Птицы небесные или странствия души в объятиях Бога. Книга 2 - Монах Симеон Афонский

Сильный щебет множества птиц на лесной тропе привел меня в чувство.

– Отец Агафодор, у меня просто шок… Нет слов, это даже не служба, а какое-то вселенское торжество! Все внутри словно улетает на небо, – поделился я восторгом со своим спутником.

– Ничего такого, отец Симон, обычный Панигир! Это вам с непривычки… Придем сейчас в Ивирон и отдохнем.

В маленьком храме у Иверской иконы Матери Божией монахи читали Акафист. Молящихся стояло довольно много. Я жадно рассматривал любимую икону: «Какой удивительный лик! Какие небесные, проникающие в душу глаза! Самый любимый, самый родной сердцу образ!» – Я что-то шептал еще, но слезы бежали сильней и сильней. Подошла моя очередь приложиться к святой иконе. Когда я приложился губами, а затем лбом к прохладному благоухающему стеклу, мне показалось, что я поцеловал живую руку Пресвятой Богородицы.

– Отче, Она – живая… Отче, Она – живая… – твердил я иеродиакону сквозь слезы, душившие меня. Отец Агафодор отвел меня в стасидию, где состояние сильного благоговения и горячей любви к Матери Божией начало быстро возрастать. Ноги будто онемели, а дыхание перехватило. Слезы безостановочно бежали по лицу, и я уже перестал вытирать их ладонями. Монахи стали поглядывать на меня с любопытством.

Мне внезапно стало ясно, что отсюда я никогда не уйду, что Матерь Божия не отпускает меня с Афона. «Пресвятая Богородица, Мамочка моя дорогая! Если Ты не желаешь, чтобы я уехал отсюда, останусь здесь до конца своей жизни, и будь что будет!» – «Да, да, оставайся, оставайся, – выговаривало мое сердце. – Оставайся здесь, и пусть никогда не заканчивается этот удивительный сладостный миг встречи с Той, Которую душа всегда жаждала увидеть и поцеловать Ее святой Лик…» Плач перешел в сильное беззвучное рыдание…

Мой друг тронул меня за рукав:

– Батюшка, пойдемте в трапезную. Монахи приглашают…

За столом напротив сидели строгие монахи-греки, смотревшие только в свои тарелки. Я пытался что-то есть, но слезы продолжали бежать. Приходилось глотать их вместе с хлебом и оливками. Ко мне начали приглядываться. Было страшно неудобно, но я ничего не мог поделать. Наконец мы оказались в архондарике, где нам отвели большую светлую комнату с пятью или шестью койками. Я упал на одну из коек и, ощущая на губах солоновато-сладкий вкус прикосновения к живой руке Пресвятой Богородицы, мгновенно уснул, словно провалившись в какие-то радужные цветные облака.

Ночью, под звонкий перестук в деревянное било, мы поднялись и отправились в соборный храм, старинный, благолепный, полный благоухания древности, с изумительными росписями и иконами. Негромкое монашеское пение не мешало молитве и даже не отвлекало, что для меня явилось открытием. На рассвете мы, вслед за монахами, пошли вновь приложиться к святой иконе Богородицы. Я вошел в храм с робостью: смогу ли я уйти от святой иконы? Но в этот раз все было по-другому.

Душа поняла, спокойно и несомненно, что Матерь Божия пока отпускает это тело на время, забрав навсегда мое сердце… В него пришли неземной покой и полная уверенность в благополучном завершении паломничества и в том, что отныне мое место – на Святой Горе. Тихим веянием нежного кроткого духа повеяло в сердце: «Сейчас можешь ехать в Россию, а потом вернешься сюда непременно…» Этот неслышимый небесный глас вновь вызвал рыдания, но это были уже слезы благодарности и счастья., Того, что произошло со мной в предыдущий день, уже не повторилось, но молитва, словно буравом, сверлила мое сердце, проникая в самые сокровенные его глубины. Тело словно прикипело к стасидии, ум погрузился в молитву…

Меня неожиданно кто-то тронул за рукав.

– Из России, отец?

Я открыл глаза. Передо мной стоял крепкий русский парень в подряснике, похоже, послушник.

– Из России.

– Паломничаешь?

– Паломничаю.

– А на Афоне хочешь остаться?

– Хочу. – Я не стал говорить, что решил вернуться на Святую Гору навсегда.

– А ты на какое время приехал?

– На месяц, вообще-то…

– Прости, что отрываю от молитвы, – продолжал говорить послушник. – Ищу себе напарника на келью. Игумен Василий ко мне хорошо относится, русских любит. Ты еще зайди в Ивирон, мы с тобой это дело обсудим. Мне думается, мы найдем общий язык. Меня зовут Владимир. Спросишь послушника Владимира, любой покажет. Так что приходи. Обещаешь?

Я пообещал непременно заглянуть в монастырь, когда останусь один.

В Дафни, главную афонскую пристань, с мелкими магазинчиками, торгующими всякой всячиной, от гвоздей до йогуртов, мы пришли пешком. Там мы отдохнули и снова двинулись дальше, теперь уже в монастырь Симонопетра, стоящий на высокой скале – монументальное сооружение древнего монастырского зодчества. Несмотря на его внушительность, свободных мест не оказалось.