Шолохов. Незаконный - Прилепин Захар

Ему было в ту пору… 29 лет.

При такой жизни писать Шолохов мог только ночами.

* * *

Первый секретарь крайкома Борис Петрович Шеболдаев, повторим, воспринимал само проживание Шолохова в станице Вёшенская как проблему, требующую обязательного разрешения. 39-летний партиец, в Гражданскую – уполномоченный РВС 12-й армии, в 25 лет – секретарь Дагестанского обкома РКП(б), с 1930 года – член ЦК ВКП(б), с 1931-го – первый секретарь Северо-Кавказского крайкома ВКП(б), а затем Азово-Черноморского крайкома ВКП(б), куда входил и Вёшенский район, он был очень опытным и очень сильным противником.

Подобраться к Шолохову было не так просто, поэтому Шеболдаев копал под Лугового, летом 1933-го вернувшегося в станицу Вёшенскую первым секретарём райкома. Шолохов несколько раз будет садиться за письмо Сталину, пытаясь описать происходящее:

«Шеболдаев неоднократно имел возможность убедиться в том, что я не побоюсь при любых обстоятельствах довести до сведения ЦК о его неправильных действиях. Ему это, вероятно, надоело, и он решил избавиться от вёшенцев. Безо всяких причин он неоднократно ставил вопрос о снятии Лугового, обвинял его в троцкизме и не раз предлагал исключить из партии. Честных коммунистов, работавших в Вёшенском р-не, под разными предлогами переводил из р-на, а взамен их присылал своих людей, которые делали всё возможное, чтобы срывать работу и ставить под удар руководство р-на… Началась эта скрытая война давно, но особенно разгорелась после разбора в ЦК действий Овчинникова».

Снятие Овчинникова Шеболдаев по-прежнему считал личным оскорблением, настроившим его не только против Шолохова, но и против Сталина. На XVII съезде ВКП(б) в январе 1934-го Шеболдаев тайно передал Сергею Кирову пожелание партийных старожилов, к которым считал возможным причислять и себя, – сместить Сталина с поста генерального секретаря.

А в августе 1933-го, уже через месяц после решения ЦК по Овчинникову и Шарапову, Шеболдаев на краевой конференции выдвинул их кандидатами в члены бюро крайкома. Этим поступком он словно бы говорил: Сталин ваш в Кремле, а я здесь. Он снимает – я ставлю на место.

У Лугового, как первого секретаря крайкома, было партийное демократическое право выступить с отводом кандидатур Овчинникова и Шарапова, чем он и воспользовался. Шеболдаев пытался технически переиграть Лугового, организовав давление на делегатов Северного Дона – но те не сдались; кандидатуры Овчинникова и Шарапова были провалены.

В ответ Шеболдаев в очередной раз попытался снять Лугового, но подобные решения утверждались на уровне ЦК. Там, рассмотрев вопрос, посчитали претензии Шеболдаева к Луговому надуманными. Тогда Шеболдаев зашёл с другой стороны, взяв в помощники начальника Вёшенского районного отдела НКВД Якова Семёновича Меньшикова, члена ВКП(б) c 1919 года, в органах ВЧК с 1920-го. Меньшиков получил негласное поручение либо вынудить Шолохова и Лугового уехать из Вёшенской, либо слепить на них дело. В паре с ним работал второй секретарь Вёшенского райкома по фамилии Киселёв.

Шолохов вспоминал потом: «В крайком, в ЦК посыпались клеветнические заявления на Лугового, меня и других коммунистов, боровшихся с вражеским руководством крайкома. Не было ни одного бюро РК, где бы мы ни сталкивались с прямым и скрытым противодействием шеболдаевцев. По любому вопросу возникали разногласия, и, особенно, по вопросам исправления наделанных Овчинниковым перегибов».

Шолохов съездил в Ростов-на-Дону, в надежде выправить ситуацию, но Шеболдаев, старый лис, уверил писателя, что он вовсе ни при чём, зато настойчиво советовал оставить в творчестве – и художественном, и публицистическом – тему коллективизации, обратившись к описанию пролетариата.

– В город тебе надо, Миша. В крупный промышленный центр. Мы и помощь тебе окажем в связи с переездом. Ты куда, например, хочешь?

– Например, я хочу, Борис Петрович, остаться в своей станице.

Шеболдаев хмурился.

