Харклайтс - Тим Тилли

запомнить.

– А это Нокс. – Он указывает на бородатого эльфа, который сидит поодаль, особняком от остальных. На нём такой же сочно-зелёный плащ, как у Папаши Хэрна и Генны, но в карих глазах нет и в помине тех благодушия и теплоты, какими лучатся глаза моих лесных друзей.

– Зря ты привёл к нам в дом этого верзилу, – хмурится он. – От людей сплошные беды и напасти, их племя рушит всё. А вдруг его придут разыскивать его собратья? – Нокс обводит взглядом эльфов, ища подтверждение своим словам.

Папаша Хэрн угрюмо смотрит на старика и говорит:

– Его бросили родители. Никто за ним не придёт. И Фитиль ещё ребёнок, а совсем не верзила.

– Однако ж он вырастет, – резко возражает Нокс. – Люди нам тут ни к чему.

Среди эльфов поднимается ропот. Я смотрю на их домишки – до того хрупкие, что сразу рассыплются, стоит лишь мне случайно наступить или сесть на них. Ну да, я и сам так думал: великан я здесь, чужак. И не сумею жить среди этого народа. Ловлю на себе настороженные взгляды эльфов и сглатываю ком в горле.

– Пожалуй, я лучше пойду, – бормочу я.

– Вот и славно, ступай-ка отсюда, – отвечает Нокс. – А не то перетопчешь нам тут всю поросль.

– Никуда ты не пойдёшь, – отрезает Папаша Хэрн и поворачивается к Ноксу. – Он выручил Тийю…

– Вот именно, – вставляет Нисса.

– …поэтому давайте сперва выслушаем лесных духов, пусть они нас рассудят. – Папаша Хэрн потирает подбородок. – Им-то точно известно, пришёл ли мальчик сюда к добру или к беде. Отправимся после завтрака.

Эльфы одобрительно кивают.

Нисса, кажется, в восторге от этой идеи.

Интересно, лесные духи – они какие? Похожи на эльфов?

Матушка Хэрн держит крошечную закопчённую сковородочку, на которой шипят жареные грибы. Ложкой, вырезанной, судя по всему, из чешуйки сосновой шишки, Финн взбалтывает содержимое куриного яйца, у которого сбита верхушка, – скорлупа доходит ему до пояса. Потом он кладёт в желудёвую мисочку немного омлета и присыпает крупинками соли.

От этих бесподобных кухонных запахов разгорается аппетит. И только теперь я осознаю, что за всю жизнь не отведывал ничего, кроме старухиной каши. Разумеется, я фантазировал, рисуя в воображении всякие лакомства, но на самом деле мне знаком только вкус каши.

Матушка Хэрн выкладывает грибы на гладкий плоский камень и добавляет яйцо.

– У нас нет большой тарелки для тебя, – объясняет она. – Вот лучшее, что удалось раздобыть.

– Чудесно, – отвечаю я. И сгребаю ладонью себе в рот кусочки грибов с яйцом. Неведомые, яркие вкусы пляшут на языке, и от удовольствия я закрываю глаза. Медленно жую, затем глотаю. Просто дивно, под стать заманчивому запаху. Впрочем, это даже лучше, чем запах.

– Хочешь добавки?

Я с нетерпением киваю.

– Финн, Нисса, – зовёт Матушка Хэрн. – Сходите-ка в кладовую и принесите ещё сушёных грибов и хлеба.

– Сколько? – спрашивает Финн.

– Всё. Привезите на тележке.

На миг Финн и Нисса замирают в оцепенении, но потом улыбаются.

Вскоре они возвращаются. Тележка, которую смастерили из дерева и старых швейных катушек, доверху нагружена буханками хлеба размером с колыбельку Тийи.

– Угощайся, – говорит мне Матушка Хэрн, – ешь вдоволь, не стесняйся.

Я беру семь буханочек и ем – не спеша, чтобы не упустить ни одной частички вкуса. Хлеб настолько прекрасен, что я с готовностью опустошил бы всю тележку, но мне совестно лишать эльфов их запасов.

Доедаю и корочкой собираю с плоского камня последние капельки грибной подливки.

Разинув рот, Нисса смотрит на мою пустую тарелку.

– Ты всё ещё не наелся. Они что, не кормили тебя там?

– Кормили, но не так, – отвечаю я с набитым ртом, стараясь не выронить ни крошки. Проглотив, чувствую, как по нёбу расплывается вкус грибов, яиц и хлеба. Каша на воде с каплей старухиной микстуры давали моему телу все необходимые питательные вещества, минералы и прочее, но всё-таки приютская пища не заменит настоящей еды.

* * *

– Нокс не хочет, чтобы ты нёс его, – говорит Папаша Хэрн, устраиваясь у меня на ладони. – К лесным духам он отправится сам.

И указывает мне на сарайчик, который примостился у подножия дуба, в сплетении корней – я не заметил его ночью. Там, под покатой крышей из коры, сидит чёрный дрозд с деревянным седлом на спине. Нокс взбирается на него и берёт поводья. Дрозд выходит и, расправив крылья, взлетает.

– Ну а ты ступай по тропинке, что вьётся вон там, – говорит мне Папаша Хэрн. – Не сворачивай.

– Ночью мы ведь ехали по такой же, да?

– Ага. Эту мы зовём Лисья тропа.

Сходим с поляны и углубляемся в лес. Вдоль кромки тропы сквозь покрывало сухой листвы пробиваются зелёные травинки. Со всех сторон нас обступают деревья-великаны – должно быть, Папаше Хэрну они кажутся невообразимо высокими. Листья на ветках ещё не показались, но я уже представляю, как чудесно они зеленеют и перекатываются на ветру, а солнце подмигивает, заглядывая в чащу через прорехи в кронах. Интересно, растут ли здесь цветущие вишни? Никогда их не видел, но в сказках Лепестка они есть всегда. Она говорит, вишнёвые цветки – словно нежные облака, а ягоды – сладкие-сладкие.

Вокруг тишь, если не считать птичьего щебета. Повсюду разлит покой. И нет никаких часов, которые строго отсчитывают минуты. Нет рёва и скрежета Машины.

По пути Папаша Хэрн болтает обо всём. Растолковывает мне, как пчёлы делают мёд, рассказывает о жёлтых примулах – первых весенних цветах, и о том, как его отец сплавлялся на лодке по ручью. Я несу его так, как носят свечу, и он сидит на моём кулаке, точно на табурете. В конце концов у меня затекает рука, и я пересаживаю Папашу Хэрна в карман рубашки, прямо у сердца, которое бьётся горячо и быстро.

Спустя минут двадцать мы подходим к вековому ясеню с раскидистой кроной. Он гораздо выше деревьев, которые растут поблизости, да и тех, что на Дубовой поляне, с домиками эльфов.

– Вот мы и на месте. Это – Волшебное Дерево, – говорит Папаша Хэрн. – Лесные духи живут здесь.

В ясене – дупло, кое-где кора отошла и ствол обнажился, у основания дерева большая, мне по колено, расщелина. Чёрный дрозд Нокса сидит на мшистом выступе корня.

Там, где на дереве нет коры, голый ствол испещрён странными рисунками. Полосы, узоры, загогулины.

– Это древесные черви творят, – объясняет Папаша Хэрн.

Опускаю его на землю, и он шагает внутрь ясеня сквозь щель – для него это, наверное, как огромная пещера. Исчезает внутри. Встав на колени, я пытаюсь