Становление личности. Избранные труды - Гордон Олпорт

Я мог бы бесконечно множить примеры функциональной автономии, но это ни к чему. Пора систематизировать наши представления об этом явлении. После нескольких лет размышления над проблемой я пришел к выводу, что его нужно рассматривать на двух уровнях. Следует рассмотреть уровни: (1) персеверативной функциональной автономии и (2) собственной, или проприативной, функциональной автономии. Первый уровень может быть приблизительно объяснен простыми (или с виду простыми) неврологическими принципами. Однако второй уровень прямо зависит от определенных философских допущений относительно природы человеческой личности: дело не в том, что эти допущения как-то противоречат известным неврологическим фактам, а в том, что они выходят за пределы нынешних знаний о способах действия нервной системы.

Персеверативная функциональная автономия . Начнем с некоторых экспериментов с животными. Не очень понятно, как их трактовать. С одной стороны, нервный и эмоциональный базис животных сходен с таковым у человека. С другой стороны, у животных так плохо развиты высшие корковые центры, что способности к символизации, задержке и собственная система отсчета у них в основном или даже полностью отсутствуют.

1.  Доказательства на животных. Экспериментатор кормит крысу через равные промежутки времени. Крыса наиболее активна как раз перед временем кормления. Спустя некоторое время экспериментатор перестает кормить крысу. Но хотя она теперь голодна все время, предыдущий ритм максимальной активности (как раз перед обычным временем кормления) устойчиво сохраняется [456] .

Моллюск, чьи привычки зарываться в песок и вновь вылезать зависят от приливов и отливов, даже перенесенный с пляжа в лабораторию будет сохранять тот же ритм [457] .

Крыса, научившаяся двигаться в лабиринте, побуждаемая голодом, будет правильно пробегать лабиринт даже после насыщения, не ради пищи, но, очевидно, «ради развлечения» [458] .

Один исследователь заливал крысам в уши коллодий, тем самым вызывая чистящие движения. Месяц спустя после начала эксперимента, когда в ушах крыс под микроскопом не было найдено даже следов раздражителя, количество «чистящих» движений еще оставалось очень большим [459] .

Эти и многие подобные эксперименты показывают то, что мы имеем в виду под персеверацией . Этот механизм вступает в действие вследствие того, что один мотив продолжает (по крайней мере, некоторое время) «подпитывать» себя. Здесь мы имеем самый элементарный пример функциональной автономии.

Пока еще невозможно обозначить неврологический базис, лежащий в основе устойчиво продолжающейся функциональной автономии этого типа. Только что упомянутые явления, как и перечисленные ниже, указывают на наличие самоподдерживающихся контуров или подструктур, приспособленных уже не только к контролю стимула. Неврологи признают эти явления и рассуждают относительно участвующих в них нервных механизмов [460] .

2.  Зависимости. Никто не станет отрицать, что жажда табака, алкоголя или препаратов опиума – это приобретенная страсть, которая может быть очень интенсивной. Вот что пишет алкоголик, проходящий лечение:...

«Эти пароксизмы страстного желания наступают через регулярные промежутки времени (три недели) и длятся в течение нескольких дней. Это не жеманная слабость и не предмет для зубоскальства. В отсутствие “жидкости” я физически и психически заболеваю. Изо рта течет слюна, желудок и кишечник, кажется, сводят судороги, тошнит, я становлюсь желчным, впадаю в беспричинную нервную хандру» [461] .

Можно сказать, что такой физиологический голод, искусственно вызванный наркотиками, – неправильный пример. Новые работы по зависимостям показывают, что их механизм, в основном, психологический. Так, обезьяны и люди, получавшие опиаты по медицинским показаниям, привыкали и сильно страдали от их «отмены», но после излечения не демонстрировали желания снова употреблять наркотики. С другой стороны, настоящие зависимые даже после лечения, когда все симптомы отмены исчезли, в огромном большинстве случаев возвращаются к своей зависимости. Это происходит не вследствие физиологического голода, а только потому, что сформировалась подсистема личности, которая справляется с жизненными фрустрациями при помощи наркотиков. Таким образом, «сидящий на игле» – это человек, сформировавший приобретенную и автономную мотивационную структуру [462] .

