Становление личности. Избранные труды - Гордон Олпорт

Критерии, выдвигаемые экзистенциалистами, также подчеркивают серьезную сторону зрелости и включают достижение смысла и ответственности, а также принятие и «мужество быть» [496] .

Войны двадцатого века и сопровождающие их несчастья фокусировали внимание на человеческих страданиях. Страдания играют двоякую роль: иногда они ломают личность, а иногда создают. Раны, болезни, тюремное заключение, «промывка мозгов» часто сокрушают и ввергают в постоянное отчаяние, но они же ведут к твердости, богатству и силе. Люди никогда не стремятся к страданиям и никогда не желают их своим детям, но еще вопрос – прокладывает ли легкая жизнь путь к зрелости [497] .

Все рассмотренные нами критерии указывают на идеал, практически недостижимый. У сильнейших личностей есть свои слабости и регрессивные моменты; и в значительной степени достижение ими зрелости зависит от поддержки окружающих. Однако совершенно ясно, что одни люди, несмотря на обстоятельства, ведут жизнь гораздо более близкую к этому идеалу, чем другие.

Суммируя на свой лад критерии зрелости, которые мы обозрели, остановимся на шести. Это, конечно, совершенно произвольное число, но оно позволяет соблюсти разумное равновесие между слишком тонкими и слишком грубыми для нашей цели различиями.

Расширение чувства Я

Чувство Я , постепенно возникающее в младенчестве, не формируется полностью в первые три или первые десять лет жизни. Оно продолжает расширяться с опытом, по мере увеличения круга того, в чем человек участвует. Как указывает Эриксон, особенно критическим является подростковый возраст. Борясь с «диффузией идентичности», юноша просто хочет знать, кто он такой. Какие факты, переживания и роли являются его собственными, а какие находятся на периферии или совсем не подходят его стилю жизни?

Этот момент иллюстрирует юношеская любовь. Она собирает в пучок мощные, но несогласованные импульсы: сексуальный тонус, тенденции самоутверждения и подчинения, амбиции, эстетические интересы, семейное чувство, даже религиозное переживание. Но важно то, что эта интимная волна связывается с другим человеком. Границы Я быстро расширяются. Благополучие другого столь же важно, как собственное; лучше сказать, благополучие другого идентично собственному.

Не только подростковая любовь раздвигает границы «единственности». Новые амбиции, членство в новых организациях, новые идеи, новые друзья, новые развлечения и хобби и, прежде всего, призвание – все включается в чувство Я . Все это – новые факторы идентичности человека.

Здесь мы явно нуждаемся в принципе функциональной автономии (см. главу 10). Для зрелого человека жизнь – это нечто гораздо большее, чем пища, питье, безопасность, спаривание. Жизнь больше всего того, что прямо или даже косвенно можно отнести к «редукции влечения». Если у человека не развились сильные интересы «вне его» (но все еще являющиеся частью его), его жизнь ближе к животному, чем к человеческому уровню существования. Мы, конечно, говорим здесь о собственной (а не просто персеверативной) функциональной автономии.

Повернем вопрос иначе. Критерий зрелости, который мы сейчас исследуем, требует аутентичного участия человека в некоторых значимых сферах человеческих дел. Быть участником – не то же самое, что быть просто активным .

...

Возьмем, к примеру, гражданина Сэма, существование которого проходит в колесе большой активности Нью-Йорка. Скажем, он проводит свои ночные (бессознательные) часы где-то в дебрях Бронкса. Он просыпается утром, чтобы взять молоко, оставленное у его двери агентом громадной системы доставки молочных продуктов, чьи корпоративные маневры, столь жизненно важные для его здоровья, никогда не заботили его сознание. Поприветствовав на бегу свою хозяйку, он бросается в транспортную систему, технические и гражданские тайны которой ему неведомы. На предприятии он становится зубчиком в шестеренке, входящей в систему, устройство которой ему неизвестно. Для него (как и для всех остальных) компания, для которой он работает, – абстракция. Он играет невольную роль в «создании излишков» (каких бы то ни было), а его неистовая активность за станком регулируется законом «спроса и предложения», «доступностью сырья» и «существующими процентными ставками». Сам того не зная, на следующей неделе он направится на «рынок излишков труда». Профсоюз официально забирает его взносы, – почему именно, он не знает. В полдень корпоративное чудовище «Макдональдс» проглатывает его так же, как он глотает один из его гамбургеров. После еще некоторой послеобеденной активности он получает производимые Голливудом стандартные грезы, успокаивающие его напряженный, но неэффективный рассудок. В конце дня он погружается в кабак и, подсознательно следуя требованию рекламы, заказывает быстро один за другим «Четыре розы», «Три пера» и «Бочку 69».

