Замок Саттон - Дина Лампитт

— Что такое, Альф? С тобой все в порядке?

Откуда ни возьмись, появился молчаливого вида человек и сказал:

— У вас что-нибудь случилось, лорд Нортклиф?

— Нет, нет, — сказал он. — Это от жары, я полагаю. Сегодня чертовски жарко.

— Проклятая духота, — подтвердил женский голос.

Потом женщина рассмеялась и добавила:

— Я бы выкурила сигарету.

То, как она это сказала, навело леди Вестон на мысль, что эта женщина стремится привлечь к себе внимание.

— Да, сегодня тепло, — откликнулась жена Альфа. — Предлагаю ничью. Пойдемте пить чай.

— Великолепная идея, — сказал гость. — Кончай, Элси. Нужно передохнуть.

Они ушли, и лорд Нортклиф остался один со своим слугой.

— Милорд, я вас еще раз спрашиваю. У вас все в порядке?

— Это все она, Джеймс, эта проклятая Белая Леди, кошмар моей бессонницы. Она стоит там и смотрит на меня.

Слуга посмотрел поверх нее и сквозь нее, и Анна Вестон затряслась от страха перед тем, чего она была не в состоянии объяснить.

— Там ничего нет, сэр. Я думаю, все ваши расстройства из-за того, что вы плохо спите. Я считаю, что вам нужно раз и навсегда обсудить это с вашими врачами.

Лорд Нортклиф с усталым видом сел, музыка прекратилась, и странный ящик начал издавать непрерывный скрежещущий звук.

— Конечно, ты прав. Это меня разрушает. Я действительно совсем потеряю голову, если не предприму что-нибудь.

— Мы вернемся к этому завтра. А теперь, сэр, пойдемте в дом, выпьем чаю.

Они пошли в сторону дома, но перед этим лорд Нортклиф в последний раз оглянулся, и, когда они с Анной посмотрели друг на друга, их обоих охватил ужас. Она поспешила дальше и несколько минут спустя перегнала человека по имени Гетти. К его ноге был привязан какой-то инструмент, очевидно, регистрирующий пройденное им расстояние, так как он все смотрел на него и говорил:

— Уже две мили, Джордж. Что ты об этом думаешь?

Человек, который был с ним, просто покачал головой и сказал:

— Ты никогда не угомонишься, папа. Ты переживешь нас всех — ты фанатик здоровья!

Гетти только криво усмехнулся и неловко зашагал прочь, по-видимому, совершенно не осознавая, что леди Вестон прошла совсем рядом с ним. И вот замок остался позади, и она оказалась в парке.

В платье из темно-красного бархата и шляпе, с полей которой свисали огромной длины перья, навстречу Анне шла женщина, красивее которой она никогда в своей жизни не видела. Теперь, разглядев ее при солнечном свете, Анна окончательно убедилась в этом. Пышные серебристые волосы излучали сияние, подобное вспышке лунного света, глаза цвета лесных фиалок, лицо вылеплено руками искусного скульптора. Каждое ее движение, когда она шла к Анне, было как музыка. Держа в руках охапку полевых цветов, ее догонял мужчина, которого в одном из прежних снов Анна видела с этой красавицей в постели. Те же тонкие черты лица, тяжелые веки, недовольный рот, однако на сей раз восхищение преобразило его лицо. Он бросил букет к ногам женщины, опустился среди цветов на колени и поднес к губам край ее платья. Она запротестовала:

— Ваше Высочество, это я должна стоять перед вами на коленях. Пожалуйста, поднимитесь, сир.

— Нет, нет — вы моя принцесса, моя королева. Неужели вы не понимаете, что я люблю вас, Мелиор Мэри?

Но самое удивительное ждало Анну впереди. Окруженные облаком тумана, как будто они каким-то образом были отдалены от красавицы и ее возлюбленного, стояли юноша и девушка с грустными лицами и тоже наблюдали за ними. Девушка крикнула: «Мелиор Мэри, мы здесь. Почему ты больше не разговариваешь со мной?» Юноша же ничего не сказал, а просто встряхнул своими густыми, рыжими кудрями, как это всегда делал доктор Захарий. Анна с болью осознавала, что как эта пара не видела ее, так и Мелиор Мэри могла видеть лишь своего возлюбленного. Странное, неприятное чувство возникло у нее — будто время сделало лишний оборот и случайно свело их всех вместе.

Еще звенел голос девушки, еще не смолк заглушающий его радостный смех Мелиор Мэри, а Анна уже спешила в сторону родника. Она поняла, что со временем действительно что-то стряслось: секунду назад светило солнце, а теперь она оказалась под ужасным проливным дождем. Раздался топот копыт, и спустя мгновение она увидела охотников в одеждах, какие англичане носили в давние времена. На руке у каждого охотника сидел сокол с чехлом на голове. Наконец-то она стала понимать то, что видела.

И Альф, и Гетти, и возлюбленный Мелиор Мэри были одеты по-разному, и одежда их была ей совершенно незнакома, а эти люди носили одежду из прошлого.

Не замечая ее, охотники вихрем промчались мимо. Скоро они скрылись из виду, и топот копыт затих, а она наконец увидела родник. И тут перед ее глазами возникла странная сцена: на земле лежала молодая женщина, ее тело корчилось в конвульсиях, так что, казалось, оно вот-вот разорвется на части. Из ее горла рвался наружу хриплый и страшный крик. Анна плохо понимала, о чем та говорит, но знала, что она, Анна, стала свидетелем мрачного, первобытного действа. Эта женщина взывала к какой-то очень древней силе в лице Одина (слово, которого Анна не понимала) и в лице всех, кого сжигает злоба — обитателей мира, недоступного человеческому разумению, Анна осознавала, что эта мрачная, внушающая благоговейный ужас сцена имеет отношение к замку Саттон и к тем, кто его унаследует: отныне им угрожает опасность.

— Господи, защити нас, — крикнула она. — Бог Отец, Бог Сын, не дайте исполниться проклятию.

Но время сыграло с ней последнюю шутку, и никто ее не услышал, ибо минуту спустя Ричард Вестон успокаивал ее.

— Это всего лишь сон, Анна. Почему ты плачешь?

Фрэнсис подумал: «Я должен написать моему отцу. Он посоветует, что мне делать, потому что сам я уже не способен мыслить трезво».

Уайтхоллский дворец, куда он и другие придворные вернулись после майского турнира, своей тишиной напоминал склеп. Жужжание голосов, в обычное время наполнявшее его комнаты, заменилось приглушенным шепотом, никто не осмеливался петь или играть на лютне. Дворец бурлил от сплетен, и один слух сменял другой.

Фрэнсис сел, взял ручку и написал на листке бумаги дату — 4 мая 1536 года.

«Мой верный и горячо любимый отец.

Настоятельно прошу и умоляю вас ответить на это письмо сразу, как только вы его получите, ибо я пребываю сейчас в глубоком замешательстве относительно того, как мне лучше себя вести. Как вы, быть может, знаете, 30 апреля был арестован Марк Сметон, а 1 мая — сэр Генри Норрис. На следующий день в Гринвиче королева предстала перед Государственным советом, и ее дядя, герцог Норфолкский, поместил ее под стражу, и в два часа дня, во время прилива, она была отправлена в Тауэр. Здесь говорят, что ее дочь, Елизавету, вырвали у нее из рук, когда королева Анна хотела ее обнять, и королева просила Его Светлость, который тайно приехал в Гринвич, проявить к ней милосердие.