Муссолини и его время - Роман Сергеевич Меркулов

обеспечить безопасность жителей Судет, поэтому если Лондон не желает войны, ему следует убедить Прагу пойти навстречу немецким предложениям. Разочарованный таким ответом Чемберлен решает обратиться напрямую к Гитлеру.

15 сентября 1938 года немолодой британский премьер впервые в жизни сел в самолет, чтобы после долгого перелета встретиться с германским рейхсканцлером в Берхтесгадене. Попытка найти точки соприкосновения с Гитлером стала для Чемберлена крайне трудным делом – англичанин нашел фюрера крайне неприятным человеком, словам которого, тем не менее, можно было доверять. Фюрер повторил свои прежние требования, заверив британского премьера в том, что войны можно избежать лишь передав рейху Судеты.

Но если для немцев итальянская поддержка была важным, но все же не решающим фактором, то англичане во многом зависели от своих французских союзников – в конце концов, те обладали сильнейшей армией в Европе и были непосредственно заинтересованы в сохранении Чехословакии как сильного и независимого государства. Вернувшись из Германии, Чемберлен принялся убеждать французское правительство, желавшее избежать войны с немцами не меньше английского, поддержать его политику. Проходившие в Лондоне англо-французские консультации не стали препятствием для британского премьер-министра – после недолгих колебаний французы во главе с премьером Эдуардом Даладье согласились с неизбежностью выполнения требований Гитлера. Но, опасаясь создания прецедента для Эльзаса, отвергли предложенную англичанами идею проведения референдума среди чехословацких немцев, предпочитая отдать Судеты безо всякого голосования.

Пока англо-французская дипломатия уговаривала чехословаков согласиться на выдвинутые Германией условия в обмен на обещание-безусловных гарантий новых границ, Муссолини совершал поездку по Северной Италии, где в каждой своей публичной речи солидаризировался с выдвинутым в Нюрнберге ультиматумом. Он спрашивал своих слушателей – стоит ли сохранение территориальной целостности очередной лоскутной державы новой мировой бойни? «Было бы глупо и преступно дать погибнуть миллионам европейцев, дабы синьор Бенеш сохранил свое господство над восемью различными нациями», – заявил дуче в разгар кризиса. Возникшие было у Муссолини страхи по поводу скорого начала войны, к которой Италия, по его мнению, еще не подготовилась, немного рассеялись – видя растерянность англо-французов, он вновь преисполнился уверенности в том, что западные демократии не станут сражаться из-за Судет, а потому вновь и вновь повторял, что итальянцы – на стороне Германии. К этому моменту дуче был убежден, что в будущем вместе с Третьим рейхом выступит против Франции и Англии, но считал необходимым отложить начало войны на несколько лет, завершив за это время подготовку итальянских вооруженных сил к предстоящим сражениям.

Давление англичан и французов, продолжающих убеждать Прагу принять гитлеровский ультиматум, привело к тяжелому политическому кризису в Чехословакии: один за другим пали несколько кабинетов. Попытка чехословаков опереться на поддержку СССР не встретила понимания ни в Лондоне, ни в Париже, поляки же и вовсе заявили, что никогда не позволят войскам Красной армии пройти по территории Польши для оказания помощи Праге. К этому времени Варшава уже готовилась предъявить Чехословакии собственный ультиматум, дабы разрешить территориальный спор вокруг Тешинской области в свою пользу. А в Судетах противостояние между чехословацкими войсками и местными немцами постепенно приобретало характер настоящей войны – в течение сентября обе стороны потеряли в стычках десятки человек убитыми и ранеными.

Чемберлен, прилетевший 22 сентября в Германию, сообщил Гитлеру, что британское и французское правительства не будут препятствовать передаче Судет Германии. Но немецкий рейхсканцлер пребывал в еще более воинственном настроении, чем прежде. На встрече в Бад-Хосберге фюрер принялся перечислять «преступления», совершенные чехословацкой армией за последнюю неделю, а потом заявил обескураженному англичанину, что не верит Праге и не позволит больше проливать немецкую кровь – Чехословакия будет разгромлена в самые ближайшие дни. Вспышки гнева, которые Гитлер демонстрировал своему британскому гостю, являлись тщательно подготовленной инсценировкой. Фюрер действительно собирался вторгнуться в Чехословакию, если бы его требования были отвергнуты, но убедившись в том, что западные демократии согласились на передачу Судет, Гитлер попытался поднять ставки и поставить вопрос о полном уничтожении Чехословакии.

На это британский премьер-министр согласиться никак не мог, и тогда разочарованный фюрер отыграл назад, вновь вернувшись к судетской проблеме: чехословаки должны без проволочек очистить спорную область в течение нескольких дней. Иначе – война.

Для Чемберлена все это стало абсолютной неожиданностью, никак не объяснимой с точки зрения здравого смысла: неужели немцы всерьез ведут дело к войне? Он летел в Германию с надеждой на разрешение чехословацкого кризиса, а теперь возвращается домой в крайне удрученном состоянии – вместо твердых гарантий мира ему удалось добиться лишь небольшой отсрочки немецкого вторжения. Положение англо-французской дипломатии осложняло и то, что к этому моменту руководители Чехословакии все еще не дали своего согласия на урегулирование конфликта мирным путем – напротив, 23 сентября была объявлена мобилизация в чехословацкую армию.

Привезенные Чемберленом известия о переговорах подтверждали худшие опасения: в воздухе ощутимо запахло порохом. Великобритания начала готовиться к воздушным налетам – ее военные эксперты утверждали, что в первые же недели войны от германских бомб погибнут сотни тысяч британцев, а Лондон будет буквально стерт с лица земли. Во Франции тоже царила не лучшая общественная атмосфера – от немецкого вторжения французов не защищал спасительный Ла-Манш. Однако и в Германию охватило уныние – если простые немцы не желали войны, то германские генералы, встревоженные упрямством Гитлера, собирались осуществить военный переворот и предотвратить сползание рейха в самоубийственный конфликт. Немецких военных беспокоило не столько сохранение мира в Европе, сколько грозившая Германии стратегическая ситуация, в которой вермахту пришлось бы противостоять французской и, возможно, Красной армиям, одновременно сражаясь с миллионной группировкой чехословаков, располагавшейся на неудобной для наступательных операций местности.

Заговорщики были уверены, что на этот раз западные державы не уступят, но они ошибались – англо-французы предпринимали все усилия для того, чтобы убедить чехословаков согласиться с гитлеровским ультиматумом. 25 сентября им удалось этого добиться, но Гитлер, почувствовав слабость в рядах своих оппонентов, вновь поднял ставки, потребовав удовлетворить заодно и «справедливые претензии» Польши, а также Венгрии, тоже имевшей с Прагой неразрешенный территориальный спор. Выступая в Берлине, фюрер назвал 28 сентября предельным сроком, по истечении которого немецкая армия начнет боевые действия против чехословаков. Этой речью Гитлер сжег за собой все мосты – теперь отступить он уже не мог.

Утром 28 сентября, когда до начала немецкого вторжения оставались буквально считанные часы, английский посол в Италии вручил Чиано личное послание Чемберлена для Муссолини. В нем британский премьер-министр просил дуче убедить Гитлера отложить начало боевых действий еще на сутки, дав шанс европейской дипломатии урегулировать конфликт мирным путем.

Для итальянского диктатора это стало моментом наивысшего торжества: англичане умоляют его спасти Европу от войны!