Становление личности. Избранные труды - Гордон Олпорт

8.  Сублимация . Привычная теория Фрейда считает, что все взрослые мотивы (даже наиболее социально ценимые и идеалистичные) – это «очевидные сублимации» примитивных мотивов секса и агрессии. Врач, художник, миссионер вытесняют свои «желания с отторможенной целью»; они находят замену тому, чего реально хотят в жизни. Несомненно, «очевидная сублимация» действительно иногда существует, но мы решительно не согласны, что она объясняет все мотивы взрослых.

Для доказательства своей точки зрения критики функциональной автономии приводят особые случаи. Один исследователь пишет:

...

Мой уклон биологический, механистический и фрейдистский. Позвольте мне описать случай, соответствующий моему уклону и, видимо, отрицающий функциональную автономию.

У меня есть друг, который, похоже, сильно мотивирован эстетическими ценностями. Все, что он делает, кажется соответствующим этой хорошо интегрированной мотивационной системе. Он поднимает глаза от внимательно рассматриваемой фотографии безрукой Афродиты и вздыхает: «Ах, если бы нынешние люди были такими». В поисках совершенной подруги он каждый уик-энд проводит с новой девушкой. Как-то, возвратившись с одного такого свидания, он сказал: «Она в порядке, но у нее нет бюста ». Он любит поэзию. Когда он читает стихи, слова падают из его рта подобно кусочкам мрамора. Он цитирует Ноэля Коуарда. И во многих других отношениях он – эстет высшей пробы. Составляет ли его любовь к прекрасному функционально автономный мотив? Я думаю, нет.

Его зовут Ларс. Его разведенная мать и он крайне преданы друг другу. В конечном счете, его «идеальная девушка» – его мать. Его озабоченность грудями, его «пережевывание и сосание» прекрасных поэтических строк, – все это демонстрирует его желание обладать своей матерью (или вернуться в нее). Эстетизм Ларса невротичен, это просто очевидная сублимация его истинных мотивов.

Если случай в основном таков, как утверждает этот исследователь, нет оснований предполагать, что эстетический стиль жизни Ларса функционально автономен. Он не присущ внутренне его природе, а стоит на службе другого, более сильного и, в лучшем случае, наполовину осознанного мотива.

Вот другой случай, описанный исследователем, также скептически относящимся к функциональной автономии.

...

Недавно я встретил одного священника и заинтересовался его случаем. Многие говорили мне, что он – человек с единственным мотивом в жизни: собрать деньги на постройку женского монастыря. Пока я не познакомился с ним, я не мог даже вообразить столь всепоглощающее доминирование этого одного мотива во всем его поведении.

Например, я должен был договориться с ним об аренде школьного зала для подростковых танцев. Он спросил, какой процент прибыли он получит для своего проекта монастыря. Я пытался обсудить с ним проблему досуга подростков; его это не интересовало. Я пытался обсудить межрелигиозное напряжение в общине, он и это отмел. На каждый гамбит в разговоре он отвечал: «Сколько я получу на монастырь?»

У него плохие отношения с людьми в городе, ибо он немилосердно преследует их ради денег. В его офисе находится большая картина предполагаемого монастыря, причем она не висит на стене, а стоит на мольберте, так что сразу бросается в глаза. Даже архиепископ, говорят, не очень благоволит этому проекту, потому что священника подозревают в том, что он расходует на свою цель часть приходских денег.

Как же можно объяснить это единство цели? Примем ли мы психоаналитическую интерпретацию, что сексуально подавленный холостяк нашел способ собрать вокруг себя женщин (монахинь)? Можно представить себе валидность этого объяснения, но я сомневаюсь, ибо других свидетельств сексуального интереса в его поведении нет, и он очень стар. Едва ли можно принять и гедонистическое объяснение, ибо он не только непопулярен из-за своей неприятной настойчивости, он в действительности не сильно продвигается вперед. Его поведение скорее наказывается, чем вознаграждается.

Возможно, лучшее, что мы можем сделать – это сказать, что его главенствующая страсть функционально автономна. Но не уходим ли мы тем самым от попыток объяснить его центральный мотив?

