Становление личности. Избранные труды - Гордон Олпорт

Мы предпочитаем говорить, что сущностная природа человека такова, что подталкивает к относительной унификации жизни (никогда полностью не достигаемой). В этой тенденции к унификации мы можем распознать много центральных психологических черт. Среди них – поиск человеком ответов на «трагическую триаду» проблем: страдание, вина, смерть. Мы видим также его усилия установить связь со своими ближними и с миром в целом. Мы видим, что он пытается открыть свое особое место в мире, установить свою «идентичность». Как следствие этого поиска (который и есть сама суть человеческой природы) мы отмечаем, что поведение человека в большой степени проактивно, интенционально и уникально для него. В этот тотальный процесс включено чувство самости (образ Я ). Однако порождает его не Я (как отдельный субъект). Самость есть отражение этого фундаментального процесса становления.

С этой точки зрения функциональная автономия – это просто способ утверждения, что мотивы человека меняются и развиваются в течение жизни, потому что это заключено в природе человека. Только теоретикам, преданным реактивной, гомеостатической, квазизакрытой модели человека, оказывается трудно с этим согласиться.

Травматические трансформации

Изменения мотивов обычно так постепенны, что нельзя сказать, где исчезает один и появляется другой. Любовь к музыке ради нее самой может лишь постепенно заменить прилежные занятия; религиозное стремление может медленно развиться из религиозной рутины; забота о других может шаг за шагом сменять детский эгоцентризм. Изменения могут действовать так же постепенно, как прилив, поднимающий сидящее на мели судно, пока вдруг оно не окажется на плаву.

Но некоторые трансформации происходят внезапно и имеют далеко идущие последствия. Жизнь может быть перевернута одним решающим событием: обращение святого Павла или Толстого, итальянское путешествие Гёте, заражение Ницше от проститутки. Такие травматические трансформации составляют особый пример функциональной автономии.

Травматические изменения могут относиться либо к персеверативному типу функциональной автономии, либо к проприативному типу. Рассмотрим вкратце оба типа.

Персеверативные травмы. Мы отметили, что мотивы избегания никогда не угасают. Обжегшийся ребенок боится огня навсегда . Если страх необычайно глубок и навязчив, мы говорим о фобии . У многих людей есть иррациональные, но неискоренимые страхи такого типа.

...

Ребенка младше трех лет так ужаснул несущийся локомотив, когда он ненадолго отдалился от матери, что над всей его жизнью господствовал страх потери безопасности. Став взрослым, он мог отдаляться от своего дома не больше чем на несколько кварталов. С возрастом ситуация ухудшалась. В конце концов этот страдалец (он работал учителем) был вынужден проводить занятия со студентами колледжа у себя дома [485] .

Дэвид Леви, детский психиатр, пишет, что «отягощенные тревогой события, согласно моим записям, часто происходят в течение первых двух лет жизни» [486] . Дети, которые еще не могут понимать или контролировать свое окружение, находятся во власти пугающих событий. Хирургическая операция, случаи, когда дети «теряются» на улице города, грозовые молнии, необдуманные отвергающие действия со стороны родителей, переезд в новое окружение, смерть в семье – все эти и другие специфические события могут раз и навсегда устанавливать фобические тенденции, возможно, с любопытными ритуалами безопасности со стороны ребенка. И эти системы могут продолжать существовать годами, иногда всю жизнь. Некоторые психиатры (например, О. Ранк) утверждали, что травма рождения – это катастрофическое событие, которое, вероятно, оставляет постоянный шрам на каждом смертном. Можно, однако, усомниться, обладает ли нервная система при рождении достаточной зрелостью, чтобы надолго запечатлеть событие рождения.

Как бы то ни было, разумно согласиться с Леви в том, что в довербальный период жизни ребенок особенно чувствителен к потрясениям, которые он не может ни понять, ни обсудить, ни рационально пережить. Появление нового малыша с вытекающим отсюда чувством ревности, раннее переживание тяжелой утраты или переход в приемную семью – это все готовые поводы для травматических переживаний.

