Викинги - Франс Бенгстон

— Они напали на нас сзади из-за камней,— сказал Черноволосый,— и мы не смогли оказать сопротивле­ния.

— Они оглушили нас,— сказал Радостный Ульф,— после этого мы ничего не помним, а проснувшись, увидели, что мы привязаны к лошадям.

Фелимид поговорил с другими вождями и с людь­ми, захватившими мальчиков, затем последовал до­лгий спор относительно суммы выкупа.

— Наш обычай гласит,— объяснил Фелимид Орму,— что все принимавшие участие в бою, должны получить свою долю от выкупа, а те, кто их непосредственно захватил, получают двойную долю. Я сказал им, что Черноволосый — твой сын, а ты — вождь у своих людей. Но я не сказал им, что он — внук великого короля, потому что, если они узнают, их требованиям не будет конца.

Наконец, было решено, что они поедут к кораблю на следующий день, и что за Радостного Ульфа должно быть уплачено столько серебра, сколько поместится в четыре высокие патцинакские шапки, а за Черново­лосого — столько, сколько он сам весит.

Орм счел эту сумму огромной, даже за такую важную персону, как его собственный сын. Но когда он вспомнил, как он чувствовал себя утром, когда узнал что Черноволосого схватили, он подумал, что в целом все обошлось лучше, чем он мог надеяться.

— Он худощав,— сказал Фелимид в утешение,— тебе придется поглубже залезть в свои мешки, если тебя самого будут взвешивать. А сын стоит дороже любых денег. Я вижу, что он похож на Йиву. Меня очень печалит, что у меня самого нет сына. У меня был один, но он умер молодым, а теперь у меня только дочери. Сыновья Фердиада заменят меня на посту вождя.

Позднее патцинаки направились к лагерю, разби­тому норманнами у порогов, чтобы забрать своих ра­неных. Мертвых они оставили лежать там, потому что по обычаю, они их не хоронили, кроме самых важных вождей. Но они были расстроены, потому что норман­ны убрали своих мертвых, лишив таким образом тех кто их убил, их голов, и заявили, что будет справедливо, если Орм заплатит им за то, что их лишили их законных трофеев.

Фелимид упрекнул их за такое требование, кото­рое он счел неразумным. Однако когда они стал; настаивать, сказал Орму, что было бы глупо слишком заострять внимание на этом вопросе, поскольку их жадность до голов — это какое-то сумасшествие, против которого разум бессилен.

Орм не хотел соглашаться с таким требованием и подумал, что эти патцинаки, наверное, обдерут его. как липку. Но поскольку он был в их руках, то счел неразумным отказываться. Он с сожалением подумал что его мешки с серебром значительно полегчают когда он выплатит патцинакам все, что они требуют и выдаст своим людям их долю. Однако подумав не­много, он нашел решение этой проблемы.

— Я заплачу им за головы моих людей, если ты та советуешь,— сказал он,— и мы дадим им такую сум­му, что они удивятся ее размерам. Когда мы вытаски­вали мешки из воды, то очень спешили, потому что боялись нападения. В спешке мы порвали один из мешков, и большая часть его содержимого выпала в воду, а в нем были только настоящие серебряньк монеты. У нас не было времени собирать монеты, так что по крайней мере треть мешка все еще лежит там, и если твои люди не боятся воды, они выловят со дна большое богатство.

Он описал это место и рассказал, как его можно найти. Фелимид перевел его слова собравшимся, и не успел он еще закончить, как все молодые мужчины племени уже бежали к своим лошадям, чтобы первы­ми прискакать на место и начать ловить необычную рыбу.

Когда эти вопросы были решены, Фелимид предло­жил вместе пообедать и повеселиться в память пре­жних времен. Он много рассказывал о короле Харальде исвоем брате Фердиаде, вспоминал время, когда был агостях у Орма в Гренинге и помогал отцу Виллибальду обращать язычников после обеда в церкви.

— Но теперь, когда ирландские мастера перестали выступать,— сказал он,— в мире не осталось хороших шутов. Потому что у нас нет братьев, мы были послед­ними из династии О.Фланна, который выступал перед королями еще со времен короля Конкобара МакНесса. Будучи здесь одиноким, я пытался обучить некоторых молодых патцинаков кое-чему из своего искусства, но мне это не удалось. Они совсем ничего не умеют, а когда в отчаянии я обратился к девочкам и попытался научить их танцевать, как умелый шут, я обнаружил, что они слишком тупы, чтобы понимать мои указания, хотя я старался изо всех сил и показывал сам, как все надо делать. Они были не столь безнадежны, как мальчики, однако, и одна из них все-таки научилась танцевать на руках и свистеть в свисток. Но это было самое большее, чего она достигла, и ее свист и движе­ния ног не были совершенными.

Он в задумчивости сплюнул и покачал головой.

— Хотя она была и новичком в искусстве и никогда не стала бы лучше,— сказал он,— она так загордилась своим якобы существующим мастерством, что выступа­ла без конца, пока наконец мне не надоела, и я отправил ее в качестве дара Гзаку. Про этого Гзака ты, несомнен­но, слышал, потому что он — один из трех наиболее могущественных людей в мире. Он — господин всех патцинаков, и по большей части пасет свои стада вокруг Крыма. Будучи наивной душой, которая мало разбира­ется в искусстве, он полюбил эту девчонку. Потом он Послал ее в подарок императору Миклагарда, за все те дружеские деньги, которые император выплачивал ему. В Миклагарде, наверное, действительно, острая нехват­ка танцоров и шутов, потому что она танцевала перед самим императором и его придворными и пользовалась большой славой и почетом, пока, год спустя, тщеславие ее не стало таким, что она умерла из-за него. Но мои хлопоты не закончились, потому что прошлой зимой Гзак прислал гонцов ко мне, требуя прислать ему двух новых танцовщиц такого же мастерства, чтобы заме­нить ее в Миклагарде, и все свое время я провожу тренируя их. Их тупость и неуклюжесть доводят меня до тошноты, хотя я их тщательно отбирал, тебе там не на что смотреть, ведь ты видел, как я и мой брат показывали свое мастерство. Однако, если захочешь взглянуть, я не возражаю, может быть, они развлекут твоих сыновей.

Орм сказал, что хочет посмотреть на них, и Фелимид отдал приказание. Когда члены племени услыша­ли, что он сказал, они стали хлопать в ладоши и радоваться.

— Все племя гордится ими,— сказал Фелимид,— а их матери каждое утро купают их в сладком молоке чтобы их кожа была чистой. Но они никогда не научат­ся танцевать как следует, скольких бы усилий мне это не стоило.

На земле перед вождями расстелили маты, и люди принесли горящие факелы. Затем появились танцов­щицы, их приветствовали огромным вздохом радос­тного ожидания все члены племени. Они были хорошо сложены и выглядели лет на тринадцать-четырнадцать. На них были надеты красные шапочки, волосы были черные, зеленые стеклянные бусы висели н; груди, а одеты они были в завезенные из Китай широкие шелковые шаровары желтого цвета, завязан­ные на щиколотках.

— Давно я не видел танцовщиц,— сказал Орм,— с тех пор, как служил у Аль-Мансура. Но думаю, что никогда не видел ничего более красивого, чем они.

— Их надо судить не по внешности, а по тому, как они танцуют,— сказал Фелимид.— Но костюмы их я разрабатывал сам, и думаю, что они приятные.

Вместе с танцовщицами были два мальчика такого же возраста, которые сидели на корточках и дули в трубки. Когда началась музыка, девушки стали кру­житься в свете факелов в такт ей, извиваясь, подпрыгивая и вертясь на одной ноге, так что все, кроме Фелимида, были очарованы. Когда они остановились, раздались громкие аплодисменты, и они обрадовались когда увидели, что и чужеземцам, по-видимому, тоже понравилось их выступление. Тогда они робко посмотрели на Фелимида. Он кивнул им, как будто удовлетворенный, и повернулся к Орму.

— Я не могу сказать им, что я думаю на самом деле,— объяснил он,— потому что это сильно расстро­ит их, а вместе с ними и все племя. Тем более, что сегодня они старались изо всех сил в присутствии незнакомцев. Но музыканты беспокоят меня еще боль­ше, чем девушки, хотя они — рабы-хазары, которым предоставлено много свободного времени для практи­ки, а хазары известны, как умелые музыканты. Но, по-видимому, такая репутация не заслуженна.

Девушки вновь стали танцевать, но через некото­рое время Фелимид сердито закричал им, чтобы перестали.

— Я рад, что этого не видит мой брат Фердиад,— сказал он Орму,— у него был более тонкий вкус, чем у меня.

Он что-то сказал музыкантам, и один из них подо­шел и отдал ему свою свирель.

Когда Фелимид коснулся ее губами, казалось, в нее вселилось колдовство. Было впечатление, что он вы­дувает из нее радость и счастье, шутки и смех, кра­соту женщин и блеск мечей, утренний блеск, озера и ветерок, шелестящий весенней травой. Черноволосый и Ульф сидели и раскачивались взад-вперед, как будто им трудно было усидеть на месте, два вождя, сидев­шие по бокам от Фелимида, покивали почтительно и заснули. Патцинаки топали ногами и хлопали в ладо­ши в ритм музыке, некоторые смеялись, другие — плакали, а танцовщицы двигались будто в трансе от музыки фелимидовой свирели.