Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

М-ръ Топманъ хотѣлъ засмѣяться; но разсудилъ, что дѣло можетъ принять серьезный оборотъ; поэтому онъ принялъ степенный видъ и проговорилъ:

— Хорошіе узоры!

— Надѣюсь, что не дурны, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ, устремивъ на него проницательный взглядъ. — Смѣю думать, сэръ, вы ничего не находите экстраординарнаго въ этихъ чулкахъ, разсматриваемыхъ съ джентльменской точки зрѣнія?

— О, разумѣется, ничего, какъ честный человѣкъ, будьте въ этомъ увѣрены! — отвѣчалъ м-ръ Топманъ.

Съ этими словами онъ поспѣшилъ отойдти прочь, и физіономія м-ра Пикквика мгновенно озарилась лучомъ радостной улыбки.

— Ну, все ли готово? — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

Онъ рисовался впереди съ праматерью семейства, и волнуемый нетерпѣливымъ ожиданіемъ, уже сдѣлалъ четыре фальшивыхъ прыжка.

— Все, дружище, — сказалъ Уардль. — Начинай.

Скрипки запилили, арфа расходилась, и м-ръ Пикквикъ принялся выдѣлывать замысловатую филуру; но вдругъ вся танцующая компанія захлопала руками, и нѣсколько особъ закричали въ одинъ голосъ:

— Остановитесь, остановитесь!

— Что это значитъ? — спросилъ м-ръ Пикквикъ, продолжая вертѣться подъ мелодическіе звуки музыкальныхъ инструментовъ. Въ эту минуту, казалось, не могла остановить его никакая земная сила.

— Гдѣ Арабелла Алленъ? — закричали двѣнадцать голосовъ.

— Гдѣ Винкель? — прибавилъ м-ръ Топманъ.

— Здѣсь мы, — отвѣчалъ этотъ джентльменъ, выплывая изъ отдаленнаго угла съ своею прекрасною подругой:

Онъ былъ красенъ; но молодая дѣвица, съ черными глазами, была едва-ли не краснѣе своего кавалера.

— Какъ это странно, м-ръ Винкель, что вы не потрудились во время занять свое мѣсто! — сказалъ м-ръ Пикквикъ, угомонившійся, наконецъ, отъ своихъ эксцентрическихъ прыжковъ.

— Ничего тутъ страннаго нѣтъ, сэръ, — отвѣчалъ м-ръ Винкель.

— Конечно, конечно, извините, сэръ, — сказалъ м-ръ Пикквикъ, бросая выразительный взглядъ на миссъ Арабеллу и ея кавалера.

Но нечего было разсуждать о такихъ пустякахъ, потому что арфа и скрипка слишкомъ серьезно принялись за свое дѣло. М-ръ Пикквикъ, перегибаясь и забрасывая свою голову то направо, то налѣво, скрестился руками съ своей дамой и устремилъ свой путь на противоположный конецъ залы, a оттуда къ камину, и отъ камина къ дверямъ, гдѣ, въ самомъ разгарѣ танцовальнаго восторга, онъ долженъ былъ усадить въ кресла престарѣлую праматерь семейства и взять вмѣсто нея другую почтенную старушку, a тамъ еще другую нѣсколько помоложе, a за нею еще и еще другую, уже совсѣмъ молодую, которую, въ скоромъ времени, совершенно очаровалъ онъ потокомъ краснорѣчія и остроумныхъ любезностей, превосходящихъ всякое описаніе. Все кружилось, вертѣлось и порхало съ увлеченіемъ беззаботной молодости, и все удивлялось необыкновенной изворотливости и ловкости ученаго мужа, который всѣмъ и каждому доказалъ осязательно-нагляднымъ образомъ, что истинно-великій человѣкъ можетъ постигать съ одинаковымъ совершенствомъ и науку со всей ея таинственной глубиною, и танцовальное искусство со всѣми его прелестями.

Прежде, чѣмъ м-ръ Пикквикъ утомился, новобрачная чета удалилась со сцены. Затѣмъ послѣдовалъ внизу великолѣпный ужинъ, и долго послѣ него веселые гости оставались въ столовой, провозглашая заздравные тосты одинъ за другимъ. Поутру, на другой день, когда м-ръ Пикквикъ воспрянулъ отъ глубокаго сна, въ головѣ его возникло смутное воспоминаніе, что онъ въ откровенной и дружелюбной бесѣдѣ, пригласилъ наканунѣ къ себѣ въ Лондонъ около сорока пяти особъ, для которыхъ обѣщался устроить роскошный обѣдъ въ гостинницѣ "Коршуна и Джорджа": обстоятельство, послужившее для него яснымъ доказательствомъ, что заздравные тосты содѣйствовали наканунѣ помраченію его мозга.

