Оттепель. Действующие лица - Сергей Иванович Чупринин

как рассказывают, то ли по личному указанию, то ли по рекомендации Сталина.

А враги находились всегда — как на международной арене, так и внутри страны. Поэтому всегда можно было фельетоном «О скромном плагиате и развязной халтуре» ударить по О. Мандельштаму, призвав советскую общественность: «Возьмем его за шиворот, этого отравителя литературных колодцев, загрязнителя общественных уборных…» (Литературная газета, 7 мая 1929). Или узнав, что издательство «Academia» намеревается переиздать Достоевского, ударить и по нему фельетоном «Литературная гниль» уже в «Правде» (20 января 1935), строго предупредив: «Роман „Бесы“ — это грязнейший пасквиль, направленный против революции».

Самые знаменитые статьи З. в сталинскую пору, однако, выходили без подписи, как передовицы, написанные, и это все понимали, опять-таки по личному указанию вождя. Среди них «Сумбур вместо музыки» (28 января 1936) о «Леди Макбет Мценского уезда» Д. Шостаковича и «Балетная фальшь» (6 февраля 1936) о его же «Светлом ручье», поставленном на сцене Большого театра. В этом же ряду редакционная статья «О художниках-пачкунах» (1 марта 1936), где изобличены «внутренняя пустота, мертвечина, гниль» в иллюстрациях к детским книгам. И разумеется, разумеется, это памфлет «Об одной антипатриотической группе театральных критиков» (28 января 1949)[1156], давший старт борьбе с космополитами, то есть с такими же евреями, как и сам З.

Более того, рассказывают, что

именно он и Минц (историк) были автор<ами> провокационного, погромного воззвания, как бы от имени «еврейской интеллигенции», которое за десятками подписей должно было появиться в дни дела «врачей-отравителей» в конце 52 года или в самом начале 53-го и опубликованию которого помешала только смерть Сталина[1157].

Слухи об этом воззвании дошли до нашего времени[1158], однако историки ставят их достоверность под сомнение, так как самого текста никто не видел, да и был ли он? Известно лишь, что после сообщения об аресте «убийц в белых халатах» в январе 1953 года пострадал и сам зачинатель борьбы с космополитами — его исключили из КПСС и отстранили от работы в «Правде», так что лишь в апреле, уже после смерти Сталина, он смог вернуться в прежний кабинет и к прежним обязанностям — тащить и не пущать.

А вершинным созданием З. в годы Оттепели стала (на этот раз уже подписанная его именем) статья «Шумиха реакционной пропаганды вокруг литературного сорняка», завершающаяся то ли выводом, то ли приговором:

Если бы в Пастернаке сохранилась хоть искра советского достоинства, если бы жили в нем совесть писателя и чувство долга перед народом, то и он бы отверг унизительную для него как писателя «награду». Но раздутое самомнение обиженного и обозленного обывателя не оставило в душе Пастернака никаких следов советского достоинства и патриотизма. Всей своей деятельностью Пастернак подтверждает, что в нашей социалистической стране, охваченной пафосом строительства светлого коммунистического будущего, он — сорняк (Правда. 1958. 26 октября. С. 4)[1159].

Учитывая, что объектами самых остервенелых атак З. от раза к разу становились именно евреи, хочется, но вряд ли стоит называть его антисемитом — он как-никак и начинал в Бунде (Всеобщем еврейском рабочем союзе), и в конце 1920-х — начале 1930 годов выпустил на идише несколько книг по еврейскому вопросу. Уместнее предположить, что он был либо образцовым «автоматчиком партии», послушно выполняющим любые ее распоряжения, либо циником, для которого не существовало ничего святого, кроме личной безопасности и личного благополучия.

Художник Борис Ефимов вспоминает, как после завершения Шестидневной войны

кто-то «наверху» надумал, чтобы известные деятели культуры еврейского происхождения выступили с протестом против действий Израиля[1160]. Организацию этой эффектной акции, естественно, поручили Заславскому. В редакцию «Правды» были приглашены поэт Александр Безыменский, дирижер Большого театра Борис Хайкин, композиторы Матвей Блантер и Марк Фрадкин, певец Соломон Хромченко, шахматист Михаил Ботвинник, еще кто-то, не забыли и про меня. Заславский огласил заготовленный текст протеста и первый лихо расписался, затем расписались все мы. После этого Давид Осипович двинулся к выходу (никогда не забуду этой уморительной сцены) с зычным возгласом «Шма, Исроэл!» (Слушай, Израиль!) — древним традиционным призывом синагогального молебствия.

Он и тут остался верен себе, неунывающий скептик, подчиняющийся обстоятельствам веселый циник Д. Заславский[1161].

За что и был вознагражден, конечно, — двумя орденами Ленина, орденом Трудового Красного Знамени и — даже! — орденом Отечественной войны 1-й степени.

А также пусть и дурной, но непреходящей памятью в потомстве.

Соч.: День за днем: Избр. произведения: В 2 т. М.: Правда, 1960; Винтик с рассуждением: Фельетоны, памфлеты. М.: Сов. писатель, 1977; «Я глуп, но не очень» (Дневник 11 марта 1917 — 8 ноября 1918) // Знамя. 2008. № 5.

Лит.: Ефимов Е. Сумбур вокруг «Сумбура» и одного маленького журналиста. М.: Флинта, 2006.

Зелинский Корнелий Люцианович (1896–1970)

Слово «двурушник» вышло сейчас из обихода. Зато в 1920–1940-е годы обвинение в «двурушничестве», то есть в двуличии, было одним из тягчайших.

И именно оно вспоминается при характеристике литературной биографии З., которого уже тогда назвали Карьерием Поллюциановичем Вазелинским[1162].

Он, — как признался много позже в письме И. Сельвинскому от 22 марта 1961 года, — всю жизнь мечтал о своей «экстерриториальности»[1163], вроде бы мечтал держаться подальше от гущи событий — и он же терся в этой самой гуще, был уже в молодости рядом с властью: в роли то сотрудника секретно-информационного отдела Малого совнаркома Украины, то корреспондента «Известий» и литературного помощника посла Х. Раковского в Париже.

Он стал ведущим теоретиком конструктивизма, написал программную книгу «Поэзия как смысл» (1929) — и он же, опережая постановления ЦК о роспуске литературных объединений, спустя всего год похоронил Литературный центр конструктивистов в статье «Конец конструктивизма» (На посту. 1930. № 20), где не забыл подчеркнуть: «Конструктивизм в целом явился одним из наиболее ярких обнаружений в литературе классово враждебных явлений»[1164].

Он высоко ценил О. Мандельштама — и он же в 1933 году на страницах журнала «Коммунистическая молодежь» (№ 17) донес на него, доказывая, что в стихах Мандельштама «<…> мы явственно слышим голос человека, клевещущего на советскую действительность»[1165].

Он в 1940 году в голицынском Доме творчества взял под дружескую опеку М. Цветаеву, вернувшуюся из эмиграции, и ее сына Мура — и это отнюдь не помешало З. сочинить вроде бы амбивалентную, но самом деле разгромную внутреннюю рецензию на ее сборник, так что Цветаевой только и осталось, что откликнуться всего лишь двумя словами: «Зелинский сволочь»[1166].

Ну и самый, наконец, известный сюжет — с Б. Пастернаком. 1 января 1957 года Корнелий Люцианович нанес Борису Леонидовичу новогодний