На солнце и в тени - Марк Хелприн

Гарри пробуждал лодку, поворачивая ее так, чтобы удобнее было подхватить ее на плечи и снести вниз к озеру. В безветренный солнечный день при температуре в девяносто по Фаренгейту не было необходимости в рубашке, и он переодевался в защитного цвета шорты для гребли и вешал одежду на сосновый сук. Сквозь деревья виднелась голубая вода, гладкая, как зеркало. Жара серебрила ее поверхность не только дымкой, но и рассеянным светом. Он сносил вниз лодку с веслами, а затем спускал ее на мелководье и вставлял весла в уключины. Без причала сесть в лодку было нелегко, но ему требовалось всего два гребка, чтобы очутиться в глубокой открытой воде.

При скольжении по озеру было чудесно ощущать передающееся через весла ровное сопротивление воды, не в последнюю очередь из-за его связи с устойчиво учащающимся ритмом сердца, обеспечивающим движение лодки со скоростью бегущего человека. Гребец – это двигатель, его стабильность и хорошая техника обеспечивают постоянную скорость. Проплывающие мимо призрачная поверхность и изрезанная береговая линия озера наводили на размышления и воспоминания, поскольку природа отправляет тревоги и амбиции на отдых, заменяя их подлинной картиной мира.

Как-то раз в середине октября, когда солнце висело низко над горизонтом, открытая вода, обычно взволнованная ветром, была гладкой, кроме оставленного его лодкой следа, сверкающего вспышками света, каких он прежде никогда не видел. Они имели форму треугольников с основаниями, лежащими на поверхности воды. Если смотреть за корму, казалось, будто за его шеллом следует группа парусников. Но самым примечательным было вот что: когда участок воды вдали волновался от порыва ветра, слепящие треугольные вспышки – миниатюрные паруса – загорались огнем, двигаясь, словно в электрической регате. Скорость, с которой они двигались, поворачиваясь, извиваясь, лавируя, возникая и исчезая, замедляясь и ускоряясь, покачиваясь на ветру и едва не поднимаясь в воздух, хаотичность этого движения напоминали рой белых мотыльков, которые иногда порхают над полем или оккупируют целые поляны. Каждая ослепительная вспышка была идеальным повторением солнца, но жила только миг, ее жизнь была слишком коротка, чтобы быть замеченной, а тем более – исследованной или описанной. Тем не менее, хотя вспышка исчезала, она появлялась снова – или другие подобные ей возникали на том же направлении воскресшими, на удивление проворные и невероятно яркие. На фоне пестрой листвы и глубокого синего неба эта регата проворно мелькающих маленьких золотых солнц была настолько живым и завораживающим зрелищем, что Гарри чуть не врезался в берег. Вовремя спохватившись, он бросил весла и наблюдал за сотнями миллионов вспышек, более радостных, чем ласточки, и существующих сами по себе. Всеми внутренними силами, вопреки печали, которую не мог не чувствовать, он надеялся, что это были души, свободно приходящие со светом, чтобы подняться и парить в воздухе, обозревая все, чего они никогда не покидали.

Теперь ему предстояло грести восемь миль, проникнув в необычайно широкую часть водохранилища почти посередине. Для этого надо было осилить сто ярдов мелководья глубиной в шесть дюймов, текущего по ложу из мелких блестящих камешков. Преодолевая это препятствие против течения, он не мог опускать весла так глубоко, как обычно, приходилось увеличить частоту гребков настолько, что его движения выглядели паническими. Затем он соскользнет с отмели в длинное, узкое озеро, закругленное в дальнем конце и окруженное гранитными выступами, заросшими соснами. Деревья были одинаковыми, плотными, темными. Вся земля вокруг озера принадлежала Нью-Йорку. Сюда нельзя было попасть по суше, поскольку здесь не было дорог, рыбацкие лодки не могли преодолеть отмель, здесь не было ни хищников, ни людей, и вода, поступавшая из подземных источников, была чище и свежее, чем в основном резервуаре водохранилища. Этот Эдем и был тем пунктом назначения, куда каждый раз стремился Гарри. В конце скрытого озера, прежде чем пуститься в обратный путь, он разворачивал лодку и сидел, слушая биение своего сердца. В сильный зной, чтобы охладиться, он зачерпывал воду руками, позволяя ей просачиваться сквозь пальцы, и пил из горсти.