В данном случае, как и во многих других, мы просто недостаточно знаем об обсуждаемой жизни, чтобы прийти к ясному решению. С одной стороны, весьма навязчивая природа поведения священника ставит вопрос о том, не присутствует ли здесь невроз навязчивых состояний, приводящий к смещению какого-то желания с заторможенной целью (быть может, сексуального). С другой стороны, многие люди, вроде старого Фауста, нашли свой смысл жизни в каком-то ограниченном проекте схожего масштаба. В жизни этого священника проект может быть просто конкретным фокусом приложения религиозного мотива и стиля жизни. Может быть, мы должны принять это как способ сведения всех испытываемых им сложных жизненных влияний с его развивающимися потребностями и интересами в уникальном паттерне проприативного стремления. С этой точки зрения его мотив организации монастыря функционально автономен. В данном случае мы действительно не можем сказать, что тут лучше подходит («сублимация» или функциональная автономия), просто потому, что мы недостаточно знаем о жизни этого человека.

Добавим несколько слов относительно жалобы автора наблюдения на то, что доктрина функциональной автономии «даже не пытается объяснить его центральный мотив». Если автор имеет в виду, что он хотел бы исторического объяснения в виде тех шагов в жизни священника, которые привели его к нынешней главенствующей страсти, то мы можем ответить, что не видим препятствий для его попытки реконструировать историю жизни этого человека. Но историческое объяснение – это не функциональное объяснение. В самом реальном смысле функционально автономный мотив и есть личность. Мы не можем требовать никакой дальнейшей редукции. Сама по себе жизнь есть энергия и «объяснение». Нет нужды, да и возможности смотреть «глубже» – там ничего нет, если мотив функционально автономен.

Однако мы можем связать любой функционально автономный мотив с тотальной системой проприума и раскрыть его относительную значимость для стиля жизни. Функциональная автономия – не «доктрина отчаяния». Скорее это четкая маркировка одного важного и часто игнорируемого аспекта человеческой мотивации.

Резюмируем: если мы имеем дело с сублимацией (очевидной или нет), то это не случай функциональной автономии. С другой стороны, бездоказательное декларирование того, что все интересы взрослого человека – всего лишь маскировка для его подлинных потребностей (главным образом, в сексе и агрессии), выглядит так же неправдоподобно, как химеры.

Степени функциональной автономии. Наше обсуждение прояснило, что не всегда можно определить, коренится ли данный мотив во влечениях, инфантильной фиксации, сублимациях или полностью взрослых формулах жизни. В сущности, мотив может отражать комбинацию сил: детских и взрослых, инстинктивных и намеренных, сознательных и бессознательных, внешних и внутренних. Даже влечения, как мы видели, посредством канализации приобретают новые высоко индивидуальные привкусы. По этим причинам мы не можем заявить, что мотив всегда либо – либо . Мы должны учитывать возможность того, что жизненные мотивы могут демонстрировать много степеней чистоты и примесей в том, что касается функциональной автономии.

Следовательно, на вопрос: «Когда это не так?» – не может быть категоричного ответа. Решение можно найти только после интенсивного изучения индивидуальной жизни. На практике часто трудно принять решение. Однако в принципе мы можем сказать, что в той степени, в которой нынешний мотив стремится к новым целям (то есть обнаруживает напряжение иного вида, чем у мотивов, из которых он развился), он является функционально автономным.

Как возникает функциональная автономия

Наш научный интерес был бы удовлетворен, если бы мы могли дать простой ответ на трудный вопрос: как возникает функциональная автономия. К несчастью, нам это не удается по двум причинам. Во-первых, нам не хватает знаний о неврологических процессах , которые могут быть включены в трансформацию старых и поддержание новых систем мотивации. Во-вторых, у сегодняшней психологии нет последовательной теории природы человека . Нельзя ясно понять феномен функциональной автономии до тех пор, пока мы не узнаем больше о соответствующих неврологических механизмах и не придем к корректной формулировке целевой природы мотивов.

Поэтому в настоящее время мы попытаемся только сориентировать наш ответ в правильном (как нам кажется) общем направлении. Мы назовем первую группу соображений «квазимеханическими», а вторую группу – «проприативными».