Когда в возрасте примерно шести лет ребенок покидает домашнее убежище и попадает в обстановку школы и площадки для игр, его ждут новые переживания по поводу собственных неудач и насмешек окружения. Особенно может страдать от беспощадных насмешек других детей хромой ребенок или ребенок с каким-то заметным шрамом (или принадлежащий к группе меньшинств). Такие травмы имеют длительное влияние. Чувствительный ребенок может расти постоянно больным, или у него возникает чувство неполноценности, которое продолжается всю жизнь, даже если он достигает в последующие годы оглушительного успеха. Это все примеры «персеверативной функциональной автономии», вызванной острыми «психологическими ранами», причиненными определенными, поддающимися датировке событиями.

В жизни американского мальчика особенно важен пубертатный период, когда он должен начать двигаться по восходящей лестнице возмужания. Он должен преодолеть критический «барьер маменькиного сынка». Быть может, драка на кулаках, состязание по ходьбе, взрослая стрижка или какой-то отважный поступок помогут ему достичь цели. Если это произойдет, то перед ним откроется жизнь «нормального мальчика». Если барьер не был успешно преодолен, может произойти радикальное изменение в жизни, начнут развиваться новые виды компенсации, новый образ Я .

Вскоре возникают новые требования от группы сверстников, включая взаимоотношения с противоположным полом. Развиваются религиозные интересы. Переживания успеха и неудачи, угрызений совести и вины, обращения, детской любви могут быть крайне важны. Это новые миры, которые надо завоевать, экзамены в колледже, которые надо сдать, профессия, которую надо выбрать, средства к существованию, которые надо заработать. На всех этих критических стадиях возможна встреча с травматическим переживанием.

Во взрослые годы шок, вызванный неудачей в бизнесе, болезнью, тяжелой утратой, также может привести к быстрым и глубоким изменениям. Однако, как правило, после тридцати лет личность гораздо меньше подвержена внезапным потрясениям, чем до этого возраста. Больше всего критических и резких перемен происходит в подростковом возрасте.

Не надо думать, что все изменения в жизни отмечены какими-то травмами. Напротив, в большинстве случаев жизнь меняется постепенно, хотя все люди могут указать на живые и впечатляющие эмоциональные переживания. На самом деле, невозможно провести резкую границу между травматической и постепенной трансформацией.

В одной группе автобиографий, собранных у студентов колледжа, оказалось, что более 10 % описали отчетливо травматические события, внезапно трансформировавшие большую область их личности. На прямой вопрос 48 % заявили, что у них имелись необычные впечатляющие эмоциональные переживания, но в редких случаях они приводили к внезапной переориентации жизни.

Собственные травмы. Как мы отметили, отдельное волнующее событие может создать некоторую доминирующую персеверативную систему (фобию, отвращение, ритуал). Но такие события могут также положить начало смещению центра образа Я и тем самым повлиять на эволюцию функционально автономных проприативных состояний. Некоторые травмы просто замораживают страхи и ограничивают рост, другие меняют направление развития.

...

Антрополог Рут Бенедикт рассказывала, что ее отец умер, когда ей было всего лишь два года. Каким-то образом, несмотря на горе, трагическая сцена у гроба отца дала ей впечатление, что мир смерти – мирный и красивый. Позже, в возрасте шести лет, она рассматривала свое потайное место в стоге сена как свою «могилу». Она пишет: «… Меня озарило – я поняла, что всегда и без проблем могу быть сама с собой, и что если я никому не расскажу о вещах, которые для меня важны, никто не сможет отнять их у меня. Я думаю, это было фундаментальным знанием, которым я жила до тридцати пяти лет…» [487] .

Из этих эпизодов двух– и шестилетнего возраста Рут Бенедикт выковала свой стиль жизни на много лет. Следующие два эпизода имеют дело с травматическими переживаниями в школе и колледже.

...

Женщина, которой сейчас шестьдесят лет, прослеживает свою неизменную преданность поэзии в значительной степени до эпизода на уроках по Вергилию в средней школе. Она выполняла обычный перевод, трудный и скучный. Учитель, в сотый раз пытаясь придать смысл задаче, спросил, как отрывок был бы выражен в Библии. К счастью, она уловила ссылку и сказала: «Склони твое ухо к моей мольбе». И именно в этот момент ее буквально озарило необыкновенно сильное переживание красоты поэзии. Это чувство к поэзии она пронесла через всю жизнь.