3.  Круговые механизмы. Каждый наблюдал, как ребенок почти бесконечно повторяет одно и то же действие. Добродушные родители поднимают ложку, вновь и вновь бросаемую малышом. От этой игры родители устают гораздо раньше малыша. Такая же нескончаемость свойственна детской болтовне, манипулированию и игре. Каждая активность дает «обратную связь» в сенсорные отделы, тем самым поддерживая «круговой рефлекс» [463] . Признаться, этот пример иллюстрирует только временную функциональную автономию. Однако он демонстрирует важность наличия некоторого нервного аппарата для поддержания паттернов активности без необходимости прослеживать каждый акт до мотива-влечения.

4.  Персеверация задания. Многие эксперименты показывают, что незавершенные задания повышают напряжение, удерживающее человека за работой, пока задача не завершена (неважно, сколько времени она занимает). Даже тривиальная задача может потребовать значительного времени. Попросите испытуемого провести час, придумывая и записывая все возможные слова, начинающиеся с буквы «С». Когда он покинет кабинет экспериментатора, даже во сне и, быть может, на следующий день он будет устойчиво продолжать, не желая того, вспоминать новые слова на «С» [464] . Здесь функциональная автономия также имеет короткую протяженность, но суть в том, что для объяснения временно находящейся в разгаре самоподдерживающейся динамической системы не требуется гипотеза о самоутверждении, соперничестве или любой другой базовой потребности.

Гештальт-психологи говорят о «тенденции завершения» ( Gestaltdrang ), которая продолжает действовать вплоть до завершения задачи. Известно, что запоминание незавершенных задач лучше, чем завершенных [465] . Любое незаконченное задание давит в направлении продолжения работы над ним.

Вудвортс первоначально говорил о «привычках, становящихся влечениями». Это утверждение приемлемо только отчасти. Будучи однажды выученными, большинство привычек становятся просто инструментальными навыками. Мы пользуемся своей пишущей машинкой, автомобилем или языковыми привычками только для обслуживания своих активных мотивов. Однако «привычки, стремящиеся вверх» высоко динамичны. Ребенка, только учащегося говорить и ходить, похоже, влечет к совершенствованию этих умений. Подросток не имеет покоя, пока не доведет до совершенства свое умение кататься на коньках, танцевать или водить машину. Конечно, некоторые умения никогда реально не становятся совершенными. Концертирующего пианиста ежедневно влечет к многочасовым занятиям. Мы можем заключить так: влекущей силой обладают не совершенный талант или автоматическая привычка, а, скорее, несовершенный талант и привычка в процессе становления.

5.  Знакомство и рутина. Джон Дьюи писал: «Суть рутины – настаивать на своем собственном продолжении. Нарушение ее – это осквернение прав. Отклонение от нее – проступок» [466] .

Как мы видели, бесконечное повторение имеет свойство навязчивости, особенно в детстве. Если вы рассказываете историю маленькому ребенку, он не позволит вам вносить вариации при повторном рассказе. Всегда лучше знакомые игровые предметы, пища, семейные обычаи. Поездки, например, в летний лагерь, часто вызывают острую тоску по дому. Как указывает Пиаже, детская моральность – это, главным образом, моральность обычая, послушания и рутины [467] .

Читатель может возразить, что знакомая обстановка – это только условное подкрепление, которое будет удовлетворять наши влечения. Так, наша обычная кровать связана с освежающим сном; она нравится нам, потому что она является «вторичным подкрепителем» отдыха. Но это объяснение неудовлетворительно. Удовольствие, идущее от знакомой постели, – это не удовольствие сна, а удовольствие простой знакомости. Ребенок находит не больше удовлетворения голода в знакомой пище, чем в новой, но хочет знакомой. А какое влечение удовлетворяется точным повторением рассказа?

Динамизм рутины можно обнаружить, когда влечения отсутствуют или встречают на пути препятствия. Например, иногда случается, что мы попадаем в новый город и теряем чувство направления. Мы думаем, что восток – это север, или что север – это юг. Это состояние «перевернутости» досадно и явно не удовлетворяет влечений, но оно сохраняется. Быстро устанавливается система координат, становящаяся для нас рутиной и почти не поддающаяся коррекции. Мы не хотим этого, но не можем избавиться от нее.