Спустя несколько дней после этой встречи Меньшикова вызывали в Ростов: ну, нашёл чего-нибудь?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

В своих стараниях он докопался до забытой к тому времени версии о шолоховском плагиате. Вскоре Шолохову расскажут: Меньшиков хвалится, что завёл дело о похищении рукописи «Тихого Дона», так как разыскал настоящего автора.

Начальник райотдела НКВД очень надеялся, что распускаемые им слухи спугнут писателя и заставят его уехать. Но Шолохов никак не отреагировал. Дела, конечно же, никакого не было за полным отсутствием фактуры. Тогда по инициативе Меньшикова шолоховский телефон начали прослушивать. За Шолоховым и Луговым установили слежку.

Взяв Лугового, Шолохов снова рванул до Ростова – на очередной разговор с первым секретарём крайкома. В этот раз Шеболдаева с лёту припёрли доказательствами о подлых действиях Меньшикова и Киселёва, и он был вынужден отступить. Меньшикова перевели на повышение в Сочи. Киселёва из Вёшенской убрали. Но Шеболдаев тут же отыграл своё, направив вторым секретарём в Вёшенскую своего человека – Александра Львовича Цейтлина.

– Всё-таки посматривать мы за вами будем… – прямо пообещал Шеболдаев.

Начальником районного отдела НКВД в Вёшенскую вскоре назначат Дмитрия Васильевича Тимченко. В анкетах он записывал себя как украинец, родился в 1899 году в Харьковской области. Окончил приходскую школу. Участвовал в Гражданской, был ранен. В органах ВЧК−ОГПУ−НКВД служил с 1924-го. Тимченко получил от Шеболдаева всё тот же негласный приказ: любым способом выдавить из станицы Шолохова и Лугового.

Луговой ещё тогда предлагал Шолохову написать Сталину:

– Миша, они не оставят нас в покое.

Шолохов отказывался:

– С Шеболдаевым нам детей не крестить. Будем драться с ним по принципиальным вопросам, а жаловаться на то, что он к нам плохо относится, – нехорошо, по-ребячески будет выглядеть.

Возможность отправки письма Сталину Шолохов оставлял на самый крайний случай. Он верил в реальные возможности советского народовластия. Думал: если жить по совести – всё должно получиться.

* * *

Одним из признаков социалистической демократии являлись так называемые «чистки»: весьма своеобразный инструмент, предложенный большевиками для выявления зловредных элементов в партии.

Никакой заинтересованности в повсеместном зверстве, тактично именуемом «перегибами», и уж тем более в разгильдяйстве и воровстве у власти не было. Было желание иметь не просто сильную, но уважаемую большинством населения страны партию. Помимо этого, Сталину нужен был ещё реальный инструмент для того, чтобы вычистить на местах оппозицию.

Чистка представляла собой принародный опрос коммуниста с возможностью всех желающих высказаться о его достоинствах и недостатках.

Шолохову назначили чистку на 29 июля 1934 года по месту жительства. Известные риски состояли в том, что здесь же, в Вёшенской, долгое время проживал разветвлённый род купцов Шолоховых и Моховых. С тех времён, когда эти легендарные старики, державшие половину оборота на Верхнем Дону, отошли в мир иной, минуло более двадцати лет. Бессчётное количество местных жителей сгинуло на Первой мировой и Гражданской, выехало за границу, умерло в коллективизацию. Но ведь многих свидетелей и не надо было на чистке – хватило бы одного.

Чистка проходила в кинотеатре «1 мая». Людей набилось выше всякой меры – полтысячи человек: битком. Среди этих пятисот мог оказаться нежданный грамотей, который взял бы и зачитал по шолоховской автобиографии 1931 года: вот вы, Михаил Александрович пишете, что «отец – разночинец, выходец из Рязанской губернии, до самой смерти менял профессии. Был последовательно “шибаем”, сеял хлеб на покупной казачьей земле, служил приказчиком в коммерческом предприятии хуторского масштаба, управляющим паровой мельницы…» Чего ж вы забыли, что отец был вовсе не управляющим, а хозяином мельницы в Плешакове и купил её за безразмерные деньги? За какие, кстати? И откуда они у разночинца взялись?

– Как же так? – поднялся бы другой. – Вы ж о себе пишете, никто за язык не тянет: «недвижимой собственности отец не имел». А он, оказывается, имел! Да такую собственность, что всем не зависть!