Пляска в степи - Виктория Богачева

ногах держался, в один прыжок он подскочил к клети и дернул на себя дверь. Та не подалась — видно, подперли запором. Обнадеженная вмешательством, девка громко закричала, а мужской голос выругался и что-то недовольно забормотал. Кажется, велел отойти подальше и не совать свой нос в чужие дела, пока его не укоротили ненароком.

Ярослав уже не особо прислушивался: толкал дверь со всей дури плечом, пока не услышал, как с той стороны упала на землю деревяшка, которая ее подпирала. А как упала, так вновь потянул на себя изо всей силы, распахнув дверь так, что та с оглушительным грохотом ударилась о внешнюю стену терема. Ярослав встретился взглядом с насмерть перепуганной, растрепанной девкой. Успел разглядеть ее разбитый нос да кровящую ссадину на виске. Крови было так много, что та заляпала разорванную на вороте, спущенную по плечи рубаху. На шее и плечах у нее виднелась россыпь синяков от чужой пятерни.

А когда к Ярославу повернулся отрок, зажимавший бессловесную девку в углу темной клети, то он узнал в нем своего молодшего брата. Святополк недовольно осклабился, сверкнул грозно взором.

— Ступай, куда шел, братец, — сказал княжич, не разжимая жесткой хватки на локтях пищащей девки, и вновь повернулся к нему спиной.

Ярослав схватил брата за плечо, поставил к себе лицом и с размаху всадил кулаком прямо в похабно ухмылявшийся рот. Святополк покачнулся и не упал лишь потому, что сумел опереться на стену. Заверещав, девка ужом выскочила из клети и схоронилась за спиной своего заступника.

— Ах ты выродок! — взревел Святополк и бросился на брата, сцепив кулаки. — Проклятый робичич!

Был он хоть и младше по зимам, но ростом старшему брату почти не уступал, и силища была в нем недюжинная. Княгиня Мальфрида всегда гордо вскидывала голову: сын пошел в деда, ее отца! Однако ж Ярослав, которого дядька Крут денно и нощно гонял и с мечом, и с копьем, и с палицей, значительно превосходил Святополка по умениям. Драться на равных он с молодшим братом не стал. Вновь ударил по лицу, под глаз, и сбил с ног, отправив передохнуть, полежать на теплой пыли.

С низким, гортанным рыком Святополк резво поднялся на ноги и дернул голенище сапога. В закатном ярком солнце сверкнуло лезвие ножа. Ярослав выставил вперед голые руки и пожалел, что снял воинский пояс с мечом и оставил его подле ведра со студеной водой, когда обливался после поединка с пестуном. Мыслил вернуться, да вот не сложилось. Он отбивался от ударов и все норовил выбить нож из рук Святополка, пока не пропустил один его замах, и лезвие не прочертило глубокий порез на его предплечье.

Младший брат замешкался, опьяненный успехом, и Ярослав в третий раз сбил его с ног и носком сапога отшвырнул подальше нож. Он посмотрел на свою руку: кровь полностью залила рукав рубахи и запястье, и тонкой струйкой стекала по пальцам в пыль. Плоть была рассечена глубоко, почти до кости.

Когда Святополк вновь взвился на ноги, их драку уже заметили холопы и кмети, стоявшие дозором на частоколе. Весть о том, что до крови сцепились княжич и бастрюк, быстро облетела весь терем.

Первым к ним поспел сотник Крут Милонегович. Поглядел на краснющего, разъяренного Святополка, тяжело дышащего воспитанника с разбитыми кулаками да окровавленной рукой, да на воющую девку в разорванной рубахе, с растрепанными косами, всю в синяках, и не сразу нашелся, что сказать.

С громким, жалобным треском сотник оторвал второй рукав от рубахи Ярослава и принялся ловко и умело перевязывать тому предплечье. Пестун молчал, и воспитанник изредка бросал на него вопрошающие взгляды. Пожалуй, прогневить дядьку Крута он опасался сильнее, чем собственного отца.

Подошел пестун княжича, воевода Брячислав. Коротко о чем-то спросив своего воспитанника и посмотрев на Ярослава да растрепанную девку, он велел кликнуть княгиню Мальфриду. А потом все закрутилось, завертелось. Замелькали перед глазами лица, зазвучало множество голосов.

На шум из терема, поддавшись уговорам жены, вышел сам князь Мстислав. Всячески он противился идти разбирать драку двух сопляков. Ну, подумаешь, повздорили мальчишки, эка невидаль! Но княгиня Мальфрида, коршуном стерегшая Святополка, все же мужа убедила. Мыслила, что осерчает князь, и решение свое изменит. Возьмет в поход младшего сына, а робичича, глядишь, и взашей прогонит. Тогда она не ведала, что помимо девки, ее сын порезал еще и безоружного Ярослава… Коли б ведала, поступила бы иначе!

И вот уже во дворе князь пристально оглядывал сыновей да безымянную, потрепанную девку, хоронившуюся за спиной старшего. Смотрел он и на окровавленную повязку на руке Ярослава. На капли бурой крови повсюду на земле. А справа от старшего сына, напрочь князя, княгини да княжича с воеводой Брячиславом высоченной, нерушимой скалой возвышался сотник Крут.

Углядев князя Мстислава да уразумев, что тот по ее душеньку пришел, девка бросилась ему в ноги и завыла, цепляясь за дорогие сапоги.

— Не губи, господине, не губи, — голосила она на все лады.

И чем больше она липла к князю, тем лучше были видны и дырки на рубахе, и синяки по всему телу, и кровь, и поруганные косы.

— Поди прочь, потаскушка! — рявкнул Святополк и, вывернувшись от матери и пестуна, умудрился пнуть девку сапогом в бок.

— Охолонь, ососок! — рявкнул вдруг Мстислав, схватил младшего сына за ворот рубахи и подвинул поближе к себе, всматриваясь в лицо. Заметив разбитые кубы и ссадину под глазом, поглядел на старшего сына: тот стоял ровно, не скрывая ни разбитых костяшек на кулаках, ни насквозь пропитавшейся кровью повязки на предплечье.

— Что приключилось? — спросил князь голосом, услыхав который княгиня Мальфрида уразумела, что ошиблась, упросив мужа прийти.

В отчаянии она посмотрела на сына: коли б тот стерпел, коли б тот сдержался, может, ничего еще не было. Не поднял бы руку на брата, оставил бы эту растетеху да не трогал бы при отце! Но проявленной дерзости, да еще и прилюдно, князь ему не простит и просто так не спустит.

Святополк, малость поостыв, закрыл рот. И без того отца прогневал, когда пнул эту голосящую потаскуху.

— Ярослав! — рявкнул Мстислав, не дождавшись ни от кого ответа.

Старший сын посмотрел на отца и скрипнул зубами.

— Он ее в клети насильчинал, — сказал Ярослав, выдержав прямой взгляд князя. — Я услыхал и выволок его наружу. И ударил.

Не сдержавшись, он поморщился. Насильничать девку — гнилая затея. А уж коли ты княжич, то и подавно. Да каждая вторая сама с радостью пойдет к тебе и будет греть постель, коли попросишь добром и лаской. Но