Сэм был активен весь день, безмерно активен, играя роль в дюжинах безличных циклов поведения. Он – «корпоративная личность», но он не вступал в близкие взаимоотношения ни с одним человеком. Люди, которых он встречал, движутся вхолостую, цепляясь друг за друга как шестерни в системе передач и будучи слишком обезумевшими, чтобы исследовать любой из циклов, в который они вовлечены. На протяжении дня Сэм продолжает двигаться, ввязываясь то в одну задачу, то в другую, но участвует ли он (в психологическом смысле) в том, что делает? Будучи постоянно вовлеченным в задачу , является ли он когда-нибудь реально эго-вовлеченным ? [498] .

Что именно не так с Сэмом? Он не распространил свое чувство Я ни на какую из значимых областей своей жизни. Как и у всех других людей, его существование касается многих сфер человеческих интересов: экономической, образовательной, развлекательной, политической, домашней и религиозной. Сэм проходит мимо них всех, ни одну не включая в себя.

Вероятно, это было бы слишком – ожидать даже от зрелой личности, что она станет страстно интересоваться всеми этими сферами активности. Но если у нас не развились автономные интересы в каких-то из этих областей (если мы не присвоили нашу работу, учебу, семью, хобби, политику или религиозные искания), мы не можем, вероятно, квалифицировать нашу личность как зрелую.

Истинное участие придает жизни направление. Зрелость растет соразмерно тому, как центр жизни смещается с шумной и требовательной непосредственности тела и эгоизма. Себялюбие – важный и неизбежный фактор в каждой жизни, но оно не должно доминировать. У каждого есть себялюбие, но только расширение Я является признаком зрелой личности.

Теплота в отношении к другим

Социальное приспособление зрелого человека характеризуется двумя очень разными видами теплоты. С одной стороны, благодаря расширенному Я такой человек становится способным на значительную интимность в любви, идет ли речь о привязанности в семейной жизни или о глубокой дружбе. С другой стороны, он избегает праздной, навязчивой, собственнической вовлеченности в отношения с другими людьми (даже со своей собственной семьей). Благодаря определенной отстраненности он может уважать и признавать человечность всех людей. Этот тип теплоты можно назвать состраданием .

И интимность, и сострадание требуют, чтобы человек не обременял, не раздражал других и не препятствовал им свободно искать их собственную идентичность. Постоянные жалобы и критика, ревность и сарказм отравляют социальные взаимоотношения. Умудренную женщину спросили, что она считает самым важным жизненным правилом. Она ответила: «Не отравляй воздух, которым должны дышать другие люди».

Это уважение к людям как индивидуальностям достигается через образное расширение собственного переживания жизни. Человек приходит к пониманию, что все смертные находятся в одинаковом положении: они не просили впустить их в мир, они обременены необходимостью выжить; ими играют влечения и страсти; они сталкиваются с неудачами, страданиями, но как-то продолжают жить. Никто не знает наверняка смысла жизни, каждый взрослеет, плывя к неизвестному месту назначения. Жизнь зажата между двумя эпохами забытья. Неудивителен возглас поэта: «Хвала Господу за каждую крупицу человеческого сострадания».

Именно здесь мы встречаемся с «терпимостью» и «демократическим складом характера», так часто выступающими как знак зрелости. Напротив, незрелый человек чувствует, что только ему свойственны отличительно человеческие переживания страстей, страхов и предпочтений. Важен только он и его род, больше никто. Его церковь, его ложа, его семья и его нация образуют безопасную зону, все остальное – чужое, опасное и должно быть исключено из его формулы выживания.

Нужно кое-что добавить о более глубоких личностных привязанностях. Можно смело сказать, что ни один человек (будь он зрелый или незрелый) никогда не любит (и не бывает любим) достаточно. Но оказывается, что менее зрелый человек в значительно большей степени хочет получать любовь, чем дарить. Когда он дарит любовь, это обычно происходит на его собственных условиях: я отдаю тебе предпочтение, ты платишь за привилегию. Собственническая, калечащая любовь (ею некоторые родители обременяют своих детей) достаточно обыденна, но нездорова ни для дарителя, ни для получателя. Трудный урок, который надо выучить родителям (или жене, мужу, любовнику, другу), состоит в том, что он должен хотеть компании другого человека, желать ему добра и принимать его таким, каков он есть, не накладывая на него железные оковы обязательств.