Слепая бабочка - Мария Валентиновна Герус

моховые подушки, в которые нога проваливалась почти по колено, цепкая молодая поросль. Арлетта тихо ругалась, Фердинанд спотыкался, фыркал, по мокрой шкуре пробегали волны дрожи. Внезапно над головами раскрылась длинная полоса неба, а ноги провалились в заросшую колею. Та самая старая дорога. Фердинанд решительно развернулся и пошёл по ней. Арлетта не стала спорить. Лишь бы подальше от реки и проклятых болот.

Дорога сильно заросла, но здесь получалось ломиться сквозь лес быстрее. Эжен даже начал согреваться. Первыми согрелись и заявили о себе старые мозоли. Фердинанд тоже прихрамывал, дышать начал нехорошо, с хрипом. Но Арлетта окриками, уговорами и странным словом «Allez» всё гнала и гнала их вперёд. Так продолжалось до тех пор, пока заснувший на спине Фердинанда Лель едва не свалился Эжену на голову. Эжен успел подхватить его, но упал сам. Упал и остался лежать в засыпанной хвоей колее, решив, что больше никуда не пойдёт. Хорошо. Мягко и уже вроде не холодно.

– Надо бояться? – сонно спросил устроившийся у него на груди Лель.

– Нет, – хрипло каркнула вконец запыхавшаяся Арлетта, – всё, привал. – И ушла куда-то, уведя тяжко дышащего Фердинанда.

Эжен понял, что их бросили, и заплакал, молча, стараясь не всхлипывать, чтобы не напугать Леля. Но девчонка вернулась, подхватила на руки его сонное высочество, а самого Эжена больно пнула под рёбра.

– Вставай, нечего тут разлёживаться.

Так пинками и загнала на взгорок в стороне от дороги. Место было чистое, без кустов и травы. Только неохватные ровные стволы и толстый слой иголок под ними.

От неподвижности снова стало холодно. Очень холодно, до боли в скрюченных пальцах.

– Н-надо к-костёр, – сказала Арлетта, – иначе всё. Ночь не переживём.

– Н-надо, – согласился Эжен, но ничего делать уже не мог. Только свернуться в клубок и дрожать. Рядом притулился Лель. То ли заснул, то ли в обмороке. Несгибаемая девица всё сделала сама. Натаскала сухостоя, наломала сухих еловых веток на растопку, разгребла до земли хвою, чтоб не наделать пожару. Трут и кресало благополучно сохранились в мешочке за пазухой Леля. Костёр получился хороший, почти без дыма. Эжен подполз к огню. От мокрой одежды сейчас же пошёл пар.

Через пять минут удалось распрямиться, ещё через пять – стянуть пыточные сапоги. Тем временем Арлетта уложила спящего Леля поближе к костру на развёрнутом плаще и сама уселась рядом, принялась потрошить уворованную у кромешников суму.

– Так, посмотрим, что у нас здесь. Хлеб, ещё хлеб, полголовки сыру, два солёных огурца, о, пряные колбаски. Закуска.

– Буду! – сказал Эжен.

– После них пить хочется.

– Наплевать. Я, наверное, теперь на воду неделю смотреть не смогу.

– Ага, а вот и выпивка.

В свете костра мутно блеснул стеклянный полуштоф.

– Это не буду, – отказался Эжен и медленно, но упорно пополз к колбаскам и хлебу.

– Ладно, – пробормотала Арлетта, рассматривая сомнительную жидкость на просвет, – ещё пригодится.

– Слышь, – прочавкал парень, – а не опасно это? По костру они нас живо найдут.

– Найдут – буду драться, – мрачно отозвалась канатная плясунья.

– А чего это такое было? Теперь скажешь? Они вроде по-хорошему, поесть предложили, питья горячего…

– Ага, по-хорошему. Особенно питьё. Настоящий остзейский ёрш. Кружка эля, полстопки первача, щепотка снега.

– Это чего такое?

