Золотые нашивки - Юрий Дмитриевич Клименченко

седая грива волос. На самом же деле это был морской волшебник. Со своим огромным неуклюжим судном он входил в такие узкости, которые старались обойти как можно дальше все его коллеги. Вообще, делал чудеса.

— Может быть, и вы такой?

— Нет. Я морской середняк.

— А почему вы сейчас не плаваете за границу, сидите на своей парусной крошке? Обстоятельства?

— Это трудно объяснить. Парусники… Вы когда-нибудь видели четырехмачтовый барк под полными парусами? Нет? Жаль. Вы только представьте себе: маленький, изящный корабль несет на себе гору белых парусов. Он летит по воде с такой скоростью, какая не снилась многим паровым судам. Только на паруснике вы почувствуете поэзию борьбы со стихией, сможете показать свое искусство моряка.

Однажды в Тихом океане я встретил необыкновенного капитана. Да-да, необыкновенного! Вероятно, это был последний из могикан. Представитель отживающего поколения парусных моряков. Он вел свой корабль под всеми парусами. Почти задевал ноками нижних реев за гребни волн. Вокруг судна поднимались облака водяной пыли. Ах, как это было красиво, если б вы знали! А какой был ветер — настоящий шторм! Барк догонял нас. Правда, пароход, на котором я шел тогда, был не очень быстроходным, но все равно… Я видел, как прогнулись от ветра стеньги. Ну, думаю, или сейчас все полетит к чертям, или капитан не выдержит и прикажет уменьшить парусность. Но он не сделал этого. И я его понял. Он хотел показать свое превосходство над нами…

Нардин швырнул окурок и вытащил из пачки новую сигарету.

— Продолжать? Или, может быть, вам скучно?

— Говорите. Все очень интересно.

— Так вот… Корабль пронесся мимо, и я увидел восторженные лица матросов, находившихся на палубе, и презрительную улыбку капитана. Да, капитан на этом судне был настоящим художником! Он сделал это для собственного удовольствия. Раньше мореплавание было искусством, а сейчас становится ремеслом. Вот так, — засмеялся Нардин. — Мне часто говорят, что я несовременен, что парусники отжили свой век и что надо плавать на большом судне. Вероятно, это правда. К парусникам возврата не будет, они имеют право на жизнь только как учебные. Но я не могу уйти. Люблю паруса!

— Ох, капитан, чувствую, что вы хотели бы быть таким же, как тот. Тщеславный вы человек.

— А вы разве не знали? Все моряки немного тщеславны, и я тоже, конечно… Но стать похожим на того старого морского волка трудно. Другие суда, другие времена, другие требования. Но я стараюсь.

— И вам удается?

— Иногда. О, это удивительное чувство. И потом… Все близко моей душе, моему характеру. И тишина, и поскрипывание снастей, и шум моря у самой каюты. Вот и сижу на своем стареньком «Ригеле», с маленькой зарплатой, неинтересными рейсами. Уйти не могу, хотя и сознаю, что такое сидение, как теперь говорят, бесперспективно. Наверное, я чудак все-таки. Правда?

— Нет, вы не чудак, — тихо сказала Валерия. — Дальше…

— Что дальше? Я счастлив, по-своему, конечно. Начинал я мальчишкой в яхт-клубе. На маленькой яхточке. Научился понимать ветер, чувствовать, как слушается тебя судно, как хочет оно исполнить твою волю, если ты относишься к нему с уважением, знаешь его характер. Потом пришли дальние плавания на теплоходах, но я все время мечтал попасть на парусник, и вот попал. Сначала старпомом, позже стал капитаном. Не хочу никуда уходить.

— Значит, так и будете сидеть на «Ригеле» всю жизнь?

— Не знаю. Может быть. Потом, мне нравится плавать на учебном судне. Где-то внутри меня, кроме капитана, сидит еще и педагог. Так мне кажется. Видеть, как мальчишки превращаются в моряков, очень приятно.

— Ну, а кроме вашего парусника и всего с ним связанного… — Валерия замялась, — есть у вас другие интересы, привязанности, желания?

Нардин усмехнулся:

— Есть. Люблю музыку, больших собак и стихи. А желания?.. Вот самое большое…

Нардин притянул и поцеловал ее в мягкие, теплые губы.

Валерия не ответила, отодвинулась и встала.

— Не надо, Владимир Васильевич. Поехали домой.

Они вернулись в город поздно, когда автобусы уже не ходили. Пришлось долго ожидать такси. Валерия Николаевна устала от воздуха и прогулки, была совсем сонная.

С тех пор они виделись всякий раз, когда удавалось. Валерия работала инженером-геологом. Она появлялась осенью, коричневая от солнца, с выгоревшими волосами, облупленным носом, неудержимо веселая и нежная. И исчезала весной так же внезапно, как и появлялась, — уезжала в какие-то свои геологические экспедиции. Как она жила там, Нардин не знал. Это беспокоило его, он ревновал, но никогда ни о чем не спрашивал. Когда они встречались, он забывал обо всем.

Он несколько раз просил Валерию стать его женой. Валерия Николаевна грустнела, целовала его и неизменно говорила:

— Не надо, капитан. Разве нам плохо сейчас? Я люблю вас. Вам этого мало?

Она была независимой, хорошо зарабатывала, привыкла жить одна, и замужество казалось ей ненужной обузой. Нардин же боялся ее потерять.

Валерия жила в отдельной квартирке в большом современном доме. Там они встречались, и Нардин нетерпеливо ждал этих встреч. На судно она никогда не приходила, понимая, что это неудобно для Нардина.

Последний раз перед отъездом Валерии Николаевны в очередную экспедицию она, как всегда шутливо, сказала:

— Мне бы хотелось уйти от вас, капитан, раньше, чем вы меня разлюбите. А ведь так скоро будет.

— Ты судишь по себе? — рассердился Нардин.

— Нет, мой капитан. Такова жизнь, — грустно сказала Валерия. — Я знаю, что так будет. В вечную любовь я не верю.

К чему она завела этот разговор? Полюбила другого? Очень редко от нее приходили маленькие, остроумные письма, написанные на обрывках бумаги неровными каракулями.

Сейчас Валерия Николаевна работала где-то в Тазовской губе. Нардин скучал по ней, несколько раз пытался написать, но экспедиция часто меняла места работы и писать было некуда. В каюте на столе стояла фотография Валерии Николаевны. Фотограф сделал ее более красивой, чем она была в действительности. Глядя на улыбающееся лицо Валерии, он думал: «Что же у нас дальше-то будет?»

Размышления Нардина прервал голос, раздавшийся у иллюминатора:

— Владимир Васильевич, можно к вам по личному делу?

Капитан узнал матроса Субботина.

— Заходи.

Через минуту матрос появился в каюте.

— Вы меня извините, Владимир Васильевич, — смущенно проговорил он. — Дайте мне немного денег авансом. Я знаю, что не полагается, но очень надо.

— Зачем?

— Подарок Верке сделать. У нее завтра день рождения. А у меня деньги кончились. Как-то не рассчитал…

— Аванс не могу, Субботин. А из своих дам. Сколько тебе?

— Да рублей десять.

Нардин достал из кармана деньги, протянул матросу.

— Спасибо. В получку отдам.

— Ладно, иди.

Нардин любил свою команду. Знал семейные дела каждого,