Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

когда начинают крушить следующее». Гранди предсказал, что «завоевание Албании означает не только безопасность в Адриатике; это клещи, которые окончательно сковывают Белград; это отправная точка для похода через Балканы на Восток… оно автоматически означает новое военное поражение Англии в Средиземноморье, поскольку отдает Грецию на нашу милость».

Но далеко не все одобряли столь динамичную внешнюю политику. Реакцию югославов и греков на завоевание Албании предсказать было нетрудно, но даже в далекой Северной Америке столь быстрое распространение влияния Оси вызвало сильную обеспокоенность. Сразу же после падения Тираны Франклин Рузвельт отправил Гитлеру и Муссолини личное послание. В нем президент США перечислял изменения, произошедшие в мире с 1934 года – и завоевание итальянцами Эфиопии, и оккупацию значительной части Китая японцами, и аншлюс, и исчезновение Чехословакии с политической карты Европы, и захват Албании. Рузвельт призывал диктаторов сесть за стол переговоров и вместе с европейскими державами и США добиться мира на ближайшие 10 или даже 25 лет. Послание президента было составлено в очень умеренных тонах – оно представляло собой еще одну попытку связать фюрера и дуче определенными обязательствами. Реакцией Гитлера стала насмешливая речь в рейхстаге, в которой он, не дав ответа по существу, поднял вопрос о польско-германских территориальных спорах.

Муссолини письмо из США застало во время очередного визита Геринга – и дуче, и нацистский министр единодушно оценили обращение президента как «абсурдное». Муссолини ничуть не тронули «забавные призывы и мессианские послания Рузвельта» – для итальянского диктатора американский президент был жалким калекой, марионеткой в руках евреев и англичан. Меньше всего на свете дуче собирался прислушиваться к предложениям американцев, захвативших в свое время значительную часть Мексики и до сих пор продолжавших контролировать Филиппины.

Из Берлина передали свое восхищение решительностью фашистов: Гитлер, недавно превративший остатки чехословацкого государства в полностью контролируемый рейхом протекторат Богемия и Моравия, приветствовал завоевание Албании – плацдарма, с которого Италия будет доминировать над Балканами. Немцы спрашивали: не пора ли оформить итало-германскую дружбу в настоящий военно-политический союз? Муссолини счел это своевременным шагом – помимо прочего, его оскорбила реакция англичан и французов на захват Албании. Лондон и Париж дали гарантии безопасности грекам и туркам, прямо пообещав военную поддержку в случае итальянской агрессии. Для дуче это стало однозначно недружественным актом – и он решился официально заручиться военной поддержкой рейха, заключив с ними новое соглашение.

Риббентроп и Чиано быстро подготовили все необходимое – в мае 1939 года министры иностранных дел Италии и Германии поставили свои подписи под заключенным в Берлине «Стальным пактом». Соглашение о союзе и дружбе между двумя режимами предусматривало не только тесное военное и экономическое сотрудничество, но и обязательства вступить в войну с любой державой, выступившей против стран – участниц «Стального пакта». Громкое название договору дал Муссолини, уже подаривший итало-германскому сотрудничеству имя «Оси». Поначалу дуче хотел назвать союз «Пакт общей крови», но потом все же остановился на менее экстравагантном варианте.

Как и прежде, он полагал, что сможет самостоятельно определять удобное время для новых агрессий: в Берлине Чиано передал немецкому руководству слова своего тестя, что хотя война с буржуазными плутократиями и неизбежна, но Италии нужно еще хотя бы три года на подготовку. На самом деле дуче говорил даже о шести годах, но предложить Гитлеру столь долгую «отсрочку» не решился, опасаясь прослыть слабаком. Муссолини и не подозревал, что не получит ни шести, ни даже трех лет.

Мир стремительно катился к войне. На Дальнем Востоке между советскими и японскими войсками происходили все более крупные стычки, перешедшие к лету 1939 года в настоящие сражения, а в Европе англо-французские союзники готовились противостоять Гитлеру и Муссолини. В то время как к странам Оси присоединилась Венгрия (как и Япония, она вступила в так называемый Антикоминтерновский пакт), французы начали переговоры с СССР. Париж, столкнувшийся с перспективой почти полной утраты своих позиций в Восточной Европе, намеревался заручиться поддержкой Москвы в вопросе защиты Польши и Румынии от возможной агрессии со стороны Германии. Эти попытки не увенчались успехом – поляки совершенно не желали каких-либо гарантий со стороны враждебного им советского государства, в то время как англичане без всякой симпатии наблюдали за франко-советским сближением.

В Лондоне вообще не верили, что СССР обладает мощными вооруженными силами – после Мировой войны и, особенно, сталинских чисток среди высшего командного состава англичане невысоко оценивали боеспособность войск Москвы. Поразительно, но военные эксперты Великобритании считали польскую армию намного более серьезным противником для немцев, информируя соответствующим образом свое правительство. Сказывалось и глубокое недоверие, питаемое западными политиками к советским вождям.

Таким образом, в глазах британских министров Москва не являлась ни мощным, ни надежным партнером. Такое мнение не было всеобщим, но оно господствовало в правительственных кругах. В свою очередь в Кремле тоже царило глубокое недоверие к представителям «империалистических держав» – Сталин вовсе не собирался таскать каштаны из огня для англичан или французов, намереваясь стать «третьим радующимся» и увеличивать свои силы, наблюдая за схваткой двух коалиций. Поэтому неудивительно, что начавшиеся в 1939 г. «консультации» между англо-французскими и советскими представителями в итоге ни к чему не привели.

В то же время в Лондоне не собирались идти на дальнейшие уступки Берлину или Риму. Аннексией Чехии Гитлер показал, что ревизией Версальского договора его планы не исчерпываются – теперь это было очевидным даже записным оптимистам и сторонникам «политики умиротворения».

Муссолини, как и Гитлер, недооценил решимость, демонстрируемую в эти месяцы Чемберленом. Глубоко оскорбленный и считающий себя обманутым, британский премьер не побоялся публично признаться в собственных ошибках – его надежда договориться с нацистским диктатором была разбита самым жесточайшим образом. Пойдя навстречу Германии в вопросе с Судетами, Великобритания обрекла Чехословакию на уничтожение и не добилась ни малейших гарантий сохранения мира в Европе.

Поэтому, когда Гитлер обозначил немецкие территориальные претензии к Польше, Чемберлен счел это хорошей возможностью остановить Гитлера и, вместе с французами, дал Варшаве обязательство защищать Польшу в случае германского нападения. Это был удивительно смелый, почти безрассудный шаг – объяснить его можно лишь крайним разочарованием, охватившим британские правительственные круги после вступления немецких войск в Прагу. Горькая ирония заключалась еще и в том, что Лондон и Париж, допустившие раздел и захват союзной им Чехословакии, готовы были сражаться за Польшу, вместе с нацистами участвовавшую в разделе чехословацкого государства. В Варшаве политическое руководство, служившее гражданской ширмой для заправлявших всеми делами военных, переживало нечто вроде эйфории, всерьез ощущая себя центром европейской политики.

На фюрера, который летом 1939 года планировал разрешить «польский вопрос» либо путем мирного исправления границ и включения