Теперь он изо всех сил мчался в сторону узкого пролива, ведущего к озеру, увеличивая скорость по мере приближения, он был весь в поту, но силы не убывали, напротив, каждый взмах весел переходил в следующий, словно с легкой помощью ветра. Хотя единственным ветром во время его заключительного спринта к гравийной банке был поток воздуха, создававшийся его продвижением вперед со скоростью десять миль в час, дувший со стороны носа и затихавший, когда лодка достигала отмели и замедлялась выходившим из озера течением.

По скрытому озеру он всегда греб медленно, награждая себя за то, что добрался туда. Глаза щипало от пота, жар от разогретого тела иногда пульсировал так, что казался горячее солнца. Гарри извернулся на сиденье, чтобы выровнять нос лодки по центру дальней стороны озера. Весла он бросил для поддержания равновесия, и они покоились на поверхности воды, а он, не поворачиваясь обратно, продолжал смотреть. Посреди озера виднелось какое-то образование из белой пены. Сначала он подумал, что это тонущий олень молотит копытами по поверхности, но объект продвигался намного быстрее, чем мог бы плыть олень. Расположенный низко, у самой воды, устойчивый, со скоростью в два раза меньшей, чем скорость одиночного шелла с хорошим гребцом, он был слишком маленьким, чтобы быть лодкой, и не было видно выступающих из него весел. Но он плыл и волновал поверхность, словно какой-то непонятный механизм. Гарри решил наверстать упущенное на разглядывание время и принялся активно грести.

Через пару минут он снова оглянулся. Теперь объект был гораздо ближе, и видно было, что он выступает над водой на высоту от полутора до трех футов. Он до сих пор не понимал, что это такое или чем это может быть, и снова принялся яростно грести, считая про себя взмахи весел и боясь, что может догнать объект и столкнуться с ним. Он сдерживал любопытство в течение ста гребков, а потом снова повернулся. Теперь Гарри был достаточно близко, чтобы увидеть, что это человек, который не замечает его и яростно орудует веслом, стоя на коленях на какой-то доске. Еще пятьдесят взмахов веслами – и он смог разглядеть, что это молодая женщина. Еще двадцать пять – и он ее обогнал. Она так удивилась, что едва не упала с доски, но потом возобновила свои усилия с прежним ожесточением, словно состязалась с ним.

Догнать его она не могла, и, приблизившись к берегу, он опустил весла, остановился и смотрел на ее приближение. Она выпрямилась и причалила к берегу, пройдя последний отрезок пути в десяти футах от его лодки. Дочерна загорелая и совершенно мокрая не только от воды, но и от пота, она тяжело дышала и явно испытывала облегчение, что может выпрямиться после того, как неизвестно сколько времени гребла, наклонившись вперед. Никогда еще он не видел женщину с таким телом, как у нее, со столь хорошо развитой и красиво очерченной мускулатурой, хотя и непохожей на мужскую. Он немедленно уверился, что женщины созданы быть именно такими – хотя бы потому, что мир во всех своих проявлениях оказывает сопротивление, а жизнь, до самого конца противостоящая этому сопротивлению, создает силу. Она была красива и во многих других отношениях, не в последнюю очередь из-за зноя, который, хотя она была сильно загорелой, делал ее чуть ли не алой.

– Раньше я здесь никогда никого не видела, – почти сердито сказала она.

– Я тоже, – ответил Гарри.

Она сказала это, чтобы защитить свое достоинство, потому что на ней были только зеленовато-синие, как яйца малиновки, атласные лифчик и трусики, влажные, лаконичные и облегающие, хотя и не совсем прозрачные. Она не сутулилась, что, возможно, уменьшило бы великолепие ее телосложения, но держалась свободно, с прямой, как ее доска, спиной. Чтобы держать переставшую двигаться доску в равновесии, ей пришлось ее оседлать, из-за чего его внимание оказалось привлечено к двум сухожилиям, шедшим вверх по внутренней стороне бедер и образующим изящные, округлые каналы, которые, возможно, были самым заманчивым, что он когда-либо видел (соблазны, которым он подвергался прежде, не были настолько велики).

Практически нагие среди сапфирово-синей неподвижной воды, в жарком воздухе Эдема, они видели друг друга во всех подробностях, почти не имея возможности что-либо скрыть. Несмотря на ее величественную манеру держаться, он смотрел в основном на ее лицо, обрамленное влажными каштановыми волосами и сияющее в лучах высоко стоящего солнца. Она отличалась самообладанием, которое дается интеллектом, и он подумал, что интеллект ее, должно быть, так же велик, как и самообладание.

Разгоряченные греблей, они смотрели друг на друга, пока он не понял, что она открыто дает ему понять, что он не может разглядывать ее вечно и что ее почти полная нагота требует, чтобы он начал какой-то вежливый разговор.