– Сильная дурь, что из-за моря привозят. Среди товара, что мы нашли, было. Бернард мог бы просто ножом пырнуть, да, видно, руки марать не хотел. Не поскупился, гад. Щедро добавил, чтоб я уж точно не встала. Только забыл, что я запахи как собака чую. Как есть гад. Ведь он меня с детства знает. От стражников убегали вместе. Да я для него столько раз на стрёме стояла. Дважды, считай, жизнь спасла. Ну, может, не жизнь, а от каторги точно уберегла.

– Решил, что ты можешь выдать?

– Наверное… Путь этот через болото дорогого стоит. Да и за дурь уже не каторга полагается. Неправильная я какая-то. Девочка-неудача. Оттого, должно быть, меня все предают.

– А ещё кто?

– Бенедикт.

– Парень твой?

Эжен знал, девицы вечно страдают из-за своих парней.

– Отец, – отрезала Арлетта и отвернулась.

Эжен перестал жевать, прищурился на огонь.

– Взрослые всегда предают. Никто никого просто так не любит. Пока им что-то от тебя надо, ты и милый, и хороший. Это называется оправдывать ожидания. Вот твой отец чего от тебя хотел?

– Выходит, что денег. И побольше. Не смогла бы работать, живо бы избавился.

– Угу. А матушка с отчимом хотели, чтоб я придворную карьеру сделал. Пока меня во дворец не взяли, отчим только и мечтал куда-нибудь с глаз долой, а матушка… Вот зачем она замуж вышла?! Мой отец был герой. Ему даже памятник в Липовце поставить хотят, только деньги не соберут никак. А она нашла себе какого-то… с пузом!

– Бывает. Дело житейское.

– Эх! Леля, даром что принц, и того предали. То ли наш кавалер, то ли сестрица-принцесса, то ли придворные. А виноватей всех тоже родной отец, то есть его величество.

– Так то принц. Политика.

– Во-во. Наследник престола, столп и опора государства. Ну, погляди на него, какая из него опора.

– Не налегай на еду, плохо будет.

Арлетта принялась прибирать оставшийся хлеб и сыр.

– Нам ещё опору государства кормить.

Эжен улёгся на живот, в котором острые колбаски явно чувствовали себя не очень уютно, подставил бок неверному ускользающему теплу костра, распрямил ноющие ноги и высказал сокровенное:

– А ещё у нас учитель был.

– Хороший?

– Я думал – хороший. Вначале помог, конечно. В душу влез. Да я для него… Я за него умереть был готов, а он… Уехал, бросил нас. Обещал вернуться и обманул. Такой же гад, как этот твой Бернард.

– Не-ет, – сонно протянул Лель, – он не бро-осит.

– Угу. Тогда где он? Будь он с нами, мы бы тут не сидели, – вызверился Эжен.

– Он нас найдёт, – пробормотал Лель, – найдёт и спасёт.

– Ага. Щас. Спи уже, наследник.

– И ты спи, – велела Арлетта, – вон, Фиделио уже седьмой сон видит. Ложитесь все вместе к огню поближе. Теплее будет.

Да уж, теплее. От мокрой одежды шёл пар. Со стороны костра несло жаром, зато по спине по-прежнему плясали злые мурашки.

– А если эти заявятся?

– Я всё время слушаю. Пока тихо.

Эжен прислушался. Услышал треск костра и сопение Фиделио, хруст веток под ногами бродившего поодаль Фердинанда, а более ничего. Подумалось про лес, сплетение чёрных ветвей с густой темнотой. Десятки саженей в высоту, сотни вёрст во все стороны, и лишь одна частичка света посредине – костёр. Бьётся, как маленькое сердце.

– Никто нас не спасёт, – сурово сказала Арлетта, – никому нельзя верить. Каждый сам за себя.

– А ты за нас, – не открывая глаз, прошептал Лель.

– Пока мне выгодно, – отрезала Арлетта.

Эжен задумался, в чём тут выгода, ничего не придумал, засыпающим рассудком зацепился за слово «бьётся».

– А ловко ты их. Шесть мужиков побила.

Арлетта невесело рассмеялась, выразительно постучала пальцем по лбу.

– Выдумал тоже. Ни одна девица шестерых мужиков побить не может. Даже одного не сможет. Никогда. Даже если её