Пляска в степи - Виктория Богачева

людей от дел оторвал. Мол, ему-то лишь бы языком почесать; живет да горя не ведает. А мужам семью кормить! Чеслава вновь одернула топорщащуюся рубаху. Пошитая из грубого полотнища, она стояла колом и никак не хотела мягкими складками оседать по телу. Звенислава слушала воительницу, и понемногу тяжелый камень, что лежал у нее на сердце, делался легче. О многом еще хотелось ей узнать и спросить: о походе супротив хазар; о том, шибко ли был раздосадован боярин Гостивит; обмолвился ли ее муж хоть словом о судьбе знахарки?.. Но это могло обождать. Самое главное она уже услышала. Не стал князь через нее виноватым. — Я к реке хочу сходить, Макоши поклониться, — Звенислава поднялась и прошла к самому дальнему сундуку, сопровождаемая изумленным взглядом Чеславы. — Я нарочно тебя дожидалась. — Но… зачем? Не праздник же нынче. Да и ночь на дворе почти. Княгиня опустилась перед сундуком на колени, подняла тяжелую крышку и принялась перебирать лежавшие внутри вещи. Она искала матушкин оберег. Единственная вещь, которая досталась ей от родителей. Звениславке не у кого было испросить теперь совета, но она крепко знала: когда просят о чем-то Богов, им в дар отдают самое ценное, что есть у человека. А для нее не было ничего дороже, чем родительская память. Нашарив на самом дне мешочек с оберегом, она сжала его и поднялась с колен, отряхивая поневу. — Не поздно пока. Еще не вечеряли даже, — отмахнулась Звенислава от предупреждения воительницы и принялась одеваться. Когда выходили они за ворота терема, дозорные таким взглядом обеих одарили, что Чеслава сразу же поняла: доложат князю как пить дать, тот и на подворье ступить не успеет. Она поправила на шее плащ, натягивая его повыше, чтобы не задувал за шиворот промозглый ветер. Князь не велел ей никуда не пущать княгиню! Велел, чтобы всюду ее сопровождала, вот Чеслава и делает, как приказано было. Звенислава шла чуть впереди нее, строгая и решительная. Стискивала в руке потрепанный холщовый мешочек, как величайшее сокровище. Чеслава ни о чем не спрашивала. Не ей вопросы княгине задавать. Но когда отошли от ворот и стали уже спускаться к реке, Звенислава заговорила сама. — Я поблагодарить ее хочу… что на вече все так разрешилось. И попросить, чтобы отвела от него беду. Чеслава невольно насторожилась. От него — от князя? Разве ж ему что угрожает? Разве ж не для того подле него дружина храбрая есть?.. Нет, тут что-то другое. Не о врагах его говорила княгиня. Дело в ином. Сбежав по холму, они вышли к берегу вдалеке от пристани, со стороны княжьего терема. Весной и летом все здесь утопало в молодой траве, а длинные ветви березы дарили прохладу в жаркий день. Нынче же деревья стояли голые, а под ними шуршащим, пышным ковром лежали сухие, опавшие листья. Звенислава подошла к самому краю и остановилась в шаге от воды. Воительница повернулась к ней спиной, скользя внимательным взглядом по сторонам. Она тревожилась слегка: одним глазом наблюдать за всем было сложнее. Опустившись на колени прямо на сырую землю, дрожащими пальцами Звенислава вытащила оберег из мешочка. — Государыня, Макошь-матушка, — зашептала она, едва шевеля губами. — Заступница наша, защитница. Да не отвернется милость твоя от моего мужа. Да огради его от всего дурного, от всего злого и недоброго. От слова тихого, от взгляда лютого. Прими же от меня в дар самое ценное, чем володею: матушкин оберег. Договорив, она размахнулась и закинула оберег как можно дальше к середине реки, и вода приняла его с негромким всплеском. Немного обождав, Звенислава поднялась на ноги. В вечерних сумерках гладь воды казалась черной, почти непроницаемой. Свет зарождавшейся луны отражался в ее поверхности. В терем возвращались молча. Звенислава ежилась и обнимала себя руками за плечи, а Чеслава все поглядывала ей в спину. Ох, не договаривает что-то княгиня! С чего вдруг она в такой час удумала Макоши дары принести? Какой защиты для мужа она искала у богини? От кого?.. Благо, что в терем вернулись раньше князя. Коли б он жену не застал, было б совсем худо. В тот вечер, отпустив Чеславу восвояси после трапезы, Звенислава твердо вознамерилась дождаться мужа. Правда, она и накануне собиралась, да так и заснула на лавке, держа в руках недошитую рубаху. А утром проснулась уже в постели, вот токмо Ярослава нигде не было. Потому и решила она не за вышивкой время коротать, раз от нее в сон клонит, а мастерить девчонкам куколок из соломы да старого тряпья. Такими играли они с Рогнедой, когда носили лишь детские длинные рубашонки до пят. Но долго ждать ей не пришлось. Звенислава и с первой куколкой не успела закончить, когда в горницу вошел князь. Она встала с лавки, отложив рукоделие, и подошла к нему. Помогая развязать завязки плаща, она все смотрела, как быстро и жадно бьется жилка у мужа на шее. Наконец, князь отвел ее руки, накрыв своими ладонями, и поцеловал в лоб. Слезы едва не брызнули из глаз! Считай, седмицу Ярослав серчал на что-то, с ней не говорил почти. Пока Звенислава счастливо улыбалась, князь сложил на лавку плащ, снял воинский пояс, стащил через голову теплую шерстяную рубаху и поближе к двери отбросил подбитые кожей сапоги. — Хочешь чего-нибудь? Взвара, может, меда питейного? — засуетилась она. — Сыт я, — князь покачал головой. — У боярина Любши Путятовича угощали. Потянувшись до хруста суставов, он почти рухнул на лавку и вытянул перед собой ноги. — Садись, что же ты, — Ярослав посмотрел на замершую на месте жену и хлопнул ладонью рядом с собой. Звенислава нежданно устыдилась. Муж выглядел уставшим. Может, он и вовсе на нее не серчал? Умаялся просто. С лица вон спал. Многое на него навалилось. Тряхнув косами — где, как не перед мужем ей показывать волосы — она послушно подошла к нему и села подле. Подавшись порыву, она взяла в руки его ладонь — мозолистую, огрубевшую. Запястье было такой толщины, что одной ее рукой и не обхватишь. — Умаялся ты? — шепнула Звенислава, робея и не смея отчего-то поднять на мужа взгляд. Никогда прежде она не касалась его первой. Всегда лишь отвечала на его ласки. Повыше запястья, аж до самого локтя тянулась россыпь пятен от мелких ожогов да тонких, белесых шрамов. Там же на предплечье притаился старый, давно затянувшийся витой рубец. — Откуда он? — ей давно уже было любопытно спросить. Не о самом шраме даже. О муже побольше хотела она разузнать. — От младшего братца, — в усмешке князя явственно