Становление личности. Избранные труды - Гордон Олпорт

Этих примеров достаточно, чтобы продемонстрировать разницу между конкретным и абстрактным ви́дением мотивов. Последнее всегда прилажено к какой-то теоретической системе и вытекает из классификаций якобы базовых общих мотивов людей. Они касаются личности вообще. Они слабо приложимы к конкретному случаю. Ни четыре желания, ни восемнадцать инстинктов, ни тридцать потребностей, ни их любая комбинация или производные не могут адекватно объяснить бесконечное разнообразие целей, которых добиваются бесконечно разнообразные смертные.

Возьмем последний пример из перечисленных в таблице. Верно, что Патриция в определенном смысле проявляет «компетентность» на своих приемах. Но в жизни есть миллионы видов компетентности, которые наверняка вообще не интересуют Патрицию. Ее мотив очень конкретен. Соль ее жизни – гостеприимство, а не абстрактная компетентность. А любая абстрактная схема полностью упускает этот момент и, следовательно, проливает мало света на действительное функционирование ее личности. В́идение интересов человека просто как вариаций, звучащих в общем паттерне, – это карикатура на человека.

Этот акцент на уникальности мотивации может вызвать тревогу. Вы спросите: «Что же это будет за наука о мотивах, если мы не станем обобщать?» Ответ на это возражение состоит в том, что общие принципы мотивации (подобные тем, о которых идет речь в этой и предыдущей главах) могут помочь нам понять, как образуется уникальность. Ошибочно считать, что общий принцип мотивации может вести только к единообразному списку мотивов, общему для всех людей.

Функциональная автономия

Обратимся теперь к одному общему закону мотивации, полностью учитывающему конкретную уникальность личных мотивов и соответствующему всем другим критериям адекватной теории мотивации. Это отнюдь не единственный валидный принцип, подходящий к развитию человеческих мотивов, не объясняет он и всю мотивацию. Но это наша попытка избежать ограничений единообразных, негибких, абстрактных, ориентированных назад теорий и признать спонтанность, изменчивость, направленность вперед, конкретный характер бо́льшей части мотивации взрослых.

Функциональная автономия рассматривает взрослые мотивы как разнообразные, самоподдерживающиеся актуальные системы, вырастающие из предшествующих систем, но функционально независимые от них. Со многими мотивами происходит то же, что с ребенком, который постепенно перерастает зависимость от своих родителей, становится независимым и переживает своих родителей. Переход может быть постепенным, но тем не менее радикальным. Когда индивидуум (или мотив) созревает, его функциональная связь с прошлым рвется. Историческая связь остается.

Очевидно, что такая теория противостоит всем концепциям «неизменных энергий». Она отказывается от взгляда на энергии взрослых как на инфантильные или архаичные по природе. Мотивация всегда современна. Жизнь современных Афин – это непрерывное продолжение жизни древнего города, но эта жизнь (в своем нынешнем «движении») ни в каком отношении не зависит от той жизни. Жизнь дерева – это непрерывное продолжение жизни семени, но семя больше не поддерживает и не питает полностью выросшее дерево. Более ранние цели ведут к более поздним целям, но люди отказываются от первых в пользу последних.

Давайте рассмотрим несколько банальных примеров. Бывший моряк жаждет видеть море, музыкант страстно желает вернуться к своему инструменту после вынужденного отсутствия, скупец продолжает накапливать свое бесполезное состояние. Моряк мог впервые полюбить море случайно, стараясь заработать на жизнь. Море было «вторичным подкреплением» для его первичного влечения. Но теперь, когда он, возможно, стал богатым банкиром, первоначальный мотив угас, а жажда моря продолжает существовать и даже усиливается. Музыканта сначала могли ранить упреки по поводу того, как плохо он владеет инструментом. Но теперь он в безопасности, над ним никто не насмехается, и он обнаруживает, что любит свой инструмент больше всего в мире. Скупой, быть может, приобрел свою привычку к бережливости в крайней нужде, но скупость устойчиво сохраняется и усиливается с годами, хотя в ней уже нет необходимости.

Удачный пример – мастерство. Квалифицированный рабочий чувствует себя вынужденным работать очень хорошо, даже если его доход больше не зависит от поддержания высоких стандартов. На самом деле в дни массового распространения «времянок» его стандарты мастерства могут ставить его в экономически невыгодное положение. Но даже тогда он не может выполнять работу небрежно. Мастерство – не инстинкт, но оно может приобретать такое устойчивое влияние на человека, что не удивительно, что Веблен по ошибке принял его за инстинкт.

Бизнесмен, давно материально обеспеченный, доводит себя работой до болезни, а возможно, и скатывается назад в бедность, стремясь к выполнению своих планов. Тяжелая работа, когда-то бывшая средством достижения цели, становится целью самой по себе.

Ни необходимость, ни рассудок не могут заставить человека получать удовольствие от жизни на сельском хуторе, после того как он адаптировался к активной энергичной городской жизни. Городские привычки побуждают его к неистовому существованию, даже если интересам здоровья соответствует более простая жизнь.

Занятия литературой, хороший вкус в одежде, использование косметики, прогулки в общественном парке или зима, проведенная в Майами, сначала могут служить, так сказать, интересам секса. Но каждая из этих «инструментальных» активностей может сама по себе стать интересом, поддерживаемым всю жизнь, даже после того, как перестает служить эротическому мотиву.

Некоторые матери неохотно рожают детей, смущаемые мыслью о том, что уход за ребенком – долгая и нудная работа. «Родительский инстинкт» полностью отсутствует. Мать может тщательно ухаживать за ребенком из страха перед тем, что скажут ее придирчивые соседи, или перед законом, или, быть может, в смутной надежде, что ребенок обеспечит ей старость. Такие грубые мотивы могут требовать от нее выполнения ее работы до тех пор, пока постепенно через практику самоотдачи ее ноша не превращается в радость. С ростом любви к ребенку первоначальные прагматические мотивы утрачиваются навсегда. Нет ничего устойчивее материнских чувств (их прочность вошла в поговорку), даже если (как в данном случае) можно показать, что они являются не изначальным, а приобретенным мотивом.

Позвольте добавить еще один пример. Многие мальчики выбирают профессию, идя по стопам отцов. Многие мальчики проходят также через период страстной «идентификации с отцом». Например, Джо – сын известного политика. Молодым парнем он имитирует все, что делает его отец, быть может, даже произносит «речи». Проходят годы, отец умирает. Теперь Джо – мужчина средних лет, глубоко увлеченный политикой. Он ходит в офис, возможно, на ту же работу, что и отец. Что мотивирует Джо сегодня? Детская фиксация на отце? Предположим, да, ибо возможно Джо не изжил свой эдипов комплекс (пытаясь быть подобным папе, чтобы завоевать привязанность мамы). Тогда сегодняшняя политическая деятельность Джо должна иметь невротическую окраску, и мы, возможно, обнаружим, что он демонстрирует компульсивную, ригидную, малоадаптивную манеру поведения. Однако есть шанс, что его интерес к политике вышел за пределы той «идентификации с отцом», с которой он начинался. Историческая непрерывность есть, но уже нет никакой функциональной непрерывности. Политика – это теперь его господствующая страсть, это его стиль жизни, это большая часть личности Джо. Первоначальное семя отброшено.

Все наши иллюстрации имеют одну общую черту. Описанный нами взрослый интерес зарождался как нечто иное. Во всех случаях активность, которая позднее стала мотивационной, сначала была инструментальным средством для какой-то другой цели (то есть для какого-то предыдущего мотива). То, что было некогда внешним и инструментальным, становится внутренней побудительной силой. Когда-то активность служила влечению или какой-то простой потребности, теперь она служит сама себе или, в более широком смысле, образу Я (идеальному Я ) человека. Теперь диктует не детство, а зрелость.

Таким образом, функциональная автономия относится к любой приобретенной системе мотивации, в которой напряжения носят иной характер, чем предшествовавшие напряжения, из которых выросла эта сформировавшаяся система [455] .

Уровни автономии

Я мог бы бесконечно множить примеры функциональной автономии, но это ни к чему. Пора систематизировать наши представления об этом явлении. После нескольких лет размышления над проблемой я пришел к выводу, что его нужно рассматривать на двух уровнях. Следует рассмотреть уровни: (1) персеверативной функциональной автономии и (2) собственной, или проприативной, функциональной автономии. Первый уровень может быть приблизительно объяснен простыми (или с виду простыми) неврологическими принципами. Однако второй уровень прямо зависит от определенных философских допущений относительно природы человеческой личности: дело не в том, что эти допущения как-то противоречат известным неврологическим фактам, а в том, что они выходят за пределы нынешних знаний о способах действия нервной системы.