— Я слышалъ, моя милая, что ваши хозяева со всѣми гостями будутъ играть сегодня на кухнѣ? — спросилъ Самуэль Уэллеръ миссъ Эмму.

— Да, м-ръ Уэллеръ, это ужъ такъ всегда бываетъ y насъ въ первый день святокъ, — отвѣчала миссъ Эмма. — Хозяинъ каждый годъ, со всей точностью, соблюдаетъ этотъ обычай.

— Хозяинъ вашъ, должно быть, чудесный человѣкъ, — сказалъ м-ръ Уэллеръ.

— Да, ужъ такой чудесный, я вамъ скажу, просто разливанное море! — замѣтилъ жирный парень, вмѣшиваясь въ разговоръ. — Къ нынѣшнемму дню, напримѣръ, онъ откормилъ, м-ръ Уэллеръ, такую свинку… словомъ сказать, что въ ротъ, то спасибо.

— Ужъ и вы встали, любезный? — спросилъ Самуэль.

— Какъ же, м-ръ Уэллеръ, я уже успѣлъ и перекусить кое-чего.

— Хорошо, дружище, только знаете-ли что? — сказалъ м-ръ Уэллеръ выразительнымъ тономъ. — Бывали вы въ звѣринцѣ?

— Нѣтъ, не случалось; a что?

— Вы очень похожи, по своимъ ухваткамъ, на змѣя, котораго зовутъ удавомъ.

— Что-жъ такое? Это не бѣда, я полагаю.

— Конечно, не бѣда, да только, примѣромъ сказать, если вы безпрестанно будете все спать и ѣсть, съ вами, пожалуй, повторится одна весьма непріятная исторія, случившаяся съ однимъ старикомъ, который носилъ косу.

— Что же съ нимъ случилось? — спросилъ жирный парень испуганнымъ тономъ.

— Я разскажу, если хотите, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ. — Прежде всего надобно знать, что онъ заплывалъ какъ откормленный боровъ и, наконецъ, растолстѣлъ до того, что цѣлыя сорокъ пять лѣтъ ни разу не могъ видѣть своихъ собственныхъ башмаковъ.

— Ахъ, какія страсти! — воскликнула Эмма.

— Да, моя милая, — продолжалъ м-ръ Уэллеръ, — и еслибъ, примѣромъ сказать, вздумалось вамъ изъ-за обѣденнаго стола показать ему свои ножки, онъ бы никакъ не увидалъ ихъ. Очень хорошо-съ. Былъ этотъ джентльменъ конторщикомъ по коммерческой части и обыкновенно хаживалъ въ свою контору каждый день съ прекраснѣйшею золотою цѣпочкой, которая выставлялась фута на полтора изъ его жилетнаго кармана, гдѣ лежали y него огромные золотые часы, столько же толстые, какъ самъ онъ, если, то-есть, судить пропорціонально. — "Вамъ бы ужъ лучше не носить сь собой этихъ часовъ", говорятъ однажды друзья этого стараго джентльмена. — "А почему?" говоритъ онъ. — "Потому, дескать", говорятъ они, "что ихъ могутъ украсть". — "Будто бы?" говоритъ онъ. — «Право», говорятъ они. — «Хорошо», говоритъ онъ, — "желалъ бы я видѣть вора, который бы вздумалъ покуситься на такую кражу: я и самъ, чорть побери, не могу ихъ вынуть изъ кармана, потому что карманъ узенькій, и конецъ часовой цѣпочки, для пущей безопасности, пришитъ къ подкладкѣ. Какъ скоро мнѣ надо справиться, какой часъ, я всегда завертываю по дорогѣ въ булочную и тамъ смотрю на часовую стрѣлку". — И вотъ, судари мои, похаживаетъ онъ съ своей напудренной косой, и посмѣивается, и смѣло выставляетъ свое брюшко впередъ, какъ будто самъ чортъ ему не братъ. Не было въ цѣломъ Лондонѣ ни одного карманнаго воришки, который бы не попыталъ своего счастья около этого стараго джентльмена; но цѣпочка его всегда держалась крѣпко на своемъ мѣстѣ и часы не шевелились, какъ будто приросли къ тѣлу. Каждый вечеръ онъ спокойно возвращался домой и хохоталъ на своемъ диванѣ до упада, такъ что напудренная его коса болталась, какъ маятникъ на стѣнныхъ часахъ. Однажды, наконецъ, выходитъ онъ опять на широкую улицу, идетъ по тротуару, вальяжно переваливаясь съ боку-на-бокъ, и вотъ, смѣю доложить, видитъ онъ карманнаго вора, который гуляетъ около него съ какимъ то мальчуганомъ, a y мальчугана голова, такъ сказать, то же что пивной котелъ. Разумѣется, старый джентльменъ угадалъ воришку съ перваго взгляда. — «Ну», говоритъ онъ "будетъ потѣха, чортъ ихъ побери: пусть попробуютъ счастья. Ни лысаго бѣса не поймаютъ". Проговоривъ это, онъ уже началъ ухмыляться, какъ вдругъ мальчишка, съ огромной башкой, отцѣпившись отъ своего товарища, разлетѣлся прямо на него и пырнулъ своимъ лбомъ въ самую середину его толстаго брюха, такъ что старый джентльменъ тутъ же упалъ навзничъ и растянулся по тротуару. — "Разбой, разбой!" кричалъ толстякъ. — «Ничего», говоритъ воръ, "все теперь въ порядкѣ: будь впередъ умнѣе и не безпокой понапрасну промышленныхъ людей." Ну, вы ужъ понимаете, сударыня, когда всталъ старый джентльменъ, въ карманѣ его не было ни цѣпочки, ни часовъ; a что всего хуже, желудокъ y него совсѣмъ пересталъ варить, да-таки просто ничего не варилъ до самаго послѣдняго конца. Такъ-то, молодой человѣкъ, перестаньте откармливать себя и зарубите себѣ на носу этотъ анекдотъ. Толстота къ добру не поведетъ.

По заключеніи этой сентенціи, оказавшей, повидимому, могущественное вліяніе на разнѣженныя чувства жирнаго парня, онъ и м-ръ Уэллеръ, въ сопровожденіи миссъ Эммы, направили свои шаги въ огромную кухню, гдѣ уже между тѣмъ собралось все джентльменское общество, слѣдуя ежегодному святочному обыкновенію, которое съ незапамятныхъ временъ исполнялось предками старика Уардля.

На потолкѣ этой кухни, въ самомъ ея центрѣ, старикъ Уардль повѣсилъ собственными руками огромную вѣтвь омелы, и эта знаменитая вѣтвь мгновенно подала поводъ къ самой восхитительной и отрадной сценѣ, гдѣ опять первая роль должна была принадлежать достославному основателю и президенту столичнаго клуба. Подбоченясь и расшаркиваясь обѣими ногами, м-ръ Пикквикъ ловко подлетѣлъ къ старой леди, взялъ ее за руку, подвелъ къ таинственной вѣтви и привѣтствовалъ свою даму со всею любезностью кавалера временъ леди Толлинглауеръ. Старая леди соблаговолила принять поцѣлуи великаго человѣка со всѣмъ достоинствомъ и важностью, приличною такому торжественному случаю; но молодыя дѣвицы, всѣ до одной, вздумали на первый разъ оказать рѣшительно сопротивленіе, потому, вѣроятно, что старинный обрядъ утратилъ свое первобытное значеніе въ ихъ глазахъ, или потому, что сопротивленіе ихъ естественнымъ образомъ могло возвысить цѣнность удовольствій отъ буквальнаго исполненія стариннаго обряда. Какъ бы то ни было, молодыя дѣвицы зашумѣли, засуетились, забарахтались, завизжали, забѣгали по всѣмъ угламъ и обращались ко всѣмъ возможнымъ уловкамъ, не думая, однакожъ, выбѣгать изъ кухни, что, конечно, всего легче и скорѣе могло бы каждую изъ нихъ освободить отъ назойливости неотвязчивыхъ джентльменовъ. Казалось, эта суматоха начинала уже надоѣдать нѣкоторымъ господамъ; но въ ту пору, когда, повидимому, пропадала всякая надежда на буквальное исполненіе обряда, дѣвицы вдругъ остановились какъ вкопанныя, и смиренно подставили свои розовыя щечки для джентльменскихъ поцѣлуевъ. М-ръ Винкель поцѣловалъ молодую дѣвушку съ черными глазами; м-ръ Снодграсъ приложилъ свои губы къ сахарнымъ устамъ миссъ Эмиліи Уардль; м-ръ Уэллеръ, не дожидаясь очереди стоять подъ святочнымъ кустомъ, перецѣловалъ всю прислугу женскаго пола, начиная съ миссъ Эммы. Бѣдные родственники цѣловали, кто кого попалъ, не разбирая ни возраста, ни пола. Старикъ Уардль стоялъ неподвижно и безмолвно, прислонившись спиною къ камину и обозрѣвая всю эту сцену съ неизрѣченнымъ наслажденіемъ. Жирный толстякъ оскалилъ зубы и пожиралъ святочный пирогъ.