Мы всегда будем связаны.

Алестер дёргается всем видом показывая, что ему не нравится моя правда, но её придётся принять. Я никогда не исчезну из жизни Эммы, а она никогда не останется за бортом моей. В каких бы отношениях мы ни были, у нас есть общее. Не только ребёнок, но и короткая история.

— Если ты всё-таки её друг, как утверждаешь, сейчас придёт врач, спроси что нужно и сколько нужно, я всё оплачу. Мне плевать, сколько стоит, её восстановление и здоровье важней.

Оставляю его в палате, и Алестер наконец-то не гнёт своё и не идёт следом. Он сверлит взглядом мою спину, пока не закрываю дверь. Далеко идти и бросаться на поиски не приходится, Эмма опирается на стену напротив двери и смотрит в сторону.

— Ты знаешь, где она? — спрашиваю я.

Получаю молчаливый кивок. Не понимаю, она просто не хочет разговаривать со мной, или дело в чём-то другом, но последнее, что буду делать — выяснять отношения в коридоре клиники и её подавленном состоянии.

— Покажешь?

Эмма отлипает от стены и направляется в ту сторону, куда смотрела. Следую за ней, не задавая лишних вопросов, у меня вырывается только один:

— Просто скажи, как ты?

Девушка пожимает плечами и даёт короткий ответ:

— Нормально.

Я не вижу ничего нормального, но оставляю всё так, как есть. Она не желает разговаривать, а я не могу настаивать, видя её состояние. Минуты, проведённые в здании клиники, легко опустошают и сводят с ума. Но это ничто по сравнению с тем, что я чувствую и наблюдаю. И за то, что не был с ней, буду винить себя вечно.

Эмма останавливается у стекла и заглядывает внутрь, где я вижу несколько люлек, которые окружают различные аппараты и куча датчиков, протянутых к детям. На одну из них указывает её пальчик. Мой взгляд останавливается на маленьком тельце, которое покоится в кроватке, и дыхание сбивается. Кажется, я и сам на грани жизни и смерти, видя, что наша дочь под пристальным вниманием врачей, а не рядом с нами. Она должна быть с нами. Эмма должна держать её на руках. Она должна улыбаться, а не плакать. Мы должны быть счастливы даже такому исходу. До этого момента я не сталкивался с подобным чувством. Его трудно описать. Будто в руках есть всё, но одновременно ничего нет. Это ощущение отсутствия чего-то важного, без чего жизнь теряет всякий смысл. Всё цветное становится серым.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})