Замогильные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

При этомъ счастливомъ настроеніи духа Габріэль подвигался впередъ, отвѣчая по-временамъ грубымъ и хриплымъ голосомъ на поклоны и привѣтствія сосѣдей, проходившихъ мимо. Наконецъ, онъ повернулъ въ темную аллею, по прямому направленію къ кладбищу. На этомъ мѣстѣ всегда было мрачно и пусто, и городскіе жители могли проходить здѣсь только днемъ, когда кто-нибудь хотѣлъ сдѣлать печальный визитъ своему отжившему родственнику или другу. Легко, стало быть, представить удивленіе и вмѣстѣ негодованіе могильщика, когда онъ увидѣлъ на самомъ концѣ аллеи какого-то пузыря, который ревѣлъ во все горло святочную пѣсню. Не говоря дурного слова, Габріэль поставилъ фонарь на землю, и, когда мальчишка, спѣшившій, вѣроятно, на святочный вечеръ къ своимъ родственникамъ, подбѣжалъ къ нему на ближайшее разстояніе, могильщикъ, со всего размаха, съѣздилъ его кулакомъ по головѣ, отчего бѣдный залился горькими слезами и запѣлъ уже совсѣмъ другую пѣсню. Совершивъ этотъ подвигъ, Габріэль Груббъ поднялъ опять свой фонарь, и, ускоривъ шаги, вступилъ черезъ нѣсколько минутъ на кладбище и отворилъ сильною рукою желѣзную калитку.

Первымъ его дѣломъ было снять свой балахонъ и поставить фонарь на землю. Затѣмъ Габріэль Груббъ взялъ свой заступъ и съ веселымъ духомъ принялся копать недоконченную могилу. Земля была мерзлая и жесткая, молодой мѣсяцъ свѣтилъ тускло, работа подвигалась медленно. При другихъ обстоятельствахъ и въ другое время все это, вѣроятно, могло бы въ могильщикѣ разстроить душевное спокойствіе; но теперь онъ былъ совершенно счастливъ и доволенъ собою. Проработавъ около часа, Габріэль Груббъ сѣлъ на одинъ изъ могильныхъ камней и втянулъ въ себя нѣсколько глотковъ живительной влаги. Это развеселило его до такой степени, что онъ громкимъ голосомъ пропѣлъ могильную пѣсню и потомъ еще громче захохоталъ.

— Ха, ха, ха!

— Ха, ха, ха! — повторилъ голосъ, раздавшійся за спиной Габріэля Грубба.

Могильщикъ насторожилъ уши и пріостановился въ то самое мгновеніе, какъ плетеная бутылка снова готова была прикоснуться къ его устамъ. Ближайшая могила, гдѣ сидѣлъ онъ, была такъ же спокойна и безмолвна, какъ все кладбище въ эту блѣдно-лунную ночь. Сѣдой иней алмазами блестѣлъ и сверкалъ на могильныхъ камняхъ. Снѣгъ бѣлымъ саваномъ разстилался по всему пространству. Ни малѣйшій шорохъ не нарушалъ глубокаго спокойствія торжественной сцены.

— Нечего тутъ трусить, — проговорилъ Габріэль, приставляя опять бутылку къ своимъ губамъ, — это было эхо.

— Нѣтъ, не эхо, — сказалъ басистый голосъ.

Габріэль вскочилъ и какъ вкопанный остановился отъ изумленія и страха: глаза его устремились на фигуру, отъ вида которой мгновенно похолодѣла его кровь. Съ перваго взгляда могильщикъ догадался и понялъ, что фигура, сидѣвшая въ перпендикулярной позѣ на могильномъ камнѣ, не могла принадлежать къ живымъ существамъ этого міра. Ея длинныя, фантастическія ноги были закинуты одна на другую, и голыя фантастическія руки опирались на ея колѣни. На тощемъ ея тѣлѣ, спереди, была бѣлая, какъ снѣгъ, простыня, украшенная небольшими прорѣзами, a сзади — коротенькій плащъ покрывалъ ея спину. Кружевныя манжеты, вмѣсто галстуха, украшали ея шею, и длинные башмаки съ заостренными концами были на ея ногахъ. На головѣ ея торчала шляпа съ широкими полями, украшенная единственнымъ перомъ. Шляпа подернута была сѣдымъ инеемъ, и фигура имѣла такой спокойный видъ, какъ будто могильный камень былъ ея обыкновенной резиденціей двѣсти или триста лѣтъ подрядъ. Она сидѣла съ большимъ комфортомъ, высунувъ языкъ и дѣлая преуморительныя гримасы, какія только могутъ быть приличны выходцамъ съ того свѣта. Могильщикъ понялъ, что ему приходится имѣть дѣло съ нечистымъ духомъ.

— Это было не эхо! — сказалъ нечистый духъ.

Габріэль Груббъ остолбенѣлъ, и языкъ его не поворотился для отвѣта.

— Что ты дѣлаешь здѣсь наканунѣ Рождества? — спросилъ духъ суровымъ тономъ.

— Копаю могилу, сэръ, — пролепеталъ Габріэль Груббъ.

— Кто-жъ въ такую ночь бродитъ здѣсь по кладбищу, нарушая могильный сонъ мертвецовъ? — спросилъ духъ страшно-торжественнымъ тономъ.

— Габріэль Груббъ! Габріэль Груббъ! — завизжалъ дикій хоръ нестройныхъ голосовъ, которые, казалось, наполняли все кладбище.

Могильщикъ оглянулся во всѣ стороны, но не увидѣлъ ничего.

— Что y тебя въ этой бутылкѣ? — спросилъ нечистый.

— Желудочная настойка, сэръ.

— Кто-жъ пьетъ на кладбищѣ желудочную настойку въ такую торжественную ночь.

— Габріэль Груббъ! Габріэль Груббъ! — подхватили невидимые голоса.

Нечистый духъ бросилъ злобный взглядъ на испуганнаго могильщика и, возвысивъ свой голосъ, закричалъ:

— A кто будетъ нашей законной добычей въ эту полночь?

— Габріэль Груббъ! Габріэль Груббъ! — завизжали безчисленные голоса.

— Ну, Габріэль, что ты на это скажешь? — спросилъ духъ, бросая на собесѣдника сатанинскій взоръ.

Могильщикъ не смѣлъ пошевельнуться, и дыханіе сперлось въ его груди.

— Что-жъ ты объ этомъ думаешь, Габріэль? — повторилъ духъ.

— Это… это… сэръ, очень любопытно, — проговорилъ могильщикъ, полумертвый отъ страха, — любопытно и очень мило; но вы ужъ позвольте мнѣ докончить работу.

— Работу! — воскликнулъ духъ. — Какую, Габріэль?

— Я долженъ до разсвѣта вырыть могилу, — пролепеталъ могильщикъ.

— Такъ, такъ, — сказалъ духъ, — кто же роетъ могилы, когда веселится весь человѣческій родъ?

И опять таинственные голоса провопили:

— Габріэль Груббъ! Габріэль Груббъ!

— Пріятели мои, кажется, нуждаются въ тебѣ, любезный Габріэль, — сказалъ духъ, высунувъ языкъ во всю длину.

— Какъ же это, сэръ! — возразилъ трепешущій могильщикъ. — Я не имѣю чести знать вашихъ друзей, и они меня ни разу не видали. Мы незнакомы, сэръ.

— Нѣтъ, сударь мой, они отлично тебя знаютъ! — отвѣчалъ духъ суровымъ тономъ. — Знаемъ мы человѣка, который въ эту самую ночь, при выходѣ изъ своей хижины, бросалъ злобные взгляды на невинныхъ дѣтей, выбѣгавшихъ за ворота родительскихъ домовъ! Мы знаемъ человѣка, который, въ неистовой зависти и злобѣ на чужую радость, поразилъ веселаго мальчика безъ малѣйшей вины съ его стороны. Знаемъ мы его, знаемъ!

Здѣсь нечистый духъ закатился самымъ отчаяннымъ смѣхомъ и вдругъ, перекувырнувшись, сталъ на своей головѣ, вверхъ ногами; но черезъ минуту, сдѣлавъ ловкій прыжокъ, онъ опять очутился на могильномъ камнѣ и поджалъ подъ себя ноги, какъ портной на своемъ прилавкѣ.

— Вы ужъ позвольте мнѣ васъ оставить, сэръ, — пролепеталъ могильщикъ, употребляя отчаянныя усилія сдвинуться съ мѣста.

— Насъ оставить! — завопилъ духъ. — Габріэль Груббъ хочетъ насъ оставить! Ха, ха, ха!

И въ то время, какъ онъ хохоталъ, кладбище вдругъ озарилось яркимъ свѣтомъ, заиграла плясовая музыка, и миріады чертенятъ повыскочили изъ земли, чтобъ играть въ чехарду съ памятниками на могилахъ. Игра была шумная и рѣзвая, никто не переводилъ духа и каждый старался показать передъ другимъ свою удивительную ловкость. Несмотря на оцѣпенѣніе чувствъ, могильщикъ могъ однако же замѣтить, что первый духъ, его недавній собесѣдникъ, превзошелъ всѣхъ своимъ дьявольскимъ искусствомъ. Между тѣмъ, какъ пріятели его показывали свою удаль надъ памятниками обыкновеннаго размѣра, онъ, напротивъ, перепрыгивалъ черезъ гигантскіе фамильные своды, не встрѣчая нигдѣ и ни въ чемъ ни малѣйшихъ препятствій. Мало-по-малу чертенята угомонились, музыка смолкла, нечистый духъ схватилъ могильщика за шиворотъ и провалился съ нимъ сквозь землю.

Отуманенный быстротою движеній, Габріэль Груббъ долго не могъ придти въ себя; но когда, наконецъ, лучъ размышленія проскользнулъ по его разгоряченному мозгу, онъ увидѣлъ себя въ огромной пещерѣ, окруженной со всѣхъ сторонъ полчищами чертенятъ, безобразныхъ, угрюмыхъ и дикихъ. Въ центрѣ этой комнаты, на возвышеніи засѣдалъ его кладбищенскій пріятель, имѣвшій очевидно надъ всѣми безконтрольную власть. Габріэль Груббь стоялъ подлѣ него, неподвижный и безмолвный.

— Сегодня очень холодно, — сказалъ Веельзевулъ, — потому что такъ, безъ сомнѣнія, надлежало называть главнаго духа, засѣдавшаго на возвышеніи, — очень холодно, — эй, кто-нибудь, стаканъ горячей водки!

При этой командѣ полдюжины чертенятъ исчезли въ подземномъ буфетѣ, и черезъ минуту воротились съ кубкомъ огненной влаги, которую немедленно представили Веельзевулу.

— А, это недурно! — сказалъ Веельзевулъ, залпомъ проглотивъ огненный кубокъ. — Подать такой же Габріэлю.

Напрасно несчастный могильщикъ клятвенно увѣрялъ, что онъ не привыкъ согрѣвать себя на ночь горячительными напитками: одинъ чертенокъ скрутилъ его руки, другой насильно разжалъ ему ротъ, a третій, по данному знаку, затопилъ его горло огненной влагой, при чемъ Веельзевулъ и всѣ чертенята покатились со смѣху, между тѣмъ, какъ Габріэль задыхался, чихалъ